Культурная революция

Хотя Мирон и полагал, что выждал до окончания гона, но, как выяснилось, несколько просчитался в этом вопросе. Или, может, у него просто случился гормональный сбой - такое бывало и с альфами, и с омегами при сильном стрессе или если они встречали свою "идеальную пару" - тогда гон или течка могли активизироваться самопроизвольно, практически в один момент. Слава Карелин уж никак не мог быть идеальной парой альфа-самца Оксимирона Федорова, во всяком случае, в том смысле, который в это вкладывали многие поколения людей на Терраксе, от самого сотворения мира. Впрочем, Мирон начинал думать, что многие поколения занимались какой-то бессмысленной поебенью, а в жизни на самом деле ни черта не понимали. Как бы там ни было, когда они со Славой уехали из Двенадцатого округа, у Мирона снова начался гон. И это было, твою мать, ни разу не смешно. Слава поначалу как будто бы ничего не заметил. Они наскоро обсудили свои ближайшие планы; Мирон сказал, что, поскольку до финальных дебатов с Примархом еще целых два месяца, как раз самое время ему засесть за написание текста своего выступления - самого главного текста, который он писал за всю свою жизнь. Для такого дела требовалось уединение, и это был просто шикарный предлог для того, чтобы скрыться от посторонних глаз и назойливого внимания, которого Мирон за последние пару недель получал слишком много. С командой это оказалось просто, достаточно было поставить Порчи перед фактом и велеть передать остальным. Чуть сложнее получилось с Ресторатором, который, как лидер партии, стал формальным начальством Мирона и мог и требовать отчетности, и диктовать свои условия. Они немного даже посрались по телефону, и Мирон, снова в гоне, то и дело слышал прорывающееся порыкивание в собственном голосе и хищно вздергивал верхнюю губу, пока Ресторатор на другом конце провода проделывал то же самое, тщетно пытаясь отдоминировать своего нового непокорного союзника. В конечном итоге сошлись на том, что приставленная к Мирону охрана останется в двух километрах от того места, где он собирался провести ближайшие несколько недель, с рацией наготове, чтобы примчаться при первой необходимости. Ресторатор всерьез опасался покушений на Мирона со стороны Башира или его сторонников, но Мирон этих опасений не разделял. Башир Ягами, при всех своих недостатках - не ссыкливая сучка. Он мог натравливать своих сторонников на Мирона исподволь, но вряд ли среди них найдется псих, который всерьез решится на физическое устранение Претендента. Мирон достаточно уже доказал свои качества как альфа-самец, на него просто не посмеют напасть - для многих он уже второй по силе альфа во всей стране. Так что опасность таилась разве что в воспаленном воображении Ресторатора, и Мирон в конце концов сдался потому только, что спор слишком его распалял, и он начинал бояться снова потерять над собой контроль. Слава при этом, к счастью, не присутствовал. Он сказал, что ему надо "заскочить кое-куда за припасами", и Мирон не спросил, что он имеет в виду, полагая, что речь о банальных бухле и хавке. Слава действительно вернулся с несколькими громадными пакетами, которые сгрузил на заднее сидение машины. Самолетом они не воспользовались, чтобы не привлекать лишнего внимания, хотя ехать машиной было довольно далеко и долго, почти сутки. Но это были сутки в машине со Славой, наедине - не считая почтительно держащегося на расстоянии хвоста охраны, - и они трепались, пели, иногда съезжали на обочину и целовались по полчаса, как подростки, и снова ехали дальше. Мирону было почти больно от непроходящего стояка, но он терпел. Сияющая, улыбающаяся физиономия Славы на пассажирском сидении рядом определенно стоила того. У Мирона в собственности находилось несколько объектов недвижимости, в основном, доставшейся от его альфа-отца, принадлежащего к хорошей обеспеченной семье: две квартиры в Первом округе, особняк в предместье Второго, где они жили с Марком. А еще - небольшой