Шах и мат

На утренней тренировке все шло через жопу. Артемий никак не мог сосредоточиться на шайбе, и обороняющаяся пятерка без труда отбирала ее прямо у него перед носом во время двусторонки. Стоит ли говорить о том, что ни один его бросок не увенчался успехом? Панарин даже умудрился влететь в борт после силового приема от Белова, хотя Антон этот прием скорее обозначал, чем проводил. Теперь в районе поясницы неприятно тянуло, а руки под плотными перчатками так и чесались, чтобы со всей дури садануть по стеклянному ограждению. Так и самому до больничной койки недалеко. У Гусева констатировали сотрясение мозга средней тяжести с осложнением на сосуды, что привело к появлению посткоммоционного синдрома. Проще говоря, к состоянию, когда человек может подвергаться внезапным и невыносимым приступам мигрени, испытывать головокружение и беспокойство, страдать от бессонницы и с трудом концентрировать внимание. В больнице долго не могли стабилизировать давление Никиты, и врач, появившийся в коридоре после двух часов усиленных попыток привести его в норму, сообщил, что Гусеву потребуется неделя постельного режима и еще минимум две без каких-либо нагрузок. А там будет видно, разрешат ли ему возобновить тренировки. О том, чтобы выходить непосредственно на игры, речи пока вообще не шло. Доктор не стал скрывать от медицинского штаба СКА, что сильные скачки давления могут повториться, если не перестраховаться и не провести полное обследование. А это означало, что Никите придется задержаться здесь хотя бы на три дня. Вчера к нему не пустили никого, кроме Марины, и пришлось ехать домой, так и не увидевшись с другом. На Алису было жалко смотреть — расстроенная ссорой с Гусевой и тем, что ей не позволили хотя бы пару минут посидеть с Никитой, она то и дело поджимала трясущиеся губы, рассеянно кивая на все заверения врача о том, что сейчас парню нужен покой, а она сможет навестить его завтра. Артемий наблюдал за девушкой со стороны и чувствовал бешеное желание увезти ее отсюда подальше, чтобы больше не видеть этих жалких усилий, которые Анисимова выжимала из себя, чтобы не разрыдаться. Он не любил ее слез. Не любил, когда ей было больно. Но еще больше он не любил, когда она из кожи вон лезла, чтобы спрятаться в этом своем пуленепробиваемом коконе из я-вся-такая-независимая спокойствия. И правильно ли вообще было называть это спокойствием? Панарин знал ее слишком долго и слишком хорошо, чтобы чувствовать ее целиком и полностью каждой клеточкой тела. Вздрагивать вместе с ней. Злиться вместе с ней. Язвить вместе с ней. Дышать вместе с ней. Поэтому, стоило Алисе только завестись, как он тут же загорался следом, и это было уже не остановить. Тугой клубок непонятных срывов, претензий и язвительных подколов, будто они все время играли в одну и ту же игру — кто кого изящнее унизит. Артемий вовсе не хотел в это ввязываться и совсем не понимал, как они до докатились до такого формата общения, но, кажется, только так он мог увидеть хоть какие-то эмоции. Едва Анисимова начинала на него огрызаться, и он чувствовал, как ее злость впрыскивается под кожу и разжигает внутри огонь. Он, словно наркоман, получал долгожданную дозу и отвечал ей с тем же безумным упоением, что отражалось и в ее глазах каждый раз, когда ей удавалось дать ему отпор. А затем снова пустота. Та самая, которую он увидел в ее взгляде, когда Алиса расплакалась в его машине в первый день их встречи. И для Панарина стало маниакальной потребностью стереть эту пустоту. Вытрясти ее оттуда, изнутри, любыми способами. Понять, почему она впустила эту пустоту внутрь и почему не может от нее избавиться. Ведь, как только ему начинало казаться, что у него получается, она снова пряталась за этим толстым стеклянным взглядом, через который ему никак не удавалось пробиться, чтобы заглянуть в ее внутренний мир, где, он был уверен, ее обуревал настоящий ураган. Собственные размышления прибавили решительности, и только Панарин сдвинулся с места, чтобы предложить Алисе поехать домой, как за ее спиной материализовался Прохоркин, сжав ее плечо и что-то сказав на ухо. Девушка поблагодарила доктора и, развернувшись, позволила Коле увести себя, даже не взглянув на Артемия. Он так и остался стоять, провожая взглядом их фигуры и чувствуя, как зудит где-то под ребрами каждый раз, когда пальцы его партнера по команде ненароком касались ладони его бывшей девушки. И, скажите, какого черта он так ревновал? Очередной щелчок заставил шайбу поцеловать борт. — Панара, твою мать, ты вообще площадку видишь? — к нему подъехал тот, кто в его мыслях только что довел его до охуеть какого сильного раздражения. — Я на дальней один стоял. Зачем ты бросал? Едва они скрылись за стеной, Артемий с силой ударил ногой по металлическим креслам, отчего по коридору эхом разнеслось громкое дребезжание. Не успел он объявить шах, как Прохоркин тут же поставил ему уверенный мат и забрал с собой главный приз, который в свою очередь забрал с собой его дозу. — У тебя позиция была неудобная, с ходу тяжело попасть, — Панарин отъехал подальше, ощущая, что еще немного, и он съездит ему по морде. Нужно было разорвать дистанцию. Разве Прохоркин был виноват в том, что забрался на запретную территорию? В