Культурная революция

С пятнадцати лет каждое утро ровно в шесть Мирон ходил на пробежку. В любую погоду, в дождь, град и метель, с зубной болью и простуженным горлом, с раскалывающейся от похмелья башкой и во временами обостряющейся хандре. Единственным исключением были дни гона, когда Мирон, фактически, становился пленником в собственном доме: попытайся он удрать, Марк привязал бы его к кровати. Но сейчас, несмотря на приближение гона, они все еще были врозь, и Мирону ничто не мешало. Тем утром он встал по будильнику в пять сорок, умылся, почистил зубы и, натянув спортивные штаны и футболку, вышел из отеля мимо кемарящего за стойкой консьержа. Улица еще спала. Отель стоял в тихой зеленой местности, вдали от магистралей и промышленных районов, рядом раскинулся парк с отличной беговой дорожкой, ставшей не последней причиной того, что Мирон решил зависнуть в этом отеле на пару лишних недель. Вдоль дорожки непроглядными стенами высились осины и липы, через каждые двести метров были заботливо расставлены указатели маршрутов. Мирон выбрал средний - пять километров, обогнуть парк и вернуться назад к отелю, потом принять душ и за работу, остальные как раз успеют проснуться. Кроме Славы, само собой, который любил подрыхнуть с утра и каждый раз отвечал сонными матюгами из-за двери, когда Мирон стучался к нему в половине восьмого. В такое время людей на беговом маршруте обычно не было, и Мирону это нравилось. Эти полчаса утренней пробежки были чуть ли не единственным временем в сутках, когда он мог побыть один. К тому же бег прочищал мозги, помогал сбросить излишек адреналина, что, опять же, очень кстати перед гоном. Мирона еще не начинало по-настоящему крыть, но он чувствовал приближение гормонального шторма, словно темная вода медленно поднималась из пересохшего за лето колодца. Бег пускал по этой темной воде рябь, и это было приятное чувство - свободы от обязательств и планов, свободы от других и, главное, хотя бы отчасти, от себя самого. Но на этот раз ему не дали надолго погрузиться в это блаженное, хотя и слегка аутичное ощущение. Вскоре он услышал, как за ним кто-то бежит. Еще одна ранняя пташка, должно быть, новый постоялец отеля - других жилых зданий в округе почти не было. Звук шагов за спиной звучал мерно и отчетливо, без шума дыхания - бегун явно не новичок. Они почти поравнялись, и Мирон слегка повернул голову, чтобы поздороваться кивком - когда на него шибануло такой волной адреналина, что он споткнулся и чуть не полетел носом в асфальт. В ту же секунду на него напали сзади. Чей-то локоть зацепил горло, вжимая каменный бицепс в трахею, сзади сделали подсечку под коленями, валя с ног. Мирон захрипел, вцепился в схватившую его руку, изо всех сил напряг мускулы на шее, так, что жилы вздулись буграми - и вывернулся, ныряя вниз и врезая нападающему в живот. Крутанулся на месте - и увидел лицо нападавшего - незнакомое, яростное, с бешено раздувающимися ноздрями. Это был альфа, примерно одного телосложения с Мироном, и, кажется, тоже в гоне или очень близко от него. Подлое нападение со спины не удалось, и на секунду они замерли, обнюхивая друг друга, глубоко и сипло дыша и вперив взгляд в противника. Незнакомец сдался первым - отвел глаза, но через мгновение снова напал. Но Мирон был уже готов и легко ушел от удара, хотя и пропустил следующий, пришедшийся прямо в лицо. Из носа брызнула кровь, от ее запаха в голове почернело, мускулы задергались, как во время случки на гоне. Тонкая пленка цивилизованности лопнула окончательно. Мирон издал низкий звериный рык и бросился на врага, который уже пятился и отступал, но для него было слишком поздно. Когда Мирон очнулся, у его ног окровавленным мешком валялось неподвижное тело. Мирон стоял над ним секунд двадцать, мутными глазами глядя на свои все еще сжатые кулаки со сбитыми костяшками. Потом присел на корточки, перевернул тело и прижал два пальца к шее. Пульс был. Мирон выпрямился, отирая окровавленные ладони о штаны. Так. Порчи. Ему немедленно нужен Порчи, чтобы убрал отсюда это дерьмо, пока не налетели журналюги или менты. Он вернулся в отель; консьерж, к счастью, все еще дремал, и не обратил внимание, что спортивные штаны и светлая футболка господина Федорова заляпаны пятнами крови. Мирон пешком поднялся на свой этаж; сначала душ, подумал он, ей-богу, сначала мне надо в гребаный душ, а потом сразу же к Порчи... И тут дверь через два номера от его люкса открылась, и в коридор вышел Слава Карелин. Сонный, зевающий. Они застыли, глядя друг на друга. Мирону до чертиков хотелось спросить, неужто здоровый образ жизни оказался так заразителен - но он не успел, потому что еще через секунду глаза Славы широко распахнулись. Мирону сложно было описать выражение, которое он в них прочел, но почему-то он не удивился, когда Слава шагнул к нему и осторожно взял за плечо. - Ты ранен? - спросил он шепотом - дохрена