домик, даже, скорее, дача, в тридцати километрах от центра Пятого округа. Эта дача принадлежала Мирону по линии омега-отца, и служила, в сущности, единственным теплым напоминанием о его семье. Как и все альфы и омеги, отцы Мирона сразу после рождения отдали его в элитный приют, где отборные самки выкармливали младенцев грудью до года, после чего отдавали в ясли и сад, где дети росли до семи лет. Потом - школа-интернат для альф, потом пять лет в лучшем университете столицы, а дальше - свободный полет на крыльях денег, престижа и привилегий своих отцов, которых Мирон видел не больше десяти раз за всю жизнь. Родители, разумеется, следили за жизнью своих сыновей, их здоровьем, карьерой и успехами, особенно если речь шла об альфа-сыновьях. Но делали они это с приличного расстояния, навещая сына или позволяя ему навещать себя раз в несколько лет, и общались, как хорошие знакомые, с уважением и приязнью, но без особых эмоций. В последний раз Мирон видел родителей после окончания университета, но омега-отец изредка звонил ему и даже как-то раз похвалил его книги. Если Мирон станет Примархом, вероятно, они захотят увидеться с ним снова. Они будут им гордиться, Мирон это знал. Он подумал, что как-нибудь надо будет расспросить Славу, каково это - жить с обоими родителями (то есть с отцом и матерью, как это принято у бет и самок), провести с ними бок о бок всю жизнь и выслушивать наставления о том, как следует вести себя, если вляпался в отношения с бытовым насилием. Но с этим можно было повременить, а пока они ехали в дом, где Мирон не бывал много лет и где никто не стал бы их искать. Домик стоял на холме, довольно далеко от соседних. Там было десять соток заброшенного, поросшего бурьяном сада из яблочных и сливовых деревьев, и сам дом, тоже заросший плющом и диким виноградом. Одноэтажный, двухкомнатный, отсыревший, но все еще довольно уютный. Мебель там была жутко старомодная, тридцатилетней давности, нелепые вышитые картинки на стенах и такая же смешная техника - пузатый однокамерный холодильник, допотопный дисковый телефон (как ни странно, линия работала, но здешнего номера Мирон не давал вообще никому), громоздкий электрогенератор, кассетная магнитола. Все - заросшее толстенным слоем пыли, так что Слава, переступив порог, тут же ужасно расчихался. Мирон пооткрывал настежь все окна и посрывал поросшие плесенью шторы, впуская в дом солнечный свет. На километры вокруг не было ни души, прятаться им было не от кого. - Глянь, холодильник работает! - радостно констатировал Слава и сразу запихал туда пиво и вискарь, пока Мирон, морщась, перетряхивал старую постель и жалел, что не додумался купить по дороге парочку новых подушек и комплектов постельного белья. Центрального отопления на даче не было, как и обогревателя, зато имелся самый настоящий камин, с чугунной кованой решеткой и дымоходом, проходящим в каменной стене и увенчанным маленькой кирпичной трубой снаружи. За домом обнаружилась поленница под навесом, с почти что сухими дровами. Мирон бросил Славе ключи от сарая, попросив поискать там топор, и уже через пять минут услышал, как тот энергично колет дрова на заднем дворе. Быт наладился легко и непринужденно, без малейших споров о том, кому разводить огонь в камине и выметать паутину из углов, а кому разогревать еду на допотопной спиртовой плитке. За этой возней прошел остаток дня, к концу которого старенькая дача, прогретая огнем в камине и вычищенная, насколько это возможно, превратилась в сносное и даже вполне уютное место для жизни. Уже стемнело, и из распахнутого окна доносился стрекот сверчков и далекое уханье совы, когда Мирон рухнул на скрипучую расшатанную кровать. Слава завалился поперек, надавив острыми локтями на его ноги, подпер рукой подбородок и сочувственно спросил: - Ну что, не попускает? Так и ходишь со стояком? Ну да, Мирон реально думал, что это удастся скрыть? Наивное дитя. Он криво улыбнулся и слегка похлопал себя по бугру в промежности, кое-как прикрытому