конце концов, он даже не знал о том, что она таковой являлась. А являлась ли? Ведь они с Алисой расстались уже давно, и сейчас между ними такая пропасть, что Панарин с каждым днем все больше чувствовал угрозу срыва, когда намеревался сделать шаг вперед. Головой он все прекрасно понимал, но вот разум как-то неохотно сопротивлялся, когда все внутренности ополчались на него приступами гнева. А сам Артемий ополчался на Прохоркина. Как же ему теперь себя контролировать? — Ну, а сам-то попал? Ты всю двусторонку витаешь где-то в своих мыслях, начни уже играть, а. Дерзкий тон Коли заставил сжать кулаки и стиснуть зубы. Было как-то слишком странно слышать его таким. Вообще-то Панарин и Прохоркин отлично поладили друг с другом с самого начала, и тренерский штаб практически сразу же определил их в одно звено. На тренировках они демонстрировали если не сказать космическое, то точно полное взаимопонимание, и каждый раз, когда левый крайний нападающий только успевал подумать о том, куда направить шайбу, центральный был уже там, готовясь принять передачу. Так у Панарина было с Шипачевым и Дадоновым, и неудивительно, почему семьдесят четвертый номер сразу же записался ему в верные товарищи. Но сегодня определенно все шло через жопу. — Вы, двое, прекратите, — Знарок подъехал к своим подопечным и встал между двумя хоккеистами, принимая на себя все молнии, которые они взглядами метали друг в друга. И как только выдержал это хрен знает какое количество вольт? — Здесь я отдаю команды, ясно? Оба натянуто кивнули. Олег Валерьевич еще раз наградил каждого сердитым взглядом, означающим — еще раз подобное увижу, и следующий матч будете смотреть на трибунах. После чего добавил, поудобнее перехватывая пальцами свисток: — Здесь вам не чемпионат Мухосранска по тыканью палкой в камень, не забывайте о дисциплине, — и отъехал поближе к точке вбрасывания, чтобы возобновить двусторонку. Под громкое «смена», брошенное исключительно им двоим Харийсом Витолиньшем, поскольку все остальные из их пятерки уже покинули площадку, Панарин припустил к борту, уступая лед Каблукову. Прохоркин приземлился рядом и как-то совсем по-детски пихнул его плечом, на что Артемий, посчитав себя более умным, или скорее виноватым, предпочел не реагировать. Он и правда вынес на лед личное. А если в хоккее и существовали негласные законы, то самый главный из них Панарин сегодня нарушал так же мастерски, как и накручивал своих соперников, если отдавал игре всего себя. Через пятнадцать минут Знарок объявил об окончании двусторонки, а, соответственно, и тренировки, после чего напомнил о том, что в пять ждет всю команду в тренажерке. Артемий покатил к выходу в раздевалку, параллельно снимая шлем и высвобождая из перчатки левую руку. Не хотелось терять время, он намеревался как можно скорее попасть в больницу к Гусеву. И не только к нему. Она наверняка сейчас там, потому что, зная Анисимову, Панарин был почти на все сто процентов уверен в том, что она еще успела подежурить у входа, прежде чем настало время для посещения пациентов. — Панарин, — Олег Валерьевич махнул ему рукой, требуя подъехать. И, как только хоккеист затормозил рядом, слегка развернув корпус, продолжил: — Ты себя нормально чувствуешь? — Более чем, — Артемий нахмурился, понимая, что его рассеянность на самом деле не укрылась от глаз опытного тренера. Но сейчас ему меньше всего нужно было, чтобы его отчитывали, как маленького мальчика. И Знарок это прекрасно почувствовал. — Будешь и дальше ворон по сторонам считать, уберу из основы. Ему не нужно было лишний раз ничего объяснять. Панарин и без того все прекрасно понимал и всегда уважал прямолинейность Олега Валерьевича. Даже после расставания с его дочерью Артемий не услышал от мужчины ничего, кроме одной лишь фразы. В любом конфликте виноваты двое. Он не вставал на сторону Алисы. Он не поддерживал своего несостоявшегося зятя. И только это обстоятельство убедило Панарина согласиться на переход в СКА — ему совершенно не хотелось принимать от Знарка подачки и чувствовать его сожаление. — Я понял, — и, получив хлопок по спине, он снова направился к выходу со льда. — Тема, — Олег Валерьевич позволил себе так фамильярно окликнуть его, когда на площадке остались только они вдвоем. — Соберись. В отсутствие Гусева мне нужно подумать над усилением первого звена. Панарин вновь кивнул, прекрасно понимая намек, и наконец скрылся в коридоре подтрибунного помещения, мысленно уже садясь в машину и держа путь в больницу. Когда Артемий непослушными пальцами пытался очень быстро расшнуровать коньки и тихо матерился себе под нос, вспоминая старую добрую пословицу «поспешишь — людей насмешишь», рядом присел Прохоркин, на ходу снимая с себя нагрудник и оставаясь в одном термобелье. — Панара, ты это, извини меня, ладно? Я вспылил. Артемий чуть не завыл от досады. Коля был настолько хорош, что подошел просить прощения первым, когда на самом деле это должен был сделать он сам. — Проехали, — пробормотал Панарин так тихо, что Прохоркину пришлось переспросить. — Ты в порядке? Из-за Гуся такой потерянный? Нет. Из-за тебя. Точнее из-за ее пальцев в твоей ладони. — Ага, до сих пор такой стремный осадок от этой ситуации, — врать получалось как-то само