Шах и мат

— Ты какая-то нервная сегодня. Не выспалась? — Лера едва ли не сразу отшатнулась, как только я резче, чем стоило бы, выхватила свой пригласительный у нее из рук. Не выспалась? Да я даже глаз не сомкнула после того, как вернулась домой. Испинала всю мебель в квартире и, абсолютно этим не удовлетворившись, разбила вдребезги чашку, из которой обычно пил Панарин, когда оставался у меня. И только когда я осела на пол, подперев спиной дверной косяк, обнаружила, что полоснула осколком по ладони. Кровь тонкими струями устремилась вниз по предплечью, к локтю, и на рабочей белой блузке отчетливо проступили красные пятна. Я сжала кулаки, стискивая зубы от пронзившей руку, будто иглами, боли, и, тяжело дыша, закинула голову назад. Я смертельно устала, и встать на ноги совсем не хватало сил. Но при всем моем физическом истощении мозг кипел, и мысли паразитами проносились в нем с бешеной скоростью, съедая меня изнутри. Это уже похоже на настоящее преследование. Я осматривала пол, взглядом цепляясь за осколки, которые еще недавно были его любимой чашкой. Со смешными обезьянами, рядом с каждой из которых красовались отдельные фразы. Никого не слышу. Никого не вижу. Никому ничего не скажу. Все три вкупе — ни дать ни взять его жизненный девиз. Ладонь продолжала неприятно саднить. В висках стучало. Не могу сказать, сколько я так просидела — как последний раненый солдат на поле битвы — но когда я все-таки неуклюже поднялась, зажимая пальцем рану, и прошла в спальню, где шторы еще не были задернуты, небо слегка просветлело, и глаза легко привыкли к полутьме. Опустилась на кровать, повернулась набок, прижав руки к груди, и так пролежала до самого утра, стискивая зубы от волнами накатывавшей злости и шипя сквозь зубы от боли, когда ноготь слегка задевал красную полоску под запекшейся кровью. — Надо думать, мое повышение откладывается? — я смотрю на него так злобно, как только могу. Просто немыслимо, с какой поразительной наглостью Панарин лишает меня личного пространства. Такими темпами он скоро выкупит мою квартиру и переедет в нее. Денег много? Девать некуда? Лучше бы на благотворительность отдал, предприниматель хренов! — Как говорится, после драки кулаками не машут, — он усмехается и слегка склоняет голову. — Не будем рубить с плеча, здесь все профессионалы… — Смешно, — бурчу себе под нос, абсолютно не стесняясь и не обращая внимания на Максима, пытающегося пресечь мою развязность. — Артемий Сергеевич, она у нас девушка с характером, не обращайте внимания. — Я уже понял. Руки чешутся от невероятного желания съездить ему по физиономии, чтобы больше никогда не смел смотреть на меня так. Самодовольно. — Менеджер из нее получится хороший, но пока она еще официант, то обязательно получит штраф. Я кривлю губы в ответ на этот, несомненно, грамотный прогиб, и Панарин не сдерживает смешок, однако тут же прикладывает к губам кулак и прокашливается. — Не нужно штрафов, Максим. Я же правильно понял, что подготовкой банкета руководила именно Алиса? Максим кивает, однако в его глазах все еще плещется непонимание. Видимо, он не ожидал, что Панарин так несерьезно отнесется к моим попыткам огрызаться в сторону начальства. — Тогда наоборот выпишем премию. Все прошло отлично. Я едва не задыхаюсь от возмущения. Что он делает? Решил, что он здесь самый добрый и справедливый? В любом случае если хочет, пусть продолжает, но только без меня. — Извините, мне нужно выйти на улицу. И, протиснувшись мимо Панарина так, чтобы не задеть его даже мельком, я быстрым шагом миную коридор, ведущий в раздевалку, распахиваю дверь служебного выхода и глубоко вдыхаю свежий вечерний воздух. Грудь часто вздымается и опадает, я всеми силами пытаюсь усмирить ураган, бушующий внутри. Получается паршиво. Не к месту думается о том, что, если бы я курила, стало бы легче. Но я тут же одергиваю саму себя. Потому что легче не стало бы, выкури я хоть все сигареты в этом мире. И вообще, вряд ли существует хоть одно оружие, с которым можно одолеть Панарина. Он уничтожает меня куда более виртуозно. — Зачем ты так драматизируешь? — его голос за моей спиной заставляет кулаки сжаться так сильно, что на ладонях остаются следы от ногтей. — Извините, Артемий Сергеевич, но так сильно запахло мнимым благородством, что меня затошнило, — я даже не поворачиваюсь к нему. — Я