длинным свитером: - Всегда готов. Ничего, потерплю. - Так, - деловито сказал Слава. - А теперь внимание: в дело вступает учитель дрочки. Похлопаем многоуважаемому лектору! Он перекатился с живота на бок и через миг оказался на Мироне сверху. У Мирона перехватило дыхание, но Слава уже задрал его свитер, расстегнул ремень и ширинку и приспустил джинсы, а потом высвободил из его трусов твердый, как камень, налитый кровью член. Какое-то время был слышен только стрекот сверчков и тяжелое дыхание Мирона через нос. Это оказалось... непросто. Не только для него, для Славы тоже. Вряд ли он когда-то раньше видел вживую член альфы (их первый ужасный секс не в счет - Мирон тогда сразу вжал его лицом в подушку и даже обернуться ни разу не позволил). Правда, был еще тот раз, когда он застал Мирона голым после душа, но Мирон не припоминал, чтобы Слава тогда особенно пялился. А сейчас он именно пялился. И был, похоже, впечатлен. Слава подтвердил эту догадку, сказав: - Знаешь, когда я предлагал помериться хуями, то, хм... несколько недооценивал масштаб проблемы. - Проблемы? - напряженно спросил Мирон, и Слава хмыкнул: - Ну сейчас это определенно проблема. Ладно. Значит, лекция номер один: гоняем шкурку. Берешь его у основания. Вот так. Он сжал член Мирона, крепко, и тут же убрал руку. У Мирона вызвался сдавленный стон, и он жалостно спросил, надеясь на чудо: - А может ты лучше сам? Ну Слав?.. - Если я начну тебе дрочить, то через пять минут мы закончим с твоим хуем у меня в жопе, - безапеляционно ответил Слава, и Мирон замотал по головой по подушке и застонал, признавая его бесспорную правоту. - Терпи, альфач, Примархом будешь. Берись за своего дружка, нехрен на меня смотреть щенячьими глазами. Мирон покорно взялся за "дружка", готового вот-вот взорваться от малейшего прикосновения. Этот деловитый тон Славы в сочетании с его блестящими глазами и хитрым, исключительно блядским выражением лица, действовали сильнее, чем все запахи течных омег в мире вместе взятые. - Теперь погладь его. Снизу вверх, не спеши. Нежно. Ты ведь дрочил своему омеге? Нет, не дрочил? Да чем вы там вообще занимались, пидоры... ладно... Погладь его, ну как, я не знаю... котика? Ты любишь котиков, Мирон? - Если я начну сейчас ржать, стояк от этого все равно меньше не станет, - хрипло сказал Мирон, и Слава возмущенно мотнул головой: - Да я серьезно! Не любишь котов? Ты точно извращенец. Не то чтобы это было что-то новое... - Не отвлекайся, лектор хренов. - Ладно, ладно. Потереби его, только ласково. - Вот так? - Мирон накрыл ладонью темя Славы и перебрал пальцами темные волосы на макушке. Слава глянул на него искоса, с чуть заметной улыбкой. - Да. Так. Мирон принялся водить ладонью по своему члену, едва ощущая это прикосновение, и гораздо острее чувствуя щекотку Славиных волос на коже ладони. - Теперь чуть быстрее. Сильнее. Выражение такое есть - гонять шкурку. Вот гоняй. Вверх-вниз, наращивай темп, но постепенно. Сожми под головкой, вниз потяни... блин, да не так... сейчас покажу. Он выскользнул из-под ладони Мирона и тут же сам оказался без штанов. Уселся перед ним, скрестив ноги, обхватил ладонью свой член - не такой большой, конечно, как у альфа-самца, но намного крупнее омежьего, прямой, красивый. А главное, тоже твердый. - Смотри и учись, сосунок, - назидательно изрек Слава. И Мирон смотрел. Блин, он смотрел во все глаза - на темный, истекающий смазкой член, на ловко работающие с ним длинные тонкие пальцы, на чуть запрокинутую голову, полуприкрытые глаза, длинные тени ресниц на впалых щеках... В камине потрескивал огонь, уже совсем стемнело, и тени, отбрасываемые ими обоими на пол у кровати, казались красными. - Давай, Мирон, - тихо проговорил Слава. - Догоняй. И Мирон стал догонять. Чуть быстрее, потом еще быстрее, стараясь синхронизировать движения своей руки с рукой Славы - как речитатив в унисон. Он услышал их общее шумное дыхание, слившееся в одно, и понял, что они и дышат тоже