собой. Видимо, правильно Алиса ему сказала — это у него хроническое. — Поедешь в больницу сейчас? Только бы не увязался следом. Панарину совсем не улыбалась перспектива создавать вокруг Никиты чертов любовный треугольник. Гусеву и без того неплохо досталось вчера. — Ага, — его словарный запас сегодня явно оскудел. — Хочешь со мной? И чем он, блядь, думал, когда последний вопрос срывался с губ? Не помешало бы оторвать себе язык. — Нет, я сам заскочу к нему после тренажерки, сейчас мне нужно по делам, — Коля поднялся и, хлопнув его по плечу, направился к своему месту. Возможно, Прохоркин почувствовал, что сейчас рядом с ним лучше не находиться, а, может, у него действительно были планы, только Панарину это было уже неважно, потому что наконец-то получилось выдохнуть с облегчением. И стянуть с себя чертовы коньки. Когда Артемий, торопливо распрощавшись с одноклубниками, выскочил из раздевалки, то едва не ударил кого-то дверью. Он уже начал тараторить сумбурные извинения, но, увидев ту, что стояла перед ним, обнимая себя руками и неуверенно улыбаясь ему, осекся. — Ч-что ты здесь делаешь? — Даже не хочешь со мной поздороваться? — Алиса Знарок продолжала смотреть Панарину прямо в глаза, практически не моргая. Затягивая в свои зеленые омуты. Внутри все напряглось, а потом вдруг рухнуло куда-то вниз. Он был так обескуражен этой встречей, что совсем не знал, что нужно говорить. Не мог заставить себя открыть рот и хотя бы послать ее куда подальше. Зачем она пришла сюда? Зачем вообще прилетела в Питер? — Извини, я спешу, — и Артемий уже было собрался осторожно обойти ее. — Тема, я хочу извиниться, — Алиса успела обхватить его запястье, но парень резко дернулся, слегка не рассчитав свои силы, и ее ногти оставили на загорелой коже бледные царапины. — Все нормально, заживет, — Панарин поморщился и заметил, как она встала таким образом, что снова преградила ему путь. — Я не об этом, — девушка сцепила руки в замок, делая шаг ему навстречу. — Я поступила подло. Но я хочу все исправить. — Алиса, — Артемий усмехнулся, качнув головой. — Скажи сразу, зачем тебе это? — Ты нужен мне, — Знарок коснулась своими пальцами его ладони. Он так сильно сдерживался, чтобы не заорать. Притворялся невозмутимым, потому что никакого желания ругаться с ней здесь, напротив раздевалки, откуда в любой момент мог выйти кто-нибудь из одноклубников, абсолютно не было. Она что, держит его за идиота? Как ей в голову вообще могло прийти то, что он в это поверит? Не после того, что он видел. Не после того, как, сука, в спину будто воткнули ржавый гвоздь и прокручивали его до того момента, пока не стало похуй. Просто настолько похуй, что он в тот же вечер собрал все вещи, не обращая внимания на Рыжего, который постоянно мешался под ногами. Пес как будто понимал, что в этот раз он уезжает навсегда. Но Артемий без колебаний свалил в первый же попавшийся отель, набредя на него посреди ночи по чистой случайности. А на следующий день разорвал контракт с «Блэкхокс», отвалив клубу огромную неустойку. Артемию не было жалко денег. Он не знал, что теперь делать и куда податься. Осознавал, что его карьера в НХЛ висит на таком тонком волоске, что достаточно небольшого колыхания, чтобы все рухнуло в тартарары. Но ему было похуй. Лишь бы больше никогда не иметь с Алисой Знарок ничего общего. — По-хорошему прошу тебя — оставь меня в покое, ладно? — Панарин слишком грубо отдернул руку, чем заставил Алису вздрогнуть. — Между нами все кончено. И прошел мимо нее, чувствуя, как сердце сжимается от обиды. Мысли тут же перенеслись в Чикаго. В банкетный зал отеля «Hyatt Place Chicago River North», где, в небольшой нише, скрытой от глаз бархатной занавеской, большие ладони Данкана Кита гладили ее бедра, все выше приподнимая края короткого вечернего платья от Dior, которое он, Артемий, подарил ей на прошлый День рождения. Алиса так бесстыдно прижималась к нему, что все выпитое шампанское грозилось потоком рвоты выплеснуться наружу. Он не чувствовал себя так, словно ему только что разбили сердце, но противное липкое ощущение того, что его все это время так чертовски неумело наебывали, а он этого не заметил, засело в подкорках и не давало спокойно вздохнуть. Панарин даже не знал, когда именно его девушка начала ему изменять. Кулаки зачесались — его обуревало дикое животное желание расхерачить все стены, сбивая в кровь собственные костяшки. Чтобы все здесь обрушилось к чертям, как Алиса Знарок только что обрушилась на него. Совершенно бесцеремонно. И выглядела как всегда эффектно. С этими своими блядскими зелеными глазами, в которых он всегда видел какую-то щенячью преданность. Как оказалось, она была не только хорошей моделью. Она была еще и прекрасной актрисой, с легкостью примерявшей на себя разные маски, и без конца морочила ему голову. — Тема! Он не успел даже опомниться, как Алиса повисла у него на шее, оставив на его щеке легкий поцелуй и след от губной помады. Артемий тут же стер его, стараясь сделать это как можно более естественно, и поздоровался с девушкой. Аэропорт «О’Хара», где они только что встретились после того, как он сошел с самолета и забрал багаж, был битком набит людьми, и Панарина постоянно кто-то толкал. Это невероятно