давно хотел это сделать, — Панарин продолжает как ни в чем не бывало. — До того случая я не знал, что ты здесь работаешь. — А после? — Слушай, я не мешаю личное с работой, и у меня не было ни одного повода, чтобы сорвать сделку. Хоккей не вечен, ты ведь это понимаешь… — Так стал бы тренером. Или вон, катался бы на заливочной машине до пенсии. Да и после нее тоже. Зачем совать свой нос в дело, в котором ты ничего не понимаешь? — сейчас я ему все выскажу. — Сообщить о банкете на сто двадцать человек за два часа до его начала… Думаешь, это нормально? Некоторые из ребят пахали в поте лица, и, получив заслуженный выходной, снова приехали на работу, потому что вот как ответственно к работе подходит новое начальство. А сколько сил и нервов тратят повара, которым нужно успеть все приготовить? А какой может быть реакция гостей, которых заставили поскорее доесть и уйти, чтобы официанты вовремя засервировали все столы? Знаешь, как это называется? Неуважение к персоналу! Я тяжело дышу, вываливая на него все свое недовольство, и в какой-то момент его глаза темнеют, от чего мне становится не по себе. Я чувствую, как начинаю краснеть от стыда. Я ведь считаю себя профессионалом, так почему жалуюсь, как последняя неумеха? Только унижаю себя и свою команду. Но мне так хочется показать ему, что люди — не игрушки. И что вся эта мишура создана с тем трудом, который требуется, чтобы отработать целую смену. Нельзя просто взять и влезть со своим уставом в чужой монастырь. Нельзя заниматься самодурством. — Мне еще многому предстоит научиться, — Панарин кажется спокойным как удав, но я замечаю, появившиеся на сведенной челюсти желваки. — И вместо того, чтобы отчитывать меня, могла бы мне помочь. — Если хочешь мой совет, то лучше возвращайся к своей клюшке. Управляться с ней у тебя получается лучше, чем с рестораном, — я уже не кричу. Больше не могу кричать. Тема усмехается и совсем не по-джентельменски засовывает руки в карманы штанов. — Мне здесь нравится. Так что моей клюшке придется делиться. — Большинству персонала ты уже не по душе, а ты с ним даже не знаком, — и неужели я думала, что это сможет его переубедить? — А вот это вообще легко исправить, — Панарин пожимает плечами. — Тем более, женский пол тут явно доминирует, — и он играет бровями, чем заставляет меня закатить глаза. — А с мужским теми же методами будешь пользоваться? — язвлю я, приторно улыбаясь. Он делает несколько шагов вперед и почти вплотную приближается ко мне, оставляя между нами каких-то несколько миллиметров. Я едва сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться, когда он наклоняется к моему уху и тихо выдыхает, щекоча дыханием мою кожу: — Не будь стервой. Ты же знаешь, что я могу быть очень убедителен, когда захочу. По телу пробегают мурашки, когда его рука ложится на мою талию. На меня будто выливают ведро воды, и я резко отскакиваю от Панарина, влепив ему пощечину. Кожа тут же словно вспыхивает ярким пламенем, и я непроизвольно хватаюсь за ладонь, смотря на него со смесью негодования и страха. Я никогда его не била. — Тебе бы немного поработать над ударом, и можно смело переводить из официантов в охранники, — Панарин смачно сплевывает, даже не трогая горящую щеку. — Я не останусь здесь, — нетвердым голосом произношу я, всеми силами стараясь не заплакать. — Останешься, — он не обращает на мою подкатывающую к горлу истерику никакого внимания. — Это к вопросу о мнимом благородстве. — Да пошел ты, — и я скрываюсь внутри ресторана, с силой захлопывая за собой дверь. Как же он меня раздражает. Так же, как раздражают все люди вокруг. Я подумала о том, что после подобных вчерашним эмоциональных потрясений вообще опасно появляться в местах большого скопления людей. Я прямо чувствовала, как терроризирую окружающих своей злостью, и больше всех доставалось Лере, которая совсем растерялась и уже боялась лишний раз мне что-то сказать. — Пойдем-ка на сектор, — слегка подобравшись, Кетова не спеша направилась вперед. — Извини, — я догнала девушку и зашагала рядом, сжимая пальцами края рукавов клубного джерси. — Я вчера поругалась с Панариным. Мне показалось, что, если я буду честной, Лера не станет обижаться. Да и мне самой полегчает. — Из-за чего? — если Кетова и удивилась моей откровенности, то виду не подала. — Он выкупил половину ресторана, где я