одинаково, ритмично, громко. Когда начал вздуваться узел вокруг головки, Мирон распахнул глаза от удивления: он не подозревал, что можно достичь такой степени возбуждения, находясь вне чужого тела. Член дернулся, требуя сцепки, ища и не находя, за что зацепиться - это было довольно неприятное чувство, и Мирон закусил губы, впиваясь пальцами в багровый бугор. Слава вдруг вытянул левую руку со все еще перевязанными костяшками, и накрыл закаменевшую руку Мирона на его члене своей ладонью, словно помогая ему, направляя, указывая путь. Все вокруг взорвалось, и Мирон выстрелил в воздух белой струей, такой высоченной, что она чуть не достала Славе до подбородка. - Ох ебать, - выдохнул Слава. - У тебя каждый раз столько кончи?! - Да это считай нет ничего, - простонал Мирон. - Еба-ать, - в потрясении повторил Слава. - Из этого ж можно испечь целый противень безе. Мирон, обессиленно усмехнувшись, развел руками - то есть только одной, свободной рукой. Правую нереально было оторвать ни от своего члена, ни от лежащей на ней Славиной ладони. Но ему хотя бы немного полегчало, это факт. Слава наклонился к нему и целомудренно поцеловал в мокрый от пота лоб. - Молодец. За практическую работу по первой лекции твердая четверка. - Только четверка? - За старание, - строго добавил Слава. - Нам есть к чему стремиться. Попустило хоть немного? Или повторим? - Попозже, - пробормотал Мирон. Оргазм был на удивление бурным, хотя по ощущениям совершенно не похожим на сцепку. Слава кивнул, забрался под одеяло и вытянулся, прижимаясь к нему всем своим длинным телом. Просунул под одеялом руку и накрыл обмякший член Мирона. Повернул голову, и они встретились взглядами, близко-близко. - Я тебе верю, - сказал Слава. - Слышишь, ты, озабоченное мудило? Верю тебе. Не обмани меня, пожалуйста. - Не обману, - ответил Мирон. Через пять минут Слава сопел, ткнувшись носом ему в подмышку, так и не убрав руки с его члена. Мирон был уверен, что не сомкнет глаз, но уснул почти сразу и сладко-сладко спал до рассвета. Следующие несколько дней прошло как во сне, то ли прекрасном, то ли кошмарном. Они ели, спали, мало разговаривали (Мирону было трудно соображать, как и всегда в дни гона), и большую часть времени либо дрочили (то есть Мирон дрочил под чутким руководством своего терпеливого учителя), либо просто лежали рядом, обнимаясь и целуясь, или просто переплетясь босыми ногами. В целом это оказалось не так трудно, как боялся Мирон. Уже на третий день его совсем отпустило, и он сказал Славе, что, в конце концов, пора вспомнить, зачем они сюда приехали. Слава все понял и без лишних вопросов свалил на кухню - жарить картошку, а Мирон достал из сумки пачку бумаги и карандаш и принялся набрасывать текст для финальных дебатов. Они со Славой почти не обсуждали это, но понимали оба, что уж здесь-то помощь и критика Славы не только не требуется, а даже может повредить. Мирон сделал выводы; оставшуюся часть пути он, как альфа, должен пройти сам. Он исписал половину листа и, не перечитывая, сунул под кровать, когда Слава крикнул из кухни, что жрачка готова. Они поели и поболтали про всякую отвлеченную ерунду, непринужденно, как в прежние времена. Потом Слава сказал, что пойдет прогуляться и подышать, а Мирон снова засел за текст. - Из хейтера в гострайтеры, из гострайтера в безгласные музы - пиздец карьерный рост, - проворчал Слава, и Мирон едва удержался, чтобы не шлепнуть его по заднице. Но Слава вряд ли оценил бы столь снисходительный жест в данных условиях, поэтому Мирон сдержался и только попросил его вернуться до темноты. Вообще, сдерживать свои порывы - любого рода - оказалась совсем не так тяжело, как Мирон ожидал. Когда Слава ушел, он подрочил, втайне гордясь тем, что уже может делать это как следует самостоятельно, а потом засел за текст и очнулся, только услышав, как хлопнула входная дверь. - Я малины набрал, - сказал Слава, вваливаясь в комнату с неприлично довольной рожей. - Там за дачами целая плантация, и людей никого, не