все-таки умный чувак, несмотря на вульгарный уличный говорок и сортирное чувство юмора. - Нет, - так же шепотом ответил Мирон и тут же понял, что это не совсем правда: из носа по-прежнему хлестало дай боже. Слава шагнул обратно к двери и втащил Мирона в свой номер, предусмотрительно нацепив снаружи табличку "не беспокоить". Усадил на свою кровать, метнулся в ванную и тут же вернулся с аптечкой и охапкой мокрых полотенец. Мирон не глядя взял одно и прижал к кровоточащему носу. Белое полотенце в желтую полоску тут же покрылось бурыми пятнами. - Что это за пиздец? - Можешь уже не шептать, - сказал Мирон, немного гнусавя из-за крови, все еще капающей из ноздрей. - Хотя что орать в коридоре не стал - за это большое спасибо. - Тебе в больницу надо. Я позову Порчи... - Я сам позову, только позже. Сядь, Слав, не мельтеши. Блядь... дай другое полотенце, будь добр. Кстати, а что ты в такую рань в коридоре делал? - Да у меня тут сортир засорился, я к консьержу шел... На втором полотенце кровавых пятен стало уже меньше. Слава откопал в аптечке обезболивающее, сунул Мирону на раскрытой ладони, держа в другой стакан с водой. Мирон выпил, не тратя времени на объяснения: боли он не чувствовал абсолютно, только еще не до конца улегшееся бешенство. И черную воду, которая теперь не плескалась лениво на дне, а поднялась метров на двадцать, почти до самого края колодца. Слава вдруг обхватил Мирона двумя руками. Руки у него были крупные и красивые, как и он сам, с ужасно длинными, тонкими и сильными пальцами. Эти пальцы сжали Мирону плечи, бока, стиснулись на ребрах. Мирон запрокинул голову со все еще прижатым к носу полотенцем и встретил абсолютно серьезный взгляд голубовато-зеленых глаз. - Лапаешь меня? - прогнусавил он, и Слава качнул головой: - Не дождешься. Хочу проверить, не сломано ли чего. У тебя дикий выброс адреналина, вы, альфачи, в таком состоянии боли не ощущаете. - А ты много знаешь про альфачей как для беты. - Я среди вас всю жизнь живу, типа у меня есть выбор. Слава проверил его колени и щиколотки, и Мирон удивленно охнул. - Повредил связку, - констатировал Слава. - Тебе все-таки надо бы в больницу. - Никаких больниц. И Женьке ничего не говори, она меня туда потащит сразу, включит заботливую самочку. А я не хочу шумихи. - Какой шумихи? Что там, блядь, произошло? - На меня напал альфа, незнакомый. Мы подрались. - Почему? - Ты меня спрашиваешь? С тех пор, как я подался в политику, мне все время кто-нибудь хочет надрать ебальник. Не всем, знаешь ли, нравится то, что я делаю. И у Башира Ягами по-прежнему дохуя поклонников, сколько бы голосов за меня ни отдала коллегия... блядь... - Мирон закашлялся, отнял окровавленное полотенце от лица и с отвращением бросил на пол. - Вроде все. - Дай гляну. - Да правда все. Чего ты заботливый такой, тоже самочку включил? Слава нахмурился. Отступил, скрестил руки на груди, и Мирон ощутил острый укол вины и разочарования. Ну вот опять, нахрена он все время врубает со Славой альфача? С первой ведь встречи видит, что ему это неприятно. И еще обвиняет, что тот самочку включил. А надо бы спасибо сказать. - Тебе нужна охрана, - сказал Слава после довольно долгой и неуютной тишины, и Мирон фыркнул, что отдалось тупой болью в разбитом носу: - Ты еще только не начинай. Порчи с Женькой мне про это ноют который месяц уже. - Так может они, блядь, правы? Тем более если это, как ты говоришь, не в первый раз? - Не в первый и не в последний. Но что я буду за альфа, если за мной станут таскаться телохранители? Какой нахер из меня Примарх, если хотя бы гипотетически существует альфа, способный мне навалять? - А если их будет трое? - сухо спросил Слава. Мирон встал, чуть качнулся, в башке остро прострелило болью. - Будет трое, завалю троих. Что ты там недавно пиздел про шестнадцать читарей? - процедил он, поднимая глаза. Они встретились взглядами. Снова. Только теперь это было иначе. Как-то... вот совсем, блядь, иначе. То ли чертов выброс адреналина, то ли неумолимо настигающий гон, то ли еще не прошедшая злость, то ли эта внезапная и глупая такая Славина забота... с чего это он вообще... влюбился, что ли? Слава вдруг попятился. Тихонько, почти незаметно, но очень решительно. Не отводя от Мирона глаз. Не отпуская взгляда, словно нутром понимал главную заповедь поединка с хищником: если уж установил зрительный контакт, ни в коем случае не прерывай его первым, иначе... иначе... "Иначе завалят и выебут", - подумал Мирон, и блядь, что это за мысль, откуда она, нахер, взялась?! Ясен хрен, откуда. Из гона. Из адреналина. Из драки и запаха крови. Из прозрачных немигающих зеленых глаз напротив, принявших вызов. Альфа, напавший на Мирона на беговой дорожке, в конце концов не выдержал и отвел глаза, а Слава Карелин - нет. Так и смотрел в неподвижные расширившиеся зрачки Мирона, отступая к двери собственного номера, открывая ее и тихо выскальзывая наружу.