Сборник штук на "Страшную месть"

Гуро с силой грохает кулаком о стол: — Выкапывайте его быстрей! Не умер он, как вы не понимаете? Бинх нервно-устало вздрагивает и упрямо качает головой: — Там сейчас девушек хоронят. Если откапывать начнем — такой шум подымется, не успокоим. Вечером… — Он может задохнуться в гробу, — рычит Яков Петрович, — у него были короткие приступы в детстве, возможно, он уже очнулся! Яким вскидывается рядом: — Верно! Маленький когда был господин-то мой, несколько раз так родителей своих пугал: заснет и что мертвенький лежит. А потом просыпается. — Я ж его и не резал, не смог, — с ужасом прошептал Леопольд Леопольдович, решительно встал и подошел к двери, — мы должны спешить! — Я не разрешаю! — разъяренно рявкнул Бинх. Гуро плюнул на все и выскочил за дверь. За ним поспешил Яким и Леопольд Леопольдович, но Яков бежал быстрее, только алое пальто развевалось. На кладбище отпевали девушек, но Гуро застыл у свежей могилы. «Николай Васильевич Гоголь». Сердце заболело и резануло горечью — вдруг и правда мертв? Он сглотнул, а в следующий момент отшатнулся, испугавшись приглушеных землей криков. Из-под земли что-то заскреблось, а потом испуганно, истерически завыло. Гуро кинулся раскапывать землю, пачкая колени, одежду, леденея от нечеловеческих криков. — Помогите! Док с Якимом и все же подоспевшим Бинхом отгоняли толпу, Яков услышал предупредительный выстрел в небо и крики казаков. Над головой свистнули вилы, но, к счастью мимо. Гоголь сумел немного проломить доски гроба — только руку просунуть. Пальцы были черные, с обломанными ногтями и мелкими кровоточащими ранками. Яков с треском и гнилым хрустом проломал доски и за подмышки вытянул дрожащего писателя из гроба. Коля скулил страшно, на одной ноте, жался лбом в пальто и цеплялся поломаными до крови ногтями, будто отпустить боялся. Гуро стряхнул с спутанных волос землю и поднял его на руки. Гоголь, кажется, только сейчас осознал, к кому так доверчиво и истерично жмется: — Яков Петрович? Я умер? — вскинул прозрачно-небесные глаза в мутной испуганной дымке. Весь дрожащий такой, лихорадочно обвивший шею Гуро руками, такой чертовски бледный и живой… Яков не выдерживает: наклоняется и легонько целует, как целовал до пожара: — Мы живы, — шепчет в спутанные волосы, — мы живы оба. *** Бинх выглядит как-то подозрительно, будто гадость какую-то сказать хочет. Яков щурится на него, и Александр отводит темный взгляд от Гоголя. Правильно. Не надо тут мне. Коля трясется под тремя одеялами и уже почти успокоиться успел, да колотит его все еще. Яков чуть слышно скрипнул зубами и эмоционально махнул руками на посетителей: — Вон. Все вон! Больному нужен покой! Бинх, док и Яким выметаются, испугавшись грозного тона, а Яков, заперев за ними дверь, присаживается на край кровати, а потом и вовсе ложится рядом с писателем. Гоголь лезет греть руки под рубашку, вжимается всем телом, греется: — Яш? — негромко окликает. — Почему ты не сказал, что жив? Он редко дергается в остатках испуга и таращит голубые глаза. Маленький и требующий защиты. — Я должен был, — Яков не знает, что еще сказать. Боялся, что с Лизой Коля будет счастлив. Боялся, что потеряет его. Боялся, что… Коленька тычется носом в его шею, сворачивается уютным клубком под боком: — Я тебя почти похоронил. Потом увидел в лесу… Я подумал, что схожу с ума, что ты — видение. Я боялся, что никогда тебя больше не увижу. Гоголя внезапно выгнуло и затрясло. Он рыдал, цеплялся за одежду, и сквозь белую ткань рубашки были видны вздрагивающие, ходящие туда-сюда ребра. Яков прижал мальчишку к себе, зашептал что-то успокаивающе-мурчащее, зарокотал своим обволакивающим голосом. — Данишевского, Яш! Данишевский знал о том, что девушек отправляют! Он убьет Лизу! Надо торопиться! Гуро вздохнул: — Он не Всадник. Он просто попал под его влияние. Ее влияние. Гоголь поднял раскрасневшиеся глаза: — О чем ты говоришь? — Всадником была Лиза. Я не успел спасти девушек на хуторе, но сумел пленить ее… Она — проклятая, Темная, как и ты. Коля — вновь побледневший и неприкаяный — закопошился, попробовал вырваться из сильных рук, но не смог и затих, что-то себе соображая. Потом закатил глаза и ушел в приступ, расслабившись. Гуро вздохнул и решил подождать, пока любовник очнется. Из зеркала выглянула гоголевская мавка, смерила открывшуюся композицию взглядом и тихо спросила: — Он жив, да? Да ведь?! Яков кивнул, и мавка стаяла мутным дымом, оставив писателя более сильному сопернику. Яков встал и перевернул зеркало от греха подальше. Мавка глухо фыркнула в стену и замолчала. На кровати закашлял, приходя в себя Коля. Заозирался, зашарил неверяще руками по простыням, чуть не плача, позвал: — Яш! Гуро быстро вернулся и лег рядом, успокаивая объятиями. Гоголь успокоился: — Я видел, как ты сражался. Лиза убивала всех их… Где она сейчас? Яков пожал плечами: — На пути в Петербург. Я отправил ее со своими людьми, они за ней проследят. Все будет хорошо. Гоголь кивнул и обвил его шею руками. Впереди — путь в Петербург и что-то новое и, возможно, более спокойное.