бесило. — Пойдем? Знарок потянула его в сторону выхода, и Артемий поддался ей, молча слушая ее болтовню о каком-то невероятном зное, охватившим весь Чикаго, огромных пробках на дорогах и ремонте в ее новенькой квартире, который следовало бы закончить еще до его приезда. Его мысли до сих пор были в Питере. — Слушай, я все еще могу снять номер в отеле и пожить там, пока клуб не выделит мне жилье, — он продолжал цепляться за какой-то призрачный шанс удержаться на плаву и не погрязнуть в том болоте полного непонимания, в котором оказался. Почему она не пришла проводить его? — Перестань, Тем, — Алиса тряхнула копной золотистых волос, блестевших на солнце, и перекинула их на одну сторону, открывая его взору тонкую шею и участок спины с острыми лопатками. — Я же не просто из дежурной вежливости предложила тебе остановиться у меня. К тому же, вместе нам будет проще привыкнуть к новому городу. Конечно, не из вежливости. Если сейчас он что и понимал, то только то, что она с первой секунды начала вести активные боевые действия, намереваясь привязать его к себе. Снаружи и правда было жарко. После приятной прохлады аэропорта Панарин чувствовал, будто его окунули в жерло вулкана, и горячий воздух теперь лавиной стекал вдоль позвоночника. Артемий взмок в считанные секунды, чувствуя, как плотная ткань футболки прилипает к телу, а на лбу, под козырьком бейсболки, образуются капли пота. Он ненавидел жару. От нее никогда нельзя было спрятаться. Как и от воспоминаний о ней. — Спасибо, — Панарин улыбнулся девушке, которая чувствовала себя гораздо комфортнее в легком летнем сарафане и солнцезащитных очках и постоянно порывалась коснуться его, будто желая проверить, действительно ли это он. Алиса Знарок привезла его в свою квартиру и сразу же окружила заботой. Готовила ему завтраки, постоянно предлагала постирать грязные вещи и с очень непонятным ему рвением гладила чистые. Артемий в свою очередь помогал ей с ремонтом, пытаясь убедить себя в том, что это просто взаимовыгодное сотрудничество и ничего больше. Он ведь должен как-то платить за то, что собирается жить здесь как минимум месяц, пока улаживаются все нюансы по его контракту с «Чикаго». А она так ни разу и не вышла с ним на связь. Не отвечала ни на звонки, ни на сообщения. Он словно перестал для нее существовать, и это злило как никогда. Панарин поражался ее привычке постоянно решать все где-то в параллельном мире под названием «голова Алисы Анисимовой» и не ставить его в известность. Он не мог до конца поверить в то, что она оказалась такой эгоисткой, что так отвратительно отреагировала на его решение попробовать себя в НХЛ. Он все еще слепо верил в то, что она слишком сильно его любила. Но спустя три недели ему начало казаться, что у нее этот глагол по отношению к нему навсегда принял форму прошедшего времени… И в тот же день, когда руководство «Чикаго» сообщило Артемию, что он может въехать в свою новую квартиру, он позвонил Алисе Знарок и предложил ей встречаться, наплевав на то, что где-то на задворках сознания еще билось понимание того, что это не та девушка. Не та Алиса. Он попался в свою же ловушку. — Тема, пожалуйста, — прилетело ему в спину, и он сам не понял, почему остановился. — Я вернулась к тебе. Он мог бы, конечно, повестись на эту полную дешевого драматизма реплику. Если бы любил ее настолько сильно, что оказался готов простить ей измену. Если бы изначально связался с ней только из-за неконтролируемого желания быть рядом. А не назло ей. Постояв с секунду, он вновь направился к выходу из «Хоккейного города», оставив Алису провожать взглядом его удаляющуюся напряженную спину. Настроение испортилось еще больше.

***

У стойки регистрации ему сообщили, что Никиту Гусева перевели в отдельную палату. Узнав, где найти друга, Артемий поблагодарил миловидную девушку, которая не упустила случая улыбнуться ему так очаровательно, как только могла, и свернул на лестницу, направившись на третий этаж. Судя по запаху пропаренных овощей и манной каши, где-то здесь должна быть столовая, мимо которой ему нужно пройти, чтобы оказаться в правильном проходе. Парень пожалел о том, что сейчас у него нет насморка или хотя бы противогаза, и поэтому пришлось зажать нос пальцами. Палату номер триста семь он нашел не сразу — вход в нее был спрятан за поворотом в самом конце коридора, справа от панорамного окна. В голове пронеслась шутка о том, что барину выделили изолированные покои, чтобы ни одна живая душа не посмела нарушить его покой. Артемий усмехнулся, подумав о том, что обязательно надо будет это озвучить. Иногда казалось, что его чувство юмора — это единственное, что позволяет ему оставаться в адеквате. Вот такой вот забавный парадокс. Панарин остановился, обратив внимание на то, что дверь была приоткрыта. Через небольшую щель он разглядел прямую спину, обтянутую темно-синей тканью джемпера, по которой в легком беспорядке рассыпались русые локоны. Алиса сидела на стуле рядом с больничной койкой, где, подобрав под себя ноги, удобно расположился сам Гусев. Артемий помедлил, решая, стоит ли ему заходить прямо сейчас, как вдруг до его слуха донесся вопрос, заставивший его прижаться ухом к дверному косяку и при этом двигаться как можно тише. — Тогда почему