Суррогат

Мне просто очень нужен ты, Как никому еще не снилось. Мне просто очень нужен ты, Родной, любимый, самый милый.

Маринетт посетило отчаянное желание покурить, на душе было тошно. Она никогда не позволяла себе вести себя так с матерью, а тут сорвалась. Совесть пришла, приобняв за плечи, и, воткнув в сердце нож, начала нежно нашептывать на ухо о том, как она не права и какая вообще редкостная дрянь. Сама дура, во всеми виновата, вот и все. Небо затянуто тяжелыми, серыми тучами, готовыми вот-вот низвергнуть потоки ледяной воды на мир. Девушка порылась в сумке. Ключи, денег нет, паспорт дома, телефон с десятью процентами заряда, Тикки, коробочка с печеньем для оной же и пара мятных конфет, немного мусора да полупустая пачка влажных салфеток. И о каком побеге будет идти речь с этим набором? Идиотка. Рано или поздно, но ей придется вернуться домой. Маринетт снимает блокировку и в списке звонков ищет контакт «Алья». Вызов. Длинные гудки. Трубку подняли на седьмом, непонятное шуршание и чуть раздраженный голос подруги: — Слушаю. — Привет… — девушка теряется, пережевывает губами и выдыхает, — Я могу приехать к тебе? Поругалась с мамой… — Нет, — резкий ответ бьет наотмашь, мир резко сужается, Маринетт слышится нечто похожее на приглушенный стон, — прости, у меня Нино, и мы… Заняты, очень. Прости. Разговор резко обрывается, и частые гудки сообщают об отключении собеседника. Она краснеет — осознание огнем проносится по щекам и ушам. Ее друзья сейчас занимаются сексом, а она им так «удачно» позвонила. Калейдоскоп чувств из злости и зависти на миг дезориентировал ее, но частые капли дождя тут же привели в чувство. Телефон завибрировал. «Папа». Рука дрогнула, какое-то новое, непонятное чувство взбрыкнулось, требуя сбросить вызов и выключить телефон, но Маринетт решительно ответила: — Алло. — Возвращайся домой, — ледяной тон отца, — еще раз доведешь мать до слез, и действительно не знаю, что с тобой сделаю, Маринетт. Она роняет телефон на мокрый от дождя асфальт и начинает просто задыхаться от боли. Сердце? Его нет — только кровавые ошметки, растерзанные совестью. Маринетт подбирает телефон, не глядя бросает его в сумку и медленно бредет в сторону дома. Ей действительно больше некуда идти, и там ее хоть немного, но ждут. Хоть кому-то она нужна. Дома было неуютно, угрюмо и почему-то холодно, или это она так продрогла. Входила Маринетт с опаской, опустив плечи и голову. Шла до своей комнаты тихо, на цыпочках, выдержать встречу с родителями просто была не в силах. Закрыв крышку люка, она просто подошла к стенке и съехала по ней, захлебываясь в рыданиях. Запястье прострелило, обжигающе острая боль лезвием прошлась по нему, проступили последние буквы, обагрив имя кровью. Маринетт смотрит, пульс набатом бьет в ушах, оглушая, кислород с трудом протискивается сквозь сжатое спазмом горло: «Габриель». Ровный, резкий, рваный почерк, пепельно-серые слова… С ней действительно что-то не так. Девушка морщится от боли, но раздевается, сбрасывая у ног мокрую одежду, бредет до шкафа и достает первое попавшееся домашнее платье блекло желтого цвета и серые тонкие носки. На одной из полок находит бежевое полотенце, непонятно как оказавшееся тут, и, захлопнув дверки, медленно плетется к трюмо, в одном из ящиков есть небольшая аптечка. Отточенные действия — обеззаразить хлоргексидином, нанести ранозаживляющее, замотать бинтом. Маринетт просушивает волосы полотенцем и пытается полностью осознать происходящее. Габриель. Ее жизнь за эти дни совершила очередной рывок и пробила второе или третье дно. Страшно, неприятно, обидно. Маринетт чувствует себя преданной. Она ставит практически севший телефон на зарядку и садится на пол рядом с розеткой. Непослушными пальцами с замирающим сердцем снимает блокировку, нажимает на иконку браузера и вводит в поиск: «Серые тату адресов соулмейтов». Тысячи фото, ссылок, сотни видео. Маринетт взахлеб читает информацию, чувствуя, как с каждым разом, с каждым ударом сердца в ней что-то умирает. Розовые очки осыпались осколками, от мечтаний и наивности осталась труха и остывший пепел. Реальность бьет резко и наотмашь, лишая и шанса на счастье. Серых было немало, примерно с одну пятую населения мира. В основном черные и миллионы пустых, естественного и искусственного типов. Маринетт издает горький смешок и закрывает глаза ладонью, чуть запрокинув голову. Вся суть в том, что она всего лишь замена. За-ме-на. Вариантик на будущее. Суррогат. Потому что со вторым и последующим все будет не так. С первым лучше, приятнее, сильнее и прочее. Чувствуя, что поступает как истинный мазохист, она начинает искать информацию о чете Агрест. Счастливая семья на фото, переплетенные пальцы их рук так, чтобы всем было видно их совпадающие адреса, с одной лишь разницей в улицах и номерах домов, сияющие глаза и много статей о том, как смягчился и преобразовался мужчина рядом с такой красавицей женой. Их сын, Адриан, активно работающий моделью у своего отца, несмотря на слабое сердце. И небольшая заметка о том, что в семье ожидается пополнение. Жаклин была права — это действительно рандом. Жестокий, беспощадный и очень обидный. Завтра Маринетт обязательно извинится перед родителями, особенно перед мамой. Может… Может, у нее все же будет хоть крохотный шанс на счастье без этих адресов? Хоть какой-нибудь? Девушка зевнула, положила телефон на стол, благо тот был рядом, и аккуратно поднялась. Взобралась по лестнице на кровать, укрылась одеялом, сжавшись в позу эмбриона, и на смену тяжелым мыслям пришел сон. Утро началось с будильника, разрывавшегося внизу. Маринетт застонала, но спустилась. Зеркало в трюмо отразило гнездо на голове и заспанное понятное лицо с пустыми глазами, лишенных привычного многим блеска. Она, шипя, расчесалась, достала из шкафа свежую одежду и белье, подхватила сумку, бросив туда мобильник. Прошмыгнула в ванную и с наслаждением приняла горячий душ. Пока чистила зубы, сделала отметку, что вчерашние промокшие вещи стоит потом отнести в свою корзину. На кухне ее ждал ароматный завтрак и чай. Сабина хлопотала по кухне, девушка подошла к матери и, обняв со спины, пробормотала, уткнувшись в ее волосы: — Прости меня, мама. Не хотела так говорить, я такая дура. Я очень люблю и тебя, и папу, вы самые лучше у меня. Я не знаю, — всхлип, — что и как правильно сказать, как доказать, что я не хотела, что раскаиваюсь. Мама, мне так жаль. Девушка теснее прижалась к матери и почувствовала, как та обхватила ее за руки. — Все хорошо, Маринетт, — Сабина аккуратно высвободилась из объятий дочери и повернулась с ласковой улыбкой, — уже все хорошо, милая. Садись завтракать. Девушка вымученно улыбается и мысленно прикидывает, хватит ли денег в копилке на то, чтобы свести адрес…