работаю. Ну, и где вчера у вас был банкет. — И что такого? Он же туда не официантом устроился, маячить у тебя на глазах не будет. И мне кажется, он правильно делает, что задумывается о своем будущем после хоккея. — Он совершенно ничего не понимает в сфере общепита! — я снова завелась, и Лера, почувствовав это, поспешила меня успокоить. — Да ладно тебе. В конце концов, хоккей никто не отменял, а в вашем ресторане он не единственный управленец. Все будет нормально. — Надеюсь, ты права, — я натянуто улыбнулась. Лера подхватила меня под руку и ускорилась, ловко маневрируя между многочисленными болельщиками СКА, которых в коридорах «Ледового» накопилось предостаточно, несмотря на то, что до игры было еще около пятидесяти минут. Наконец мы остановились напротив входа на сектор, над которым висела табличка с номером двести тринадцать. Самый центр, хорошая работа, Женя! Дверь только что открыли, и стюард, осмотрев наши вещи, заботливо указал на места, прописанные в пригласительных. Лера прошла вперед и принялась спускаться вниз. Я следовала за ней в полном неведении, потому что даже не удосужилась посмотреть на своем билете ряд и место, прежде чем бросить его обратно в сумку. Девушка остановилась на ступеньке, где красовалась синяя цифра пять, и свернула вправо, проходя мимо все еще свободных кресел. Притормозив напротив третьего с краю, Лера довольно заявила, схватив в руки лист картона с большой эмблемой СКА и начав сворачивать его гармошкой: — Прибыли. Серьезно? Прямо за нашей скамейкой? Господи, Кетов, как мило с твоей стороны! Посадить жену за своей спиной, чтобы во время матча еще больше чувствовать ее поддержку. Не иначе как герой романа. — Мы сюда на хоккей пришли посмотреть или на хоккеистов? — я нахмурилась и уселась на свое кресло, с кислой миной доставая из-под пятой точки свою картонку. — И то, и другое, — весело ответила Лера. — Тем более, я уверена, что мы приносим удачу. — Значит, ты сильно разочаруешься в себе, если мы сегодня проиграем? — Вот почему ты такая язва? — Кетова покачала головой. — Расслабься, ты же в кои-то веки пришла на матч. — Вот именно. Все шестьдесят минут высматривать шайбу из-за широких спин в мои планы не входило. — А ты не высматривай шайбу, — Лера заговорщицки наклонилась к моему уху. — Разве в хоккей на льду теперь играют мячом? — я усмехнулась. — Я не об этом, — девушка уверенно помотала головой. — В команде много новичков, так что… — Ах, вот ты к чему клонишь, — я посмотрела на нее взглядом, а ля «с ума сошла?». — Думаешь, в моей жизни мало хоккеистов? — Думаю, что тебе пора двигаться дальше, — Лера пожала плечами. — Если, конечно, с Артемом у тебя все кончено. — Даже не сомневайся в этом, — я понимала, что она права. Но только в том, что топтаться на месте больше нет смысла. — Однако если я и начну встречаться с каким-нибудь парнем, то максимум, что его будет связывать с хоккеем — это фанатская любовь. — Да брось, никогда не знаешь, как оно будет на самом деле. Не станешь же ты при первой встрече спрашивать «а ты, случаем, не хоккеист»? — А почему бы и нет? — Так они быстро разбегутся, посчитав, что у тебя не все дома. — Не самый худший вариант. Мы рассмеялись, и тут слева краем глаза я заметила шевеление. Немногочисленные болельщики, которые уже успели занять свои места, поприветствовали выходящую на раскатку команду петербургских армейцев. Внутри все напряглось, но я упрямо не сводила взгляда с хоккеистов, один за другим появлявшихся из подтрибунного помещения. Как только коньки Жени Кетова коснулись льда, он обернулся и посмотрел прямо туда, где сидели мы с Лерой, после чего помахал нам рукой и покатил к партнерам. Никита вышел одним из последних и тут же повторил все действия Кетова. Видимо, Женя заранее сказал ему, где мы будем сидеть. Я широко улыбнулась Гусеву, отмечая про себя, что ужасно рада его видеть. И тут же улыбка пропала с лица, когда сразу вслед за ним на лед выскочил Панарин в компании Прохоркина. И, козыряя своим любопытством, не преминул проверить, кому это так рьяно салютует Никита. Нахальная улыбка тут же появилась на его лице, он что-то сказал Коле и подмигнул мне, на что я лишь скривила губы и отвернулась, уже не видя того, как, прежде чем начать разминку и поехать за Панариным, Прохоркин задержал на мне полный интереса взгляд. — Сколько