вы расстались, если ты готова была отпустить его в НХЛ? Панарин замер, окинув взглядом Никиту, который в свою очередь с неподдельным интересом смотрел на девушку перед собой. Алиса какое-то время молчала, и Артемий мог слышать только собственное колотящееся со скоростью света сердце. Это было то, что он больше всего хотел узнать. Почему на самом деле она выставила его из своей квартиры, как мешок с мусором, и даже не появилась в аэропорту, когда он до последнего тянул время и не заходил в самолет. Почему за все эти три года ни разу не дала о себе знать, а теперь шарахалась от него, злилась и принималась язвить, как только он появлялся в радиусе метра. — Я кое-что увидела, — начала Анисимова, но того, что она сказала дальше, Панарин уже не услышал. Вот что за блядство? Его похлопали по плечу, и он вздрогнул, быстро разворачиваясь и обнаруживая напротив себя пожилую медсестру, которая, как назло, слишком громко спросила: — Вы кого-то ищете, молодой человек? Я могу Вам помочь? — Уже нашел, спасибо, — Артемий поспешил отвязаться от нее, тут же хватаясь за ручку, и спиной ввалился в палату, закрывая за собой дверь. — Панара, за тобой что, кто-то гнался? — Никита широко ухмыльнулся, наблюдая за вытянувшимся лицом друга. — Ага, армия голодных пациентов, которые скорее человека съедят, чем-то, что здесь готовят, — Артемий поморщился. — Вонь стоит на весь этаж. — Я не чувствую, — Гусев пожал плечами. — Присаживайся, — и он кивнул на второй стул, который стоял рядом с тем, на котором уже сидела Алиса. Панарин не стал отказываться от этого предложения, и, когда его глаза встретились с ее, Анисимова отвернулась, глядя куда-то в окно. Ну, сколько можно делать вид, будто она самый невъебенно крутой в мире игнорщик? Как же его это раздражало. — Как ты? — он несильно хлопнул Никиту по плечу. — В поряде, — Гусев закатил глаза, слыша этот вопрос, наверное, в тысячу сто первый раз. — Побежден, но не сломлен. Кстати, хоть ты мне скажи, как вчера матч закончился? А то телефон нельзя, телевизор нельзя и волноваться лишний раз тоже нельзя, — на последних словах он осуждающе покосился на Алису. — Вот и не волнуйся, — Панарин хмыкнул, понимая, что исход вчерашней встречи Никиту совсем не обрадует. — Слили, да? — Один четыре. — Хреново, — Никита с остервенением отбросил от себя подушку, которую держал в руках. — Ты, главное, восстанавливайся, а за вчерашнее Знарок нам уже вставил по самые помидоры. Так что можешь не переживать. — Разве что за твои помидоры, — оба засмеялись. От Артемия не укрылась улыбка, скользнувшая на губах Алисы. Опять сидит и всю свою энергию направляет на то, чтобы не зайтись громким смехом. Прячется от него, будто и вовсе не она так открыто прижималась к нему вчера в тишине больничного коридора. Будто бы не ее сердце так часто билось совсем рядом с его собственным. Она же прекрасно знает, что он это почувствовал. Зачем снова все усложнять? — Как тренировка прошла? Небось, тебя уже на мое место поставили, — он даже не успел ничего ответить Гусеву, и его невысказанные слова так и повисли в воздухе. — Так, Панарин, я запрещаю тебе говорить с ним о хоккее, — сейчас ее категоричный тон насмешил больше, чем лицо Никиты, почти позеленевшее от негодования. — Я не собираюсь просыпаться посреди ночи и выслушивать твои сопли по поводу того, как сильно ты хочешь на лед, — а это было адресовано уже не ему. — Но я же должен быть в курсе, что происходит в команде, пока я валясь тут, как бесполезный мешок с костями, — возразил Гусев. — Скажи спасибо, что хотя бы с костями, — буркнула Анисимова. — Чтобы полностью восстановиться, ты должен освободить свои мозги. — Это те самые, которые ты мне уже так профессионально вынесла? Панарин не удержался и фыркнул. Алиса прошила его таким гневным взглядом, что ему пришлось закусить губу и засунуть рвущийся наружу смешок обратно в глотку. — Честно, бро, если бы не Марина, я бы точно подумал, что вы женаты. Он хотел увидеть ее реакцию и снова провоцировал. В последнее время он только и делал, что провоцировал ее, доводя до грани, умело дергая за те ниточки, которые она так сильно мечтала вырвать с корнем. И наслаждался, видя как охренительно очевидно ей не все равно. Когда все равно, не смотрят вот так. Будто хотят убить самым извращенным на свете способом. — Не хочешь засунуть свои плоские шуточки куда подальше? — вот она, новая доза. Анисимова излучала чертовски сильное напряжение. — Это куда же? В твои маленькие нежные ушки? — просюсюкал Артемий, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как у нее сводит челюсть. Чувствуй, Алиса. Откройся мне. Я знаю, что ты все еще зависима. Как и я. — В твою наглую накачанную задницу. — Рад, что ты делаешь моей заднице комплименты. — Хватит вам, — если бы Никита не вмешался, девушка задышала бы огнем, предварительно всосав в себя носом весь воздух. — Вы бы себя со стороны видели. Как два подростка с повышенной гормональной активностью. Панарина такое сравнение позабавило, Алису — заставило вжаться в спинку стула. Какое-то время в палате стояла тишина, пока Анисимова не решила сделать самое смелое, что только могло прийти ей в голову. Сбежать. — Никит, я пойду, — она потянулась к Гусеву, чтобы обнять