пропадать же добру! - У меня на малину аллергия, - признался Мирон, и Слава вздохнул: - А, ну ладно. Сам тогда сожру. Это была долбанная идиллия, честное слово. До неприличия просто. Мирон был глубоко уверен, что не заслуживает ничего подобного. Оставалось мечтать только о двух вещах: вынести на дебатах Башира Ягами, и чтобы Слава наконец-то Мирону дал. И если до первого оставалось больше месяца, то со вторым, к счастью, ждать пришлось меньше. Прошла неделя после гона, у Мирона уже был готов первый черновик речи, и он даже подумал о том, не показать ли Славе - вдруг что-то дельное отметит свежим взглядом. Мирон поднял голову, чтобы сделать Славе это щедрое предложение, и поймал его взгляд, цепкий и пристальный, не такой, как в предыдущие пару дней. - Что-то не так? - спросил Мирон, и Слава ответил: - Все зашибись. Хочешь потрахаться? А ведь ничего, казалось бы, не предвещало. И именно в этом, похоже, было все дело: Мирон с честью выдержал испытание и, о боже, наконец-то допущен к телу. Он не смог даже выдавить "твою мать, и ты еще спрашиваешь", когда Слава поднялся одним гибким движением, стащил через голову футболку и сказал "Я сейчас". Душа на даче не было, но они приспособили для этой цели поливальный шланг, и Мирон слышал, как Слава возится там, плещется и фыркает, и млел от этих многообещающих звуков так, как не млел от запаха омежьей течки. Слава вернулся наконец, но не с пустыми руками, а с непрозрачным белым пакетом - одним из тех, которые забросил на сидение машины по дороге в это благословенное место. Под оторопевшим взглядом Мирона он извлек из пакета большой тюбик, пачку латексных перчаток и пустую коробку из под чего-то, что, судя по картинке на ней, могло быть только клизмой. - Я чистый, - хладнокровно сообщил Слава. - С утра еще почистился, сейчас вот помылся. Но если тебе не очень приятно, то держи, - он бросил Мирону пакет с перчатками, и Мирон спросил: - Слава, господи боже, ЧТО это? - Мое спасение и твой единственный шанс. Я неделю наблюдал за твоим хуем, и абсолютно уверен, что просто так он в меня не влезет. Я тебе даже попытаться не дам. Об этом Мирон как-то не подумал. Их первый раз был для него таким фантастическим не в последнюю очередь из-за невыразимой Славиной тесноты, но вот каково это было Славе... сейчас даже думать не хотелось. - Будем меня растягивать, - ответил Слава на невысказанный вопрос Мирона. - Я в последние дни сам понемногу пробовал, ну так, знаешь, пальцами. Но мне это не очень удобно, я так не извернусь. Так что придется тебе. Он стащил джинсы и трусы, лег на кровать и развел согнутые в коленях ноги, с такой спокойной, покорной готовностью, что у Мирона внутри все оборвалось. Он перевел взгляд с запечатанных перчаток на тюбик любриканта. - Потихоньку, ладно? - попросил Слава, глядя на него снизу вверх. - Хотелось бы сегодня дойти до основного блюда, но лучше в таких делах сильно не спешить. Мирон взял пакет с перчатками и порвал полиэтилен. Бледно-голубая резина холодила кожу. Он натянул сперва одну латексную перчатку, потом другую, поправив ее с отрывистым, похожим на выстрел щелчком. Не то чтобы он брезговал вставить палец, или два, или три в задницу Славе Карелину. Но по напряженно сжатым губам и блеску в зеленых глазах Мирон безо всяких слов понял простой и неоспоримый факт: Славу это просто заводит. Все для тебя, мэн. Все, что только захочешь. Мирон вскрыл тюбик и выдавил на затянутые латексом пальцы немного прозрачной смазки, а потом, подумав, добавил еще, полностью покрыв ею пальцы. Запах был приятный, в нем угадывались феромоны омеги, и Мирон усмехнулся. Вопросительно глянул на Славу - достаточно, мол? - и тот кивнул. Мирон приставил два скользких пальца к промежности Славы, и тот, подхватив сам себя ладонями под зад, с готовностью раздвинул ягодицы, шире приоткрывая вожделенную дырку. От этого действия, лучше всего прочего демонстрирующего его желание и готовность, Мирон чуть не кончил прямо там, не снимая