внимания, — загадочно зашептала Лера, не скрывая ухмылку. — Отстань, — отмахнулась я, чем только вызвала у девушки смех. Большую часть раскатки я наблюдала за игроками «Салавата». Походы в Ледовый отличались от просмотра по телевизору еще и тем, что ты всегда можешь понаблюдать, как к матчу готовятся разные команды. Абсолютно у всех есть свои особенности. Например, если хоккеисты СКА много времени уделяют работе на пятаке и броскам с ходу, то уфимцы делают упор на щелчки с синей линии и больше отрабатывают быстрый вход в зону. Это было довольно занимательное зрелище, из которого я сделала вывод о том, что «Салават» будет осторожничать и играть вторым номером, пытаясь контратаковать и ожидая ошибок армейцев. Я и не заметила, как отведенные под раскатку двадцать минут истекли, и прозвучала сирена, оповещая хоккеистов о том, что пора покидать площадку. Игроки неспешно покатили ко входу в подтрибунное помещение. Я позволила себе бросить быстрый взгляд влево только тогда, когда на льду остался один лишь Белов, который по традиции уходил в раздевалку последним. — Как-то волнительно, — Лера сильнее сжала в руках гармошку. — Брось, ты как будто первый раз, — я слегка сжала ее предплечье. — Да, в этом сезоне будет непросто, очень много новых игроков. Но разве для Знарка это проблема? — Да я не из-за этого, — Кетова поджала губы. — Просто какое-то нехорошее предчувствие. — Если твой муж не забросит сегодня, никакой катастрофы не случится, — отшутилась я. Лера все же улыбнулась. — Кто сказал, что он не забросит? — Да я ведь только рада буду. Только пообещай, что его шайба будет не последним, что я увижу в своей жизни, прежде чем ты задушишь меня в своих объятиях? — Не бойся. Максимум, оглохнешь ненадолго, потому что праздновать голы мужа у меня получается довольно громко. — Поэтому ты не берешь на игры детей? — Нет, просто подумала, что в этот раз рядом с нами им будет небезопасно. Наконец-то я окончательно расслабилась, осознав, что нет смысла попусту раздражаться, когда тебя окутывает волшебство ледовой арены, и атмосфера вокруг пропитана радостью болельщиков, предвкушающих новый розыгрыш КХЛ. Оставалось ждать начала матча.

***

Как я и ожидала, «Салават» мало времени проводил в атаке, полностью отдав территорию армейцам, которые наносили броски по воротам один за другим. Мы с Лерой сидели как на иголках, неотрывно следя за действиями хоккеистов. Особенно вперед рвалось звено Каблукова, но единственную шайбу в результате забросил Прохоркин, открыв счет на девятой минуте. Угадаете, с чьей передачи? Панарин так завозил защитников «Салавата», что те наверняка потеряли шайбу из виду, когда та уже летела на клюшку Коле, который поджидал на дальней штанге. Бросил первый раз с ходу и попал в щитки Кареева, но, вовремя заметив отскок, успел раньше, чем среагировал соперник. Когда Прохоркин проехал мимо борта, приняв поздравления партнеров, Знарок махнул рукой, показывая ему, чтобы он сразу же возвращался на скамейку. Я проследила за спиной, на которой был нашит семьдесят четвертый номер, и тут вдруг Коля обернулся, посмотрев прямо на меня, словно почувствовал на себе чужой пристальный взгляд. Я робко улыбнулась и показала большой палец, чтобы сделать хоть что-то, раз уж меня раскусили. Парень с ответной улыбкой незаметно для сидящих по обеим сторонам от него хоккеистов ткнул в меня пальцем. Он что… посвятил мне шайбу? Глупость какая. Наверное, просто пошутил и предупредил, что если в его теле внезапно появится дымящаяся дырка, то он знает, на чей взгляд свалить вину. Я решительно убедила себя, что пора перестать забивать голову всякими глупостями и сконцентрировать внимание на игре, потому что та уже три минуты как возобновилась. Во второй десятиминутке уфимцы и вовсе прижались к своим воротам, но, к их счастью, шайба в калитке за оставшееся время так и не побывала. Первый период остался за нами. Настроение было хорошее, и предпосылок к тому, что ход матча может полностью перевернуться, я не видела — СКА уже к этому моменту едва ли не по частям разобрал соперника. В горле ужасно пересохло от постоянных выкриков. — Я пойду куплю попить. Ты со мной? — спросила я у Леры, которая взглядом сверлила Женю, дававшего интервью у прохода под трибуны. Странно, обычно после первого периода беседуют с хоккеистом команды гостей. — Нет, я