его. — У меня смена, не хочу сразу же схлопотать неприятности на новой должности, — камень в огород Панарина. Ах да, сегодня же ее первый день в роли большого босса. — Твой начальник вообще-то сам здесь, — Никита ухмыльнулся, словно это его пиздец как сильно веселило. По лицу Алисы было видно, что она его отношения к этой ситуации не разделяла. — Не напоминай, — бросила она, прежде чем подняться на ноги и отставить от себя стул. — Таня и так наверное бесится, что я злоупотребляю ее душевной добротой. Пришлось попросить ее подменить меня на пару часов. — Подожди, — Артемий поднялся следом, уже предвкушая ее реакцию на то предложение, которое он собирался сделать. — Давай я подвезу, все равно сегодня собирался в ресторан, чтобы уладить кое-какие дела. Бинго. Смотрит на него взглядом, а ля «совсем рехнулся?». — Обойдусь. Наверняка, не будь рядом Гусева, ее отказ прозвучал бы куда более красноречиво. — А что, Прохоркин с ролью твоего личного водителя справляется лучше? Бах. Он сам не понял, в кого выстрелил этой фразой — в нее или в себя. То, что он позволил своей ревности так охуительно не вовремя вырваться наружу, просто уничтожало его с невероятной скоростью. И Анисимова неплохо этому способствовала. — Убейся, Панарин, — с этими словами она вылетела из палаты, даже не попрощавшись с Никитой. Артемий перевел взгляд на Гусева, который смотрел на него настолько огромными и охеревшими глазами, что Панарин действительно испугался за его психическое состояние. Отличные они друзья — у них тут человек с сотрясением и нестабильным давлением, а они устроили чертову «Санта-Барбару». Захотелось разбежаться и на полной скорости войти головой в стену. Но он лишь рухнул обратно на стул, сгорая от желания что-нибудь разбить. — Ну, и что это только что было? — наконец спросил Никита, прерывая наступившую тишину. — Классический пример того, какое общение складывается между бывшими, — Артемий запустил пальцы в волосы и откинулся на спинку стула. — Все слишком сложно. — Да нет, как раз таки все очень просто, — возразил Гусев. Панарин даже не хотел спрашивать, что он имеет в виду. Продолжать диалог в таком ключе означало распрощаться с остатками дневной порции нервов. Слава богу, ему и не пришлось этого делать, потому что в палату зашел врач, обеспокоенный шумом, который они устроили, и тут же выгнал Артемия, с самым что ни на есть серьезным тоном заявив, что Никите пора проходить процедуры. Попрощавшись с другом и пообещав заехать завтра перед игрой, Панарин вышел в коридор и поплелся обратно к лестнице, вновь вдыхая тошнотворный запах больничной пищи. Только на самом деле тошнило вовсе не поэтому. Оказавшись на улице и полной грудью вдохнув в себя свежий воздух, Артемий направился к своему автомобилю, припаркованному слева от крыльца. Внутренности все еще боролись с последствиями эмоционального вихря, который пронесся сквозь все его тело, и Панарин понял, что его до сих пор трясет, когда почувствовал, как дрожат ладони, крепко обхватившие кожаный руль. В таком состоянии ему лучше не соваться в ресторан. Он и без того не особо разбирался в тонкостях управления заведениями общественного питания, из-за чего уже закупился несколькими книгами по ресторанному менеджменту, а сейчас любое недопонимание могло разорвать его изнутри подобно ядерной бомбе. Любая стычка с ней могла к чертям разбить всю его невозмутимость. Артемий, кое-как взяв себя в руки, завел машину и поехал домой, отложив посещение ресторана до вечера и решив, что перед тренажеркой ему просто необходим отрезвляющий душ и плотный перекус.

***

Когда ровно в одиннадцать он закрыл за собой офис, изучив все документы, которые оставил ему Серега — хороший товарищ его отца и по совместительству второй владелец ресторана — и решил напоследок выйти в зал, чтобы убедиться, что у Анисимовой там все под контролем, то у раздачи наткнулся на парочку официантов, что-то нервно обсуждавших и постоянно косившихся куда-то в сторону. Панарин посмотрел туда же, но ничего необычного с его позиции разглядеть так и не удалось, поэтому он незамедлительно направился к своим подопечным. — Что-то случилось? — поинтересовался он, уставившись на ребят выжидающим взглядом. — Да там опять пришел этот неприятный тип, — ответил высокий рыжеволосый парень, с которым они были почти одного роста. Артемий узнал в нем того самого юношу, который был с Алисой тогда, когда он ждал ее после работы. Кажется, они хорошие друзья, потому что и во время банкета он неоднократно замечал, как они постоянно переговариваются друг с другом. — Ну, он в последнее время стабильно засиживается здесь до самого закрытия и еще ни разу не ушел без скандала, — пояснила небольшого роста девушка с кудрявым хвостиком, доходившим ей до лопаток, заметив на лице Панарина отсутствие какого-либо понимания того, о чем идет речь. Ему надо бы срочно выяснить имена всего персонала. — То стейк ему передержали, то кофе отвратительный, то салфетки криво сложены, — добавил красок рыжий, возведя глаза к потолку. — Всех менеджеров уже плотно посадил на валерьянку. А сейчас бедная Алиса пытается его убедить в том, что в медово-горчичной заправке не может быть сока лайма. А он знай орет, что у него