Сборник штук на "Страшную месть"

— Что?! Пушкин невозмутимо жмет плечами и терпеливо повторяет: — Мы идем на бал, там будет Гуро. Чтоб вывести его из игры, мы заставим его в тебя влюбиться. Ну, и еще там нельзя появляться без пары, а у нас девушек в Братстве кот наплакал. — Так я ж не девушка, — жалобно тянет Гоголь, ничего не понимая. Александр Сергеевич победно улыбается, чувствуя слабину: — Верно, и моя жена благородно согласилась одолжить нам одно из своих бальных платьев, вы как раз примерно одного роста… — Александр Сергеич, — вспыхнул Коля, — я не пойду! Ну чего смеяться — парень и в юбках! Мы никого так не обманем! Лермонтов сочувственно вздыхает из соседнего кресла. Ему-то легко, он после недавнего ранения на одной из операций дома сидит, как верная пушкинская дама, в постели и без одежды. Пушкин складывает руки на груди и провокационно тянет: — Ну, если вы не хотите помочь родной организации… Гоголь в отчаянии роняет голову на руки. *** Коля смотрит в зеркало и думает, что так бы выглядела его сестра-близнец. Синее платье волнами колыхается от тонкого пояска на бедрах к полу, прикрывая женские чулки (на всякий случай, говорил Пушкин). Гоголь несчастно обвел свое изменившееся и понежневшее лицо взглядом. Глаза подвели и раскрасили так, что они казались томными и большими. Губы накрасили, бледность на щеках зарумянили, а из волос сделали какой-то извращенный ужас с бусинками и цветочками. Гоголь тихо завыл от отчаянья. — Ну… — протянул Пушкин, — ты неплохо выглядишь. Вот, я купил тебе, одевай! Гоголь взял туфли в руки. Они были синие — в тон платью и на небольшом каблучке. Когда он встал на них, леди в зеркале стала чуть повыше и ее глаза сверкали испуганно, но красиво. Коля наклонил голову, оценивая себя. Наверное, стоит сказать Александру Сергеевичу, что такие размалеванные леди Якову не нравятся… Да не, не стоит. *** — Яков Петрович, какая приятная неожиданность! — по-лисьи разулыбался Пушкин. Гуро ошарашенно разглядывал Гоголя круглыми глазами и как рыбка открывал и закрывал рот. — Кто эта… милая леди? — наконец выдавил он. — А это сестрица нашего Николеньки Гоголя, — невозмутимо ответил Пушкин, выдвигая писателя вперед. Гоголь запнулся за подол и рухнул в объятия Якова Петровича. — Настасья Гоголь-Яновская, — невозмутимо продолжил Пушкин, попивая Мадеру из высокого бокала, — не замужем. Яков поставил Гоголя на место, дольше положенного задержав ладони на талии, и подозрительно спросил: — Но у Гоголя же нет сестер…? — Есть, — отрезал Пушкин, — Яков Петрович, я понимаю, что мы враги, но я надеюсь на ваше благородство. Мне нужно отойти, и моя спутница останется без присмотра… — Я, конечно, сопровожу ее, не волнуйтесь. Вернется в целости и сохранности, — тут же ответил Гуро. На паникующего Гоголя ни один не обращал внимания. Якову хватает пяти минут разговора и трех — танца, чтоб удостовериться в своих выводах, и на очередном круге танца уже лукаво ухмыляется и прижимает ближе: — Какой фортель, Николай Васильевич. Два года не виделись с вами — и вот, как встретились. Гоголь хотел было возразить, но посчитал, что прокололся достаточно и смолчал. Хватит того, что в начале танца он случайно положил руку на талию Гуро — мужская позиция. Яков на это посмотрел удивленно и переложил руку себе на плечо. — Честно говоря, в таком виде я вас совсем не ожидал увидеть… Так бы и снял с вас это платье, — задумчиво выдал Гуро. И тут же почти испуганно заткнулся, наблюдая за реакцией Гоголя. Тот заалелся, прошептал смущенное «ЯковПетровичнуненадо!» и отвернул голову, продолжая неспешно перебирать ногами в медленном танце. Гуро такое равнодушие категорически не понравилось и он резко притянул Гоголя вплотную к себе. — Ого, — удивленно присвистнул, — это мне ваш револьвер в бедро упирается? Коля застонал что-то невнятное и стыдливо уткнулся носом Якову в плечо, и неожиданно этот жест показался таким правильным и привычным, что оба вздрогнули и вжались друг в друга крепче, ближе. — Яшенька, — тихо прошептал Гоголь, чуть слышно урча Якову в шею. Гуро выразительно огладил талию сквозь ткань и намекающе кивнул в сторону коридоров дома: — Может, уединимся? Гоголь отскочил и испуганно прижал руки ко рту: — Ой! У меня же еще задание для Братства… Яков устало вздохнул и потащил Колю к укрытому тяжелыми портьерами уголку как раз для таких тайных переговоров. — Куда тебе, душа моя, надобно? Гоголь мнется, а потом, видимо, на что-то решившись, тыкает пальцем в сторону спален: — В хозяйской спальне чертежи… Яков Петрович, а вы со мной пойдете? — Ты умеешь вскрывать замки? — спросил Гуро. Гоголь отрицательно покачал головой. — Тогда без меня ты туда не попадешь — заперто там. А я с замком справлюсь. Гоголь позволяет утянуть себя в темный коридорчик и ответственно стоит на стреме, пока Яков колдует отмычками. В спальне торопливо шарится по комодам и шкафам, пока с победным тихим криком не выуживает откуда-то замызганные листы. Когда они выходят и Яков принимается прилаживать замок на место, радостно прижимающий к груди чертежи Гоголь как бы между прочим спрашивает: — Яш, а зачем ты мне помогаешь? Гуро задумчиво пожимает плечами. «Затем, что хочу порадовать тебя, душа моя». — У нас эти чертежи давно есть, а мне не жалко, — врет, нет у них таких чертежей, и Бенкендорф здорово заплатил бы, принеси Гуро листочки начальнику на стол. Они успевают пройти буквально пару метров от двери, как из коридора доносятся громкие голоса, и Яков ничтоже сумняшеся толкает Гоголя к стенке и приникает к чужим губам. Коля смотрит на него широко распахнутыми глазами и отвечает. Люди, зашедшие в коридор, понятливо разворачиваются и выходят, а Яков толкает Гоголя в какую-то нишу и продолжает, продолжает целовать. Коля смелеет, обвивает следователя руками за шею, сжимается и чуть слышно стонет в поцелуй. Дышит томно, остро отзывается всем телом на каждое прикосновение, и от этой искренности у Гуро срывает крышу. Он задирает юбку, разрывая хлипкий поясок, и с восторгом секунд тридцать пялится на чулки. Упоенно проводит пальцами по кромке темной тонкой ткани, разгоняя по бедрам горячие мурашки, ведет рукой выше, накрывает пах и уверенно оглаживает вставший член. Гоголь не выдерживает и тянется к любовнику с молящим стоном. Ткань платья мягко хрустит между их животами. Гуро торопливо сдирает нижнее белье и просовывает пальцы внутрь. Недолго растягивает, параллельно подготавливая себя, а потом лихо подхватывает Гоголя за задницу и насаживает наполовину. — Боже, какой ты тугой, — вырывается у Якова, томно закусившего губу и лениво оглаживающего поджарые бока Гоголя, — неужто верность мне хранил? — спрашивает полушутя, подсознательно очень ожидая ответа. Коля чуть заметно вздрагивает на члене, привыкает и не двигается, а на вопрос поднимает голову, показывает прозрачно-небесные глаза и легонько кивает. У Гуро острой нежностью схватывает сердце: — Господи, Никки… Какой же ты… Гоголь нерешительно покачивается на весу, чуть покачивается вверх-вниз, и Яков искренне считает, что Николенька еще решается и набирается смелости. А потом Гоголь поднимает блядские, жадные глаза, и Гуро в восхищении выдыхает: — Дразнишь, демон? И насаживает до упора. Гоголя выгибает, он томно стонет что-то не слишком приличное и лезет царапучими пальцами под рубашку, и смотрит с такой тоской и нежностью, что непонятно становится — как два года порознь прожили? — Яш-ш-ша, — шипит на особо сильный толчок и закатывает от удовольствия глаза. — Медленее? — спрашивает на всякий случай Гуро. Ткань мешается и Яков всерьез планирует продолжить вечер у него дома. — Быстрей! Яш-шенька… — выводит сорванным от стонов голосом Гоголь. Он весь мокрый, как мышь, раскрасневшийся, в смазавшейся косметике и чёрных соблазнительных чулках. Гуро втрахивает его в стену, так, что яйца шлепают по ягодицам на каждом толчке. Гоголь всхлипывает и начинает судорожно сжиматься внутри. По подолу платья расплывается мокрое пятно. Яков дотрахивает разомлевшее и обласканное тело и кончает на бледную кожу живота. Осторожно опускает Гоголя на ноги, но они его не держат, и Коля повисает на шее следователя. — Никки… а переезжай ко мне, ммм? — внезапно предлагает Гуро. Гоголь лениво поглаживает его по плечу и пьяненько от вина и эмоций усмехается: — Сначала я перееду в твой дом, потом в спальню, а дальше что? Николай Васильевич Гуро? Не-е-е… Яков расстроенно хмыкает, а Гоголь игриво чмонькает его в нос: — Я по-ду-ма-ю! У тебя большой дом, да? — Да, — усмехается следователь, — родовое поместье, три этажа, много комнат, вместишься. Гоголь отправляет платье и прическу, превратившись из леди в самого себя в юбке. Делает пару шагов и морщится: — Яш, дотащишь меня пожалуйста? Я ходить не могу. Яков кивает и подхватывает своего любовника на руки. *** Пушкин смачно затягивается табачным дымом, и Лермонтов на соседней подушке хрипло кашляет: — Ты чего не спишь? Прекрати курить, все у них будет хорошо. — Да я вот думаю, — Александр Сергеич откладывает трубку и ложится в кровать, притягивая Михаила к себе, — не продешевили мы, обменяв Гоголя на бездействие Гуро? — Мы обменяли Гоголя на Гуро, Бенкендорф — Гуро на Гоголя, — рассудительно ответил Лермонтов, — на выходных заскочишь к Бенкендорфу на пиво, спросишь, как себя Гуро ведет. Вряд ли многое изменится. Пушкин подумал, что волноваться действительно не о чем.