здесь посижу, — девушка даже не посмотрела на меня. Я хмыкнула и направилась по ступенькам вверх, подхватываемая потоком болельщиков, в перерыве покидающих сектор. В коридоре было очень шумно — все вокруг громко переговаривались, кто, стоя в очереди за пивом и хот-догами, а кто, облепив продавцов кукурузы. Некоторые тянулись к туалетам, сталкиваясь с теми, кто в обратном направлении устремился к точкам с клубной атрибутикой. Я поймала себя на мысли, что очень соскучилась по этой суматохе, и с легкой улыбкой на лице пристроилась в ближайшую очередь, чтобы купить воду. Ждать долго не пришлось — продавцы работали достаточно оперативно. — Бутылочку «Бонаквы» с газом, пожалуйста, — я просунула девушке деньги. Пока та направлялась к холодильнику, я вновь оглядела толпу. И тут же застыла, затаив дыхание. Худощавая высокая фигура в длинном кремовом кардигане, темные джинсы и белые кеды. Поверх наспех заплетенной светлой косички — кепка в стиле милитари с надписью «From SKA with love». Улыбается какой-то брюнетке, стоящей спиной ко мне, на которой вообще нет никакой атрибутики. — Девушка, возьмите воду, — кажется, продавщица уже несколько секунд пыталась привлечь мое внимание. — Да, спасибо, — я схватила бутылку и отошла от кассы, тут же посмотрев туда, где еще недавно стояли две девушки. Теперь там никого не было. — У меня паранойя, — буркнула я себе под нос и открутила крышку, залпом выпив почти половину воды. Запрятав бутылку на дно сумки, я вернулась на сектор, вежливо улыбнувшись стюарду, чтобы он вдруг не надумал устроить мне новый досмотр. Молодой человек ответил мне тем же, и я опустила глаза, направившись к своему месту. Кажется, он обернулся и проводил меня взглядом. Я сейчас что, кокетничала с ним? Господи, Анисимова, а, может, тебе и правда нужен мужик? Некуда девать свою сексуальную энергию? Кстати, о сексуальной энергии… — Ну, что, все проконтролировала? Хурамшин не приставал к Жене? — я опустилась на кресло рядом с Лерой. — Приставал, — ухмыльнулась Кетова. — Но только с вопросами. — Смотри, это только пока ты не потеряла бдительность, — я несильно пихнула ее локтем. — Эти журналисты… Им никогда нельзя доверять. — Я никогда не теряю бдительность, — гордо возразила девушка, чем вызвала у меня новый приступ смеха. Наконец на площадке снова начали появляться хоккеисты. Таймер на кубе отсчитывал последние две минуты перерыва. Я поудобнее устроилась на своем сидении, начав хлопать по ладони гармошкой. Весь «Ледовый» настраивался на второй период. Уже через пятьдесят секунд после свистка у СКА случилась неприятность. Никита, умело избежав силового приема от Андрея Сергеева, развернулся и неосторожно взмахнул клюшкой, попав своему несостоявшемуся обидчику по носу. Тут же рука арбитра взмыла в воздух, раздался свисток, и Гусев покатил к штрафному боксу. Две минуты за опасную игру высоко поднятой клюшкой. Я шумно выдохнула, когда он, даже не затормозив, рухнул на скамейку и от досады ударил локтем по стеклянному борту позади себя. Возведя глаза к верху, я уставилась на куб, где камера выхватывала на трибунах эмоции болельщиков. И снова замерла, увидев знакомое лицо, которое тут же сменил другой крупный план с маленькой девочкой, танцующей в проходе вместе с участницами группы поддержки. Мне наверняка опять показалось. Очередной свисток возвестил о том, что пошли две минуты большинства у «Салавата». Уфимцы выиграли вбрасывание и удобно устроились в зоне армейцев. Я наблюдала за активными действиями Антона Бурдасова, бывшего игрока СКА, для которого этот матч явно был принципиальным. Сначала он снабжал опасными передачами партнеров, которые тут же начинали обстрел Хелльберга, а спустя минуту штрафного времени, к великому сожалению петербуржцев, забросил сам, хлестко прошив нашего вратаря, которому умело закрыл обзор другой бывший армеец Петр Хохряков. Счет сравнялся под недовольный гул болельщиков. Фанатский сектор тут же принялся подбадривать публику, ведь ничего страшного не случилось, и времени для того, чтобы исправить ситуацию, было более чем предостаточно. Никита медленно выкатился на лед, качая головой. Явно был недоволен тем, что заработал удаление, которое плохо закончилось для его команды. Как только Гусев приземлился рядом с одноклубниками, Дацюк похлопал его по плечу, призывая не грузиться и