штанов. Но сдержался, выдохнул и медленно продавил два пальца вперед, проникая в Славину плоть. - А ты, я вижу, учитель не только дрочки, - негромко сказал он, неспешно начиная двигать пальцам у Славы внутри, в тесном, теплом и наконец-то влажном месте. Слава слегка качнул бедрами, насаживаясь на его пальцы сильнее, и пробормотал: - Ну... такое... - Не без опыта, - подсказал Мирон, добавляя к двум пальцам еще один. - Да? - Ну один разок было, - пробурчал Слава, сползая по подушке ниже и пряча бесстыжие глазищи за упавшими на нос прядями. - Один раз - не пидорас. - С Фалленом? Блин, не стоило сейчас поднимать эту тему. Слава дернулся так, что едва не соскользнул с пальцев Мирона. Но его действительно волновал этот вопрос, и стоило прояснить тему раз и навсегда. - Нет! Да что ты к Ване примахался?! Ревнуешь к нему, что ли? - Ты готов был отсосать мне, чтобы я помог его вытащить, - напомнил Мирон, вновь принявшись мерно обрабатывать пальцами влажную Славину задницу. Слава выдохнул и обмяк, разводя колени шире. Ему реально нравилось, член у него уже начал вставать, и чем глубже проникали пальцы Мирона, тем тверже и больше он становился. - Такое ради друзей обычно не делают. - Он больше, чем друг... мы как... братья... о-ох, сука, - простонал Слава. - Давай еще, всеми пятью давай... - Как братья, точно? - Мирон сложил все пять пальцев горстью и аккуратным, точным движением ввинтил их в жадно раскрытую дырку, погрузив в нее руку до основания большого пальца. Слава застонал в голос, и еле сквозь стоны выговорил: - Да, точно, и это был бы, блядь, инцест! - Понятно, - усмехнулся Мирон, наконец удовлетворенный ответом. - Значит, Фаллен не в счет. Он поколебался мгновение, но Слава так извивался под ним и так усердно насаживался, что рука Мирона в латексной перчатке, обильно смазанная любрикантом, словно сама собой скользнула в него по самое запястье. - Ой, - всхлипнул Слава. - Ебаный в рот. - Больно? - нахмурился Мирон. - Мне переста... - Нет! Сука, попробуй только вытащи сейчас! Убью! Это уже совсем другой разговор. Мирон аккуратно задвигал пальцами, стараясь не сжимать их в кулак, а потом вдруг задел что-то у Славы внутри - что-то, похожее на половую железу омег, обеспечивающую сцепку, только гораздо меньше в размере и мягче. Но это место однозначно было чувствительным, потому что когда Мирон аккуратно вмял в него палец, Слава взвыл и заметался так, что Мирон испугался, как бы он не порвал себя сам. - Тиш-тиш, - зашипел он, склоняясь и просовывая ладонь Славе под спину. Тот выгнулся в пояснице и тут же снова упал, позволив обнять себя и притянуть ближе. Мирон поцеловал его в припухшие порозовевшие губы, и Слава вытянул шею, требуя более основательного поцелуя. Да, подростковые игры у них определенно закончились. Но Мирон вдруг решил, что принцип "отольются кошке мышкины слезки" относится не только к нему, особенно после последней мучительно-сладкой недели. Теперь он с удовольствием возвращал Славе должок. И трахал его рукой, медленно, нежно, очень-очень осторожно, пока Слава не прошептал, крепко зажмурив глаза: - Ладно, вставляй. - Нет, - сказал Мирон. - Ты еще недостаточно хорошо растянут. - Да блядь! Мирон! Ты издеваешься, что ли? - Да. А ты думал, только тебе можно? - Да блин, ну... - Тихо лежи. Я сам пойму, когда ты будешь достаточно готов. Слава обиженно засопел и потянулся рукой к своему члену, чтоб хоть как-то утешиться. Но Мирон тут же ловко перехватил его запястье, задрал вверх и прижал у него над головой. - Лежать. Тихо, - промурлыкал он, подпустив, однако, в голос стальных интонаций альфа-самца, которые и прежде несколько раз использовал со Славой и на которые Слава, несмотря на все свои понты и ершистость, всегда реагировал одинаково. Он и сейчас так среагировал - затих, завороженно моргая и тихонько постанывая у Мирона под рукой (но совсем, совершенно не так, как хныкал бы и скулил на его месте Марк). Это длилось блядски долго. Мирон понимал, что мучает его, и