Парадокс нежности

Свинцовое небо, переполненное влагой, низко нависло над столицей. Глядя на него, у Маринетт возникло непреодолимое желание пригнуть голову и поплотнее закутаться в лёгкую накидку, что ей милостиво одолжила Сезер. Город утопал в серости. Молния фотовспышкой мелькнула в глазах, на миг, проявляя из серой мути яркие цвета рекламных вывесок. Лениво перебирая ногами, не на шутку утомленные недавним разговором, девушки молча брели по пустующим улицам Парижа. Ветер. Холодный, пронизывающий до основания костей. Покачиваясь в такт мелодии, которая играла в голове у Маринетт уже несколько дней, она перепрыгнула небольшую лужицу, образовавшуюся в результате недавнего моросящего дождя. Но это ничто, по сравнению с тем, что ждёт их в скором будущем. Затишье перед бурей. Ливень обещает быть мощным. Подруги возвращались из магазина видеоигр — в котором, к слову, подрабатывал Нино по вечерам — и шли к месту встречи. Времени оставалось много, поэтому шли они не спеша, петляя по многочисленным улочкам, останавливаясь перед витринами, чтобы рассмотреть интересующие их побрякушки. Своего мотоцикла у Дюпен-Чен не было — оно и понятно, слишком дорого — потому она брала в аренду у Эрика Куртцберга, старшего брата Натаниэля. Зная о том, что дочь пекаря — предмет воздыхания Ната, Эрик делал Маринетт скидку. Она платила небольшую сумму, которую черпала из собственной выручки, подрабатывая на заправке два раза в неделю. А карманные деньги родителей спускала на развлечения. В душе — странная смесь из умиротворения и тревоги. Такая вот неопределенность. Противоречивые мысли сражались в Мари не на жизнь, а на смерть — аргументы вспыхивали один за другим, и девушка металась с одной точки зрения к другой, делая неожиданные и поспешные выводы. Все шикарно, черт возьми! Она идёт на встречу с Эриком. Он не звонил, значит, с мотоциклом и с ним все в порядке. Если бы случилось что-то серьезное, он бы непременно оповестил. Оповестил же бы? Рядом — протяни руку и дотронься — идёт счастливая Алья, трепетно прижимавшая диск с новенькой дотой к груди. Родителей — нет. Дом в ее распоряжении: если, конечно, не считать строгого и бесящего няня. Однако он не проблема. Она и с большими неприятностями справлялась, чем почти двухметровый блондин. Пф-ф. Всего-то два метра росту и столько же высокомерия. В общем-то, жизнь складывается довольно неплохо. Маринетт все устраивает. Так от чего же так тревожно в груди, словно вот-вот должно случиться что-то ужасное? Что-то, что разорвет в клочья терпение, снесет с петель дверь самоконтроля, сломит волю? Чушь это все. Чушь. Крышесносная пульсация — брюнетка судорожно хватается за виски, потирая их и попутно внушая себе, что все прекрасно, а дальше будет ещё лучше. «Это волнение, — в смятении утешала себя она, — всего лишь волнение перед предстоящей гонкой. Так всегда бывает. Но в этот раз куда больше! Ох, Дюпен-Чен. Неудивительно, что у тебя фамилия двойная. Дура в квадрате». Пока Маринетт волнами билась о скалы обречённости, занималась дотошным самобичеванием и размышляла обо всем, лишь бы не о проблемах житейских, Сезер обернулась. С настороженностью. Со сведенными к переносице бровями. Её чуткий слух молниеносно среагировал, уловив рёв мотора. К ним неумолимо приближался парень, облаченный во все чёрное, на мотоцикле. Улыбка мулатки свернулась кислым молоком. Она с выразительным негодованием посмотрела на шлем байкера, точно пытаясь увидеть сквозь него, въесться в парня глазами. Определенно, это не Эрик. Кто тогда? Неужели… кто-то из банды? Черт, у них неприятности! Небеса! Только не это. На раздумья времени не было. Каждая секунда может стоит жизни. Алья, без сожаления отбросив диск с дорогой сердцу игрой, подтолкнула Маринетт вперёд локтем, что было мочи. Когда ведёшь опасный образ жизни, словами не ограничиваешься. Толчок в бок — сигнал, известный лишь подругам. Они пользовались им в случае крайней необходимости. Однако Дюпен-Чен, чьи мысли сейчас витали далеко не на земле, позабыла обо всем; о нужде бежать, о тайном жесте, и уж тем более потеряла чутье к неприятностям. А глобальная проблема все надвигается. Резко. Мари обернулась