продолжать делать свое дело. — Все нормально, отыграемся, — заверила меня Лера. Услышали бы ее хоккеисты. Буквально через пару минут удаление заработал уже «Салават». Я в предвкушении розыгрыша лишнего потерла ладони, направив все свое внимание на площадку. На вбрасывание вышла вторая бригада большинства, которую возглавил Прохоркин. Барабанов покатил на точку, а Панарин устроился ближе к борту, готовясь принимать шайбу, если Саша переиграет своего оппонента. На синей линии дежурили Гавриков и Хафизуллин. Все отведенное им время ребята провели в атаке, наседая на оборону уфимцев и практически сминая ее, но самоотверженность Кареева и защитников, блокирующих броски, не давала шайбе пересечь линию ворот. Несмотря на окружающий шум, я услышала, как Знарок скомандовал «смена», и на лед выскочила номинальная первая бригада, которой оставалось всего лишь сорок девять секунд. Херсли успел два раза мощно щелкнуть по воротам, но оба броска пришлись в борт. Никита подхватывал шайбу, выкатывался из-за ворот и пытался сделать точные передачи на пятак, где обзор вратарю закрывал Дацюк, а на дальней штанге своего звездного часа ждал Плотников. Команда «Салават Юлаев» играет в полном составе. Когда объявление диктора прогремело под сводами арены, Никита потерял шайбу, позволяя все тому же Бурдасову убежать в контратаку. Гусев тут же на полной скорости устремился за ним, и в этот момент из штрафного бокса выскочил игрок «Салавата». Нападающий СКА слишком поздно это заметил и, не успев начать торможение или хотя бы сгруппироваться, врезался в него, отлетая в сторону и ударяясь головой о борт. «Ледовый» громко охнул. Я вскочила на ноги. Никита не поднимался. Со скамейки армейцев к Гусеву тут же подбежали врачи, опустились рядом и стянули с него шлем. Кажется, он был без сознания. Я приложила ладони к губам, не сводя глаз с происходящего на льду. В голове набатом звучала одна единственная фраза. Только бы все было хорошо. Пока один врач легонько похлопывал Никиту по щекам, другой, кажется, Егор Козлов рылся в аптечке в поисках нашатыря. Судя по облегченному выражению лица Плотникова, который откатился от места происшествия к своей скамейке и что-то начал говорить Знарку, я поняла, что Гусев пришел в себя. Уже через минуту Херсли и Гавриков подхватили его под руки, но направились не к партнерам, а к выходу с площадки. Парень еле передвигал ногами, свесив голову и морщась от боли. Болельщики поддержали Никиту аплодисментами. Я не могла усидеть на месте. — Прости, — на ходу бросила я Лере и чуть ли не бегом миновала ступеньки, ведущие к выходу из сектора. В коридоре никого не было, за исключением нескольких охранников и скучающих продавцов. Я совершенно не знала, куда мне идти, и надо было что-то делать. Поэтому я остановила мужчину в кислотно-зеленой манишке поверх черного классического костюма и выпалила, преградив ему путь: — Извините, не подскажете, как мне попасть в раздевалку СКА? Да, глупо, но что еще мне оставалось делать? На телефонный звонок Никита вряд ли в состоянии ответить, а больше ни с кем из хоккеистов не было возможности связаться. Матч-то никто не отменял.  — Девушка, боюсь, что это невозможно, — мужчина сначала несколько опешил от моего вопроса, но, как только договорил свои слова, я уже поняла, что он пытается спрятать ухмылку. Охереть как смешно, конечно. — Поймите, я знакомая Никиты Гусева, и он только что получил серьезную травму. Мне нужно узнать, что с ним. — Так дождитесь окончания матча. Из интернета все узнаете. Этот шкаф сейчас выведет меня из себя. Из груди вырвалось глухое рычание, и я обошла его, быстрым шагом направляясь к выходу из дворца. — Учтите, Вам туда все равно не добраться, — прилетело мне в спину. Но мне было уже все равно. Выскочив на улицу, я замотала головой, пытаясь угадать, где дежурит машина скорой помощи. В конце концов, Никиту обязательно должны отвезти в больницу. Я что есть сил сиганула вниз по лестнице, стараясь не терять ни секунды, потому что мне предстояло обогнуть едва ли не половину здания, прежде чем добраться до парковки. Начинал накрапывать дождь, но я продолжала бежать вперед, не обращая на него никакого внимания. Увидев, что скорая все еще на месте, я облегченно выдохнула, радуясь тому, что успела, и перешла на шаг, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Когда