аллергия. — Разберемся, — и, протиснувшись мимо ребят, Артемий вышел в зал, выискивая глазами Анисимову. Она стояла у углового столика в нижней зоне и, заведя руки, сжатые в кулаки, за спину, что-то терпеливо объясняла тому самому гостю — полноватому мужику в явно дорогом классическом костюме и с густой щетиной на лице, который едва ли не брызгал слюной, постоянно перебивая девушку и мешая ей договорить. Панарин совершенно точно знал, что не может оставить это просто так. Пусть пока он не самый гениальный управленец, но постоять за свою команду он должен уметь всегда. Артемий уверенно направился к ним, про себя соображая, что нужно говорить. — Добрый вечер! Что-то случилось? — но слова сами вырвались наружу, едва он встал в нескольких миллиметрах за спиной Алисы. Она вздрогнула от звуков его голоса, раздавшегося совсем близко, и Панарин с трудом сдержался, чтобы не приобнять ее, показывая, что ей не о чем волноваться. — Ты кто такой? — видимо, слишком неформальный внешний вид Артемия никак не говорил о том, что он один из хозяев ресторана. Но это отнюдь не означало, что этот мудак имеет право разговаривать с ним в таком тоне. А с ней тем более. — Во-первых, перестаньте, пожалуйста, мне «тыкать», — в его напускном спокойствии звенел лед. — А, во-вторых, я владею этим рестораном. — Плохо владеете, — мужик немного умерил свой пыл, но все равно держался дерзко и агрессивно. — У вас здесь не персонал, а черти кто работает. Принесли мне салат, в составе которого есть лайм, а мне его, между прочим, нельзя. А теперь все эти фуфлыжники с пеной у рта доказывают, что я перепутал его с лимоном. Я что, по-вашему, похож на идиота? — Если доказывают, значит, его там действительно нет, — ни один мускул не дрогнул на лице Артемия. — Ведь если бы Вы на самом деле съели лайм, то наверняка бы у вас уже проявились признаки аллергии. — Мне лучше знать, когда у меня аллергия, а когда нет. Этот тип явно относился к тем, кто приходит в ресторан самоутвердиться путем унижения людей, у которых денег намного меньше, чем у него. На столе, помимо салата, Артемий увидел полупустую бутылку «Мартеля». Теперь понятно, что за кипиш — напился и принялся барагозить. — Отвратительное место, поганая кухня… — добавил скандалист после небольшой паузы. — Так что же Вы сюда каждый день как на работу ходите, если Вам так у нас не нравится? Нашли бы что-нибудь, что точно пришлось бы по душе Вашему самовлюбленному эго… — Нет, ну вы только подумайте, — возмущению этого напыщенного индюка не было предела, и он вскочил на ноги, едва не перевернув стол. — Что вы себе позволяете? Как обращаетесь со своими гостями? От его звонкой ругани Алиса снова напряглась, отшатнувшись и едва не впечатавшись спиной прямо Панарину в грудь. И сразу же замерла, приблизившись к нему почти вплотную. Наверное, чтобы ядовитая слюна стоящего напротив них джентльмена не брызнула ей на форменную блузку. — Пожалуйста, успокойтесь, или мне придется вызвать охрану, — зато на этой самой блузке после брошенного ею ультиматума тут же остался злосчастный салат. Артемий словно озверел в одну секунду. Оттолкнув от себя девушку, переводящую ошарашенный взгляд с грязных жирных пятен на него, он схватил урода и заломил ему руки, протолкнув к выходу мимо напуганных гостей. Все до одного находящиеся в помещении, не могли оторвать от них глаз. Мужик принялся брыкаться и покрывать Панарина самым отборным матом, абсолютно не заботясь о том, что кричит на весь зал. Артемий лишь усилил хватку, от чего тот заверещал, и прошипел ему на ухо, прежде чем передать его охранникам, которые уже подоспели на помощь. — Еще раз увижу здесь, и от тебя живого места не останется, понял? — Ты, пацан, совсем не понял, с кем связался. Ты еще за это ответишь, — и его вышвырнули из ресторана, после чего на улице еще несколько минут были слышны его угрозы. Панарин выдохнул и огляделся по сторонам. Сейчас он был объектом внимания сразу всех скопившихся посмотреть на эту сцену официантов, и рявкнул резче, чем следовало бы, чтобы они немедленно возвращались к работе. Никто не осмелился ему перечить. Он опустился на стул рядом со столом, за которым обычно располагается руководство, чувствуя на себе короткие взгляды хостес, которыми она одаривала его каждые десять секунд. Но больше ругаться у него не было желания. — Спасибо, — раздалось откуда-то сверху, и он поднял глаза на Алису, возвышавшуюся над ним в испачканной блузке. — Разве я действительно надеялась на то, что сегодня все пройдет идеально? Он хмыкнул, и Анисимова сделала то же самое. Артемий не стал ее успокаивать, потому что это грозило ему ее очередной тирадой о том, как сильно может раздражать его жалость. А этого он бы сегодня уж точно не вытерпел. И без того слишком много повышенного тона и самые настоящие океаны напряжения. Поэтому он просто кивнул на ее одежду и спросил: — Есть, во что переодеться? Она утвердительно кивнула и уже собиралась было отойти, как он окликнул ее, все же намереваясь исполнить то, что хотел, еще когда они были в больнице у Гусева. — После смены подвезу тебя до дома. И это не обсуждается, — в последнее предложение он вложил всю свою непоколебимость. И, кажется, это сработало. Анисимова ничего не ответила и, развернувшись