и уже рот открыла, чтобы возмутиться, но даже если что-то пробурчала, то ее слова потонули в реве мотоцикла, который затормозил прямо перед девушкой, точно подрезав. Уродец в одночасье пресек все надежды на побег. Но окончательно спустил с небес на землю Маринетт не этот дерзкий ход, а вопящий отклик прямо за спиной: — Маринетт, он пришел за тобой! Беги! А подопечная с удовольствием. Да вот только зверский удар по ногам выбивает все желание бороться. Она потеряла опору. И если бы не сильные руки, схватившие ее волосы, она бы определенно рухнула. Боль в коленях разрасталась, как пожар в лесной чаще, подгоняемый мощными и какими-то прерывистыми порывами ветра. В животе сворачивается кольцом бессильная ярость. Сердце пускается вскачь. Мысли разбегаются. В следующий момент лихач поспешно снял с себя шлем и ехидно ухмыльнулся кривым ртом. У Альи внутри все похолодело. Маринетт все не решается вскинуть подбородок. Боится. Она в упор глядит на асфальт, будто нашла там нечто интересное. Интуиция ломится в дверь. Плохо дело. — Эрик… — хрипит Алья, озвучив самые смелые догадки Маринетт. Дабы убедиться, она с опаской поднимает голову и умирает. Ее мир рушится. Что за подстава?! — Какого. Куртцберг. Черта?! — Сухо. Отрывисто. Со странным импульсом и нарастающей злобой не спрашивает — цедит сквозь зубы девушка, едва ли не рыча. Ее лицо перекосило, как в агонии. Глаза метают молнии. Вот-вот, и она готова воспылать адским пламенем, однако… — Что ты знаешь о своем, так называемом, няне, Маринетт? Что-то холодное шевельнулось в его глазах. Брюнетка аж вздрогнула от неожиданности. Вопрос застаёт врасплох, эхом раздается в барабанных перепонках, врывается в сознание; нить мысли безнадежно теряется и блекнет на фоне прочих переживаний. Хмурится. Над Маринетт сгущаются невидимые тучи. Воздух тяжелеет. Атмосфера накаляется, опаляет губы, полуприкрытые веки, щёки. Во рту пересохло, как если бы там образовалась пустыня. Немигающим взором буравит Эрика. Не зря. Замечает, что на миг его губы растягиваются в загадочной ухмылке, словно он знает нечто такое, о чем никто даже не подозревает. Маринетт перехватила его взгляд, и он тут же отвернулся, как если бы его поймали за чем-то непристойным. Ага! Ему, безусловно, есть, что сказать. — Говори свободно. Её тон сдержанный, но в глазах — сталь. Это не просьба. Крошка требует сознаться в истинных намерениях прямо здесь и сейчас. Алья с сомнением посмотрела на подругу — ее взор врезался в спину Маринетт, прошиб током, потому что Сезер уставилась на нее с такой возмутельной дотошностью, что, кажется, даже самый стойкий человек не выдержит этого тяжелого взгляда. «Что ты задумала, Дюпен-Чен?!» — в голос вопил разум и инстинкт самосохранения. А в том, что своенравная Маринетт что-то задумала, у Алье сомнений не оставалось. В глазах Куртцберга светился триумф. Это подливало масло в огонь, и мулатка с каждой секундой физически ощущала напряжение. — Маринетт, — проговорил он, будто пробуя имя на вкус, — ты идёшь со мной. Вы двое, отпустите ее. И подругу ее не троньте. Мы скоро вернёмся. Голову словно пронзило отравленной стрелой. Яд растекался в мозгах, расплавлял их, шипел, бурлил, перетекал в тело, внутри разливался жар. — Эм… — Язык спотыкается о панику. — Я не пойду с тобой. Что ты задумал? Куртцберг медленно улыбается, и эта улыбка напоминает луну, неторопливо опускающуюся за волны озера. — Ещё как пойдешь. У тебя нет выбора. Подумай. Ты же ничего не знаешь об Адриане Агресте. Другой такой возможности может не предоставиться. Тягучая предвкушенность повисла в воздухе, словно тяжелый, влажный и горячий металл. А ведь правда. Она ничего не знает об Адриане, о его прошлом, покрытым мраком точно так же, как и ее. Перед глазами всплывает сцена в кухни. Разговор няня с его отцом. В ушах звенит. Искушение велико; возможность узнать какую-то тайну, что хранит Адриан. Маринетт решительно встаёт, отряхивается и заговорчески подмигивает. Пока она идёт, ее одежда шелестит, как сладкий грех. Сердце трепещет, как попавшая в силок птичка. Она думала, что понимает, как ведется игра. И, оказывается, ошибалась. Настоящая война только начинается.