мне осталось пройти чуть больше двух метров, распахнулась дверь служебного выхода, и трое человек в синих костюмах в сопровождении врачей СКА вывезли на улицу носилки. Сердце пропустило удар. — Стойте! — закричала я, подбегая к ним и бросая взгляд на Никиту. — Он что, снова без сознания? — Девушка, вы кто? — один из медиков недовольно на меня посмотрел, оттесняя корпусом, чтобы не дать мне пробраться ближе. — Я его близкий друг, — но я не собиралась так просто сдаваться и почти вплотную придвинулась к этому мужчине, выглядывая из-за его плеча. — Я могу поехать с вами? — Послушайте, это возможно, только если вы член семьи или родственник. — Я могу позвонить его жене, но, пока она едет, кто-то должен быть с ним рядом, — я умоляюще посмотрела на мужчину. Он обернулся, как только носилки успешно загрузили в машину, смерил меня прищуренным взглядом, будто решая, стоит ли мне верить, и, кивнув головой в сторону распахнутых задних дверей скорой, пробурчал: — Залезайте. Поблагодарив его, я забралась в автомобиль и присела на сиденье рядом с Никитой. Его уже успели привести в чувство, и, как только он меня увидел, его губы дрогнули в слабой улыбке. — Такой себе исход, да? — Прекрати, — я укоризненно посмотрела на него, но почти сразу же смягчилась, взяв его за руку. — Как ты себя чувствуешь? — Тошнит, — Гусев поморщился. В этот момент он был похож на уставшего подростка. — И голова по швам трещит. — Значит, сотрясение, — я погладила большим пальцем тыльную сторону его ладони. — С вами, хоккеистами, о спокойной жизни даже не помечтаешь. — Только не говори мне, что она тебе нужна, — Никита высвободил руку и щелкнул пальцем по моему носу. — Эй, пострадавший, полегче. А то могу и добавить, — шутливо пригрозила я. — Как коварно с твоей стороны. Колись, ты в душе болеешь за «Салават»? Ответить я ничего не успела, потому что Никита вдруг зажмурился и зашипел сквозь стиснутые зубы. Находившийся рядом врач тут же подорвался и достал из сумки тонометр. — Давление скакнуло, сто шестьдесят на девяносто пять, — проговорил он своему коллеге, сидевшему впереди. — Костян, прибавь газу, надо бы поскорее в стационар. Никита покраснел и весь затрясся. Я быстро-быстро задышала, наблюдая за действиями медика. — Что это? — я кивнула на шприц, появившийся в его руках. — Энап, — ответил мужчина, подготавливая предплечье Никиты к предстоящей инъекции и затягивая жгут чуть выше локтя. — Вводится внутривенно, блокирует фактор, повышающий давление, и восстанавливает водный обмен. Поможет на то время, пока мы не довезем его до больницы. Я отвернулась не в силах больше смотреть на то, как мучается Гусев. Меня саму трясло, и слезы то и дело подкатывали к глазам. Но я держалась, зная, что это будет отвлекать врача и действовать ему на нервы. И он с десяток раз пожалеет, что разрешил мне поехать с ними. Прошло около семи минут, прежде чем Никита наконец расслабился, и я вновь решилась посмотреть на него. Парень взмок, на лбу блестели бисеринки пота, но морщинки разгладились, и его грудь стала размеренно подниматься и опускаться. — Алиса, — он захотел что-то сказать, но я прервала его. — Нет, тебе нельзя напрягаться. — Не говори Марине ничего. До тех пор, пока не сообщат точный диагноз. Я молчала. Наверняка девушка уже всех врачей СКА на уши подняла, ведь матч-то сто процентов смотрела по телевизору. Но Гусев так на меня посмотрел, что мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть, зная, что Марина меня убьет за то, что я не позвонила ей сразу. Как только скорая затормозила у дверей, ведущих в приемный покой, Никиту сразу же забрали внутрь, а мне наказали сидеть в коридоре и ждать. Я сунула вахтерше пять рублей, и она выдала мне бахилы, после чего я ринулась догонять уже прилично вырвавшихся вперед врачей. У дверей, над которыми горела надпись «Посторонним вход запрещен», меня остановила молодая медсестра и указала на металлические кресла. — Простите, вам сюда нельзя. — Знаю, — буркнула я и села, обхватив руками голову и облокотившись на колени. Минуты тянулись как часы, а часы — как недели. Я исходила весь коридор, изредка присаживаясь обратно, но практически сразу же вновь вскакивала на ноги. Иногда двери открывались, выпуская из «запретной секции» врачей, и в воздухе сразу же появлялся запах лекарств и хлорки. Но они всегда