себя мучил тоже, но им обоим хотелось этой пытки - вот такие оба они уебищные извращенцы, ну что ж тут поделать? Смириться и как-то с этим жить, вот и все. Он наконец решил, что хватит - с них обоих, в самом деле - и осторожно вытащил руку. Несколько секунд не мог отвести глаз от широко раскрытой, слабо пульсирующей, чистой, блестящей от смазки дырки. От этого магнетического зрелища его оторвал злой Славин голос: - Ну что, блядь? Картину с моей жопы напишешь? Поэму, может, какую? Долго мне еще поезда ждать?! Последние слова он выкрикнул во все горло. Мирон уперся руками в кровать у Славиных боков, не глядя нащупал головкой члена его дырку - они прижались друг к другу как влитые, как альфа и омега... и намного полнее и сильнее, чем альфа и омега, которых соединяла только сцепка, только гон, только физиология и больше ничего. "Тут не то, - подумалось Мирону, когда он проскальзывал в растянутую и жадно раскрытую, но от этого не менее тесную и желанную Славину плоть. - Не то, другое, у нас тоже сцепка, только не так... как будто душа зацепилась за душу. И заперты вместе, не отпускает. И не надо никуда отпускать". Слава лежал неподвижно всего мгновение, а потом задвигался сам, первый. Его пальцы впились Мирону в плечи, зарывшись в кожу чуть не до костяшек. Мирон смахнул ладонью волосы с его лба, чтобы лучше разглядеть выражение на лице: почти мучительное, страшно сосредоточенное, точно он тащил непомерную тяжесть. Ему было больно, но когда Мирон подался назад, ослабляя напор, Слава впился в него еще крепче и, вскинув ноги, ударил пятками Мирона по спине. - Дери меня, - процедил он прерывающимся от боли голосом. - Дери так, как будто вас тут, суки, четыре альфача. Он нуждается в этом, подумал Мирон. И признает это. Так же, как я признаю, что нуждаюсь в нем - бете без запаха. Два уебана нашли друг друга, занавес, хэппи-энд. Души сцепились и полетели, блядь, высоко-высоко полетели, прямо на небо, прямо на солнышко. Мирон держал возле уха телефонную трубку и слушал стук и стрекот. На здешней линии всегда были помехи, по большому счету, позвонить отсюда куда-то редко удавалось - телефон провели на самый экстренный случай. Вот и хорошо, подумал Мирон, вот и ладно. И не надо никуда звонить. Чего тебе неймется-то? Это был лучший день в твой гребаной жизни, и ты так горишь желанием его испортить? Мирон обернулся через плечо на Славу, сопящего на постели. Голый, лицом в подушку, рука подтянута под щеку, ноги раскинуты, и между ними стекает белое. Точно как в их долбанный первый раз - и все же совершенно иначе. Тогда был просто сон, гребаный кошмар, через который они оба сумели переступить, но Мирон твердо усвоил урок. Больше он Славе Карелину больно не сделает. Но чтобы выполнить это безмолвное обещание, Мирон должен сделать больно совсем другому человеку. В трубке щелкнуло, и стук сменился монотонным гудком: линия заработала. Что ж, вот и знак свыше. Мирон тяжело вздохнул. Это надо сделать, так уж чем скорее, тем лучше. Он набрал код Второго округа, а за ним - номер своего дома. Гудки тянулись один за другим. Может, его дома нет? Хотя куда он мог пойти? Мирон вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления, как Марк проводит свободное время, когда они врозь. И смел еще сам его осуждать за отсутствие интереса к своей драгоценной персоне? Он уже собирался плюнуть - не судьба, - и повесить трубку, когда услышал сонный голос: - Алло. Мирон помолчал. Вне гона Марк не узнавал его по дыханию. Интересно, подумалось Мирону, а если бы мы просто встретились на улице вне гона - узнали бы друг друга? - Привет, - сказал он. - Это я. Разбудил? - Миро-ош, - вздохнул Марк, и Мирон почти увидел, как он чешет белокурую голову, рассеянно ища взглядом часы. - Да, вчера что-то в баре засиделся, пришел поздно... А чего ты звонишь? Ну и правда, чего звонить, когда гон закончился всего неделю назад. Мирон стиснул зубы. - Мне очень жаль говорить тебе об этом по телефону, но нам с тобой