проходили мимо, скрывались в каких-то кабинетах и возвращались обратно, не говоря ни слова. От ожидания я готова была сойти с ума. — Подскажите, к вам недавно хоккеиста привезли с сотрясением. Не подскажете, как его найти? Ну, вот, кажется, уже сошла. И почему я не удивлена, что слышится мне именно голос Панарина? Женщина за информационной стойкой что-то сказала в ответ. Затем до моих ушей долетело короткое «спасибо», и в дальнем конце коридора раздались торопливые шаги. Я медленно повернула голову, наблюдая за тем, как он приближается ко мне и опускается рядом, тут же начав теребить наручные часы. — Как он? — Не знаю, — я опустила взгляд на свои руки, сцепленные в замок. — Уже почти два часа никаких новостей. Голос дрогнул. Сдерживать слезы становилось все сложнее. Все время думалось о страшном, потому что, если бы все было хорошо, то Никиту бы там так долго не держали. — Почему они ничего не говорят? — я шмыгнула носом, почувствовав на щеках соленые дорожки. — Все обойдется, у него же здоровье, как у быка, — Панарин накрыл своей ладонью мои. От тепла его кожи стало спокойнее. — Ну же, прекрати. Это хоккей, здесь всякое может случиться. — Ты как-то хреново успокаиваешь, — я хмыкнула и наконец посмотрела на него, не отдергивая рук. С ним было легче переживать эти тревожные минуты. Тема вдруг потянулся к моему лицу и большим пальцем вытер мои слезы. Затем тыльной стороной ладони провел по моей щеке, и я перестала дышать, не находя в себе сил пошевелиться. — Все обойдется, — повторил Панарин и легко потянул меня на себя. И я позволила ему обнять меня. Прижалась к его телу, чувствуя прохладу его кожаной куртки и сильные руки, закрывающие от всего мира. Мне абсолютно не хотелось двигаться. Сейчас я закрою глаза, а когда вновь их открою — не будет этих больничных коридоров, солоноватой влаги на губах и запаха лекарств вперемешку с хлоркой. Будет только всепоглощающее чувство спокойствия. И будет он. Но насладиться его близостью я так и не успела. Громкий женский голос нарушил тишину, воцарившуюся вокруг нас, и я отпрянула от Панарина, готовясь увидеть ту, что едва ли не кричала, поторапливая вахтершу, искавшую для нее бахилы. — Где он? — Марина Гусева еще не успела приблизиться, как я уже почувствовала всю ее злость. — Марина, врач пока ничего не сказал, — я встала в надежде, что у меня получится ее успокоить. — Какого черта ты сразу не позвонила, Алиса? Я места себе не находила, пока ждала, когда этот дурацкий матч закончится! Мне никто не отвечал! — Не кричи, Марин, иначе нас выведут отсюда, — Панарин поднялся вслед за мной. — Извини, — я виновато поджала губы. — Никита просил не говорить тебе, пока точно не станет известно, что с ним. — А если бы Никита попросил тебя в окно выйти, ты бы тоже беспрекословно послушалась? — Гусева была настроена явно категорично и не собиралась так быстро меня прощать. — Марина, — Тема аккуратно сжал ее предплечье, — успокойся. Алиса ни в чем не виновата, никто не хотел тебя лишний раз пугать. — Какие все заботливые, — девушка вырвалась и всплеснула руками. Ее волосы растрепались, лицо раскраснелось и дыхание участилось. Марина приложила ладонь ко лбу и прикрыла глаза, стараясь успокоиться. Панарин на секунду сжал ее плечо и предложил присесть, на что Гусева ответила решительным отказом. Я тоже осталась стоять, переводя взгляд с Марины на Тему и не говоря ни слова. Панарин как-то неловко мне улыбнулся, но я только покачала головой и принялась изучать свои кроссовки. В таком напряженном молчании прошло еще около пятнадцати минут, после чего злополучная дверь снова распахнулась, явив нам крупного пожилого доктора. — Никита Гусев? — спросил он, и, дождавшись троекратного «да», почесал подбородок. Я и не заметила, как за нашими спинами появились еще люди — из «Ледового» подъехали врачи и еще несколько хоккеистов. Почувствовав рядом с собой тяжелое дыхание, я осторожно повернула голову и встретилась взглядом с Прохоркиным. Не знаю, какой испуг он увидел на моем лице, но мои пальцы тут же оказались в горячей ладони. Я снова посмотрела на врача. — Что с ним? — не выдержала Марина, едва ли не бросаясь на врача. Если бы не продолжавший держать ее Панарин, Гусева точно повисла бы на руке мужчины. Тот как-то странно замялся, видимо, решая, как лучше объяснить. Я замерла в ожидании…