придется расстаться. Он стоял и молчал, слушая тишину. Сперва недоверчивую (Мирон так и видел озадаченную полуулыбку на лице Марка: да ладно, Мирош, что за шутки?), потом потрясенную, потом - гневную, полную леденящей ненависти. Вот так, считай, и поговорили. Без слов и без понимания того, что их связывало раньше и что развело теперь. - Кто он? - спросил Марк абсолютно ровным голосом. Да, блин. Кажется, его верный омега изучил своего альфу лучше, чем Мирон предполагал. - Не важно. Важно то, что мы ошиблись. Оба ошиблись. Нам было хорошо, но я - не твой альфа. А ты... не мой омега, очевидно. Лучше сейчас это понять, чем через пару лет, когда у нас пойдут дети. - Кто он? - словно не слыша его, повторил Марк. - Где ты его подцепил? На своих долбанных выступлениях? Я видел по телеку трансляции, видел, как тебя там обнюхивали омеги, а ты прямо так и светился, неужели ты... Он внезапно умолк. Мирон молчал тоже, давая ему выговориться. По правде, он ждал более бурной реакции, криков, может, истерики. Связь альфы с омегой - это просто физиология, но физиология бывает дохрена крепкой. Такой крепкой, что не оставляет места не только разуму, но и чувствам. Мирон так больше не хотел, и дело было не в Марке и даже, если задуматься, не в Славе Карелине. Дело было в Оксимироне Федорове и в том, кем он хотел теперь быть. - Это бета, - сказал Марк. - Тот паршивый бета, которого ты взял к себе на работу. Слава, да? У Мирона перехватило дыхание. О них со Славой не знал никто - и Порчи, и Ресторатор думали, что Мирон поехал на дачу один, а обоим охранникам он забашлял приличную сумму, чтобы держали языки за зубами. В любом случае, это не могло так быстро дойти до Марка. Неужели он все понял по тому обрывочному, идиотскому разговору много дней назад в отеле, когда Мирон решил подразнить Славу, сам еще толком не понимая, что между ними творится? Да похер, на самом деле. - Я о тебе позабочусь, - сказал Мирон, не ответив на вопрос. - Слышишь? Не брошу. Будут нужны деньги, всегда обращайся. А если я стану Примархом, то смогу... - Станешь! Конечно, станешь. Я в тебе нисколько не сомневаюсь, Мирош, - ласково сказал Марк. - Только знаешь что, милый? Ты очень сильно пожалеешь о том, что сделал. Очень сильно и скоро. Передавай привет своей новой бляди. И все. Короткие гудки в трубке, а через секунду - стук и стрекот: линия деликатно подождала окончания диалога и опять отрубилась. Мирон осторожно повесил трубку на рычажки, словно змею, которая вот-вот могла распрямиться и ужалить. - Ну чего, - сказал Слава у него за спиной, - я теперь Сонька-разлучница? Мирон повернулся к нему. Подошел к кровати, сел. Рассеянно взъерошил отросший ежик волос на голове. - Это надо было сделать. Ты ни при чем. - Ну конечно. Это же не ко мне ты от него ушел. - Ты слышал, что я ему сказал, так что заткнись и не строй из себя обиженку. - Да я и не... - Слав, не надо, правда. Слава смолк. Они сидели какое-то время в тишине. Слава тоже почесал голову, безотчетно отзеркаливая жест Мирона, потом подполз к нему ближе и прижался щекой к татуированному бицепсу. - Он не создаст тебе проблем, как думаешь? - Без понятия. Вроде не должен. Его семья не влиятельная, связей и собственных денег у него нет. Разве что в желтую прессу побежит, но это будет просто его слово против моего, месть брошенного омеги. Не думаю, что ему многие поверят. - Может, не стоило это делать перед дебатами? - тихо спросил Слава. - Ты мог дождаться финала и уже тогда... - И врать ему все это время? Продолжать тебя трахать, при том, что где-то у меня есть омега, который считает, что я его пара? - Мирон помолчал, потом качнул головой. - Может, ты и прав. Но я не хотел быть связанным с ним дольше ни одной гребанной минуты. - Почему? Он так серьезно спросил, словно и вправду не понимал. Все еще. После всего. Мирон устало вздохнул. Сказал: - Потому что не хочу больше быть животным. Заебало. И, потрепав волосы у Славы на темени, коротко поцеловал его в макушку.