на каблуках, поспешила в раздевалку, чтобы надеть на себя чистые вещи. Они вышли из ресторана последними без двадцати час, сразу же окунувшись в ночную прохладу сентябрьского Питера. Солнце уже не грело днем так сильно, чтобы теплого воздуха хватало до столь позднего времени. Девушка молчала, и Артемий не решался заговорить первым, понимая, как сильно она устала. Он все еще поражался тому, как четко ему удавалось угадывать ее состояние. Панарин словно пережил этот день вместе с ней. И хотел разделить с ней это паршивое настроение, чтобы им обоим хотя бы чуточку полегчало. Чтобы они помогли друг другу продраться сквозь толщу ощущаемого почти физически стресса и ослабить накал бушующих вокруг страстей. — У тебя ведь завтра игра, — заговорила Алиса, когда они приблизились к его машине. — Совсем мало времени на сон. — Переживаешь за меня? — Артемий ухмыльнулся, щелкая сигнализацией и открывая ей дверь со стороны пассажирского сидения. — Не хочу стать причиной того, что ты попрешься на лед невыспавшимся, — ну не ждал же он от нее банального «конечно» в самом деле? — Не парься, я умею собираться в нужный момент. Ага, конечно. То-то утром на тренировке собрался так собрался. Игравшая на его лице ухмылка тут же померкла. — Эй, парниша, не торопись, — донеслось до его слуха. На улице, кроме них, никого не было, и поэтому Панарин обернулся, увидев, как к ним приближается шайка из четырех маргиналов, настроенных явно не за «жизу перетереть». Артемий напрягся, догадываясь, кто мог послать к нему этих вершителей правосудия, и в приказном тоне бросил Алисе: — Садись в машину. — Панарин, они же сейчас с тобой… — Я сказал, садись в машину, — и он весьма неаккуратно затолкал девушку внутрь, не обращая на ее протесты никакого внимания и захлопывая за ней дверь, после чего обратился уже к приближавшимся мужчинам. — Какие-то проблемы? — Разве что у тебя, щенок, — один из них выступил вперед, вытащив руку из кармана и обнажив угрожающе блеснувший в свете фонаря кастет. — Приготовься харкать своими кишками. — Только после того, как ты сожрешь свое жалкое оружие, — Артемий бросил взгляд на его кулак. — Так что гуляй-ка ты отсюда, если не хочешь подавиться. — Какой дерзкий, — ухмыльнулся, судя по всему, главарь этой недобанды, и все остальные громко гоготнули. — Парни, надо показать смельчаку, что случается с теми, кто переходит дорогу уважаемым людям. Панарин едва не закатил глаза. Да уж, богачи культурной столицы решают такие вопросы явно не самыми культурными способами. Что же, если по-другому не получается… Панарин первым ударил самого разговорчивого по лицу, после чего все смешалось в какую-то невероятную какофонию из звуков атаки, рваного дыхания и угрожающего рычания сквозь стиснутые зубы. Он несколько раз пропустил в челюсть, чувствуя, как неприятно ноют десны, и сплевывая образовавшуюся на разбитой губе кровь. Съездил кому-то в нос и увернулся от попытки свалить его на землю. Один из нападавших обхватил его сзади, и Артемий все силы направил на то, чтобы напрячь тело и вырваться, но из-за бесконечных ударов по лицу и куда-то в область солнечного сплетения у него получалось только хватать ртом воздух, ощущая на кончике языка металлический привкус. Он слышал, как она кричит и зовет его по имени, но помощь не приходила. И только когда Панарин умудрился прямой ногой отпихнуть от себя колотящего его гопника, то почувствовал, как его отпускают, и увидел пару охранников, оставшихся в ресторане на ночном дежурстве. Все члены шайки, наложившие в штаны при виде направленных на них пистолетов, тут же припустили прочь, и какое-то время в тишине улицы был слышен их удаляющийся топот. — Панарин, — Алиса в считанные секунды оказалась рядом, перекидывая его руку через свое плечо. Один из охранников пришел ей на помощь. — Господи, сильно болит? Он лишь покачал головой, поджимая губы от нежелания выдать себя с потрохами. Он уже представлял, как будет выглядеть завтра, сверкая огромными фонарями вдоль линии скул и ярко-красными шрамами, покрытыми запекшейся кровью. Блеск. Егор Козлов точно настоит на том, чтобы завтрашнюю игру он пропустил. Но Артемий не мог до этого довести. Мозг судорожно соображал, что делать, пока в области ребер ныло до такой степени, что перед глазами все окружающее пространство расплывалось до бесформенных цветных пятен. Панарина усадили на заднее сиденье его автомобиля, и он безвольно рухнул на бок, шипя от стрельнувшей куда-то в позвоночник боли. Алиса о чем-то переговаривалась на улице с охранниками, и те кивали, видимо, внимая всем поручениям, которые она им отдавала. Напоследок она помотала головой на какой-то вопрос одного из них и, обойдя машину спереди, открыла дверь со стороны водительского сидения. Поудобнее устроившись за рулем, девушка обернулась, и он встретился с ее голубыми глазами, в которых, что… действительно стояли слезы? — Где ключи от машины? — спросила она, протягивая руку вперед. Превозмогая страшный дискомфорт в области нижней губы, он все же усмехнулся, поражаясь ее настрою. Панарин, я ни за что в жизни не сяду за руль твоей машины. Меня сразу же занесет, как только я тронусь с места. Полез в карман куртки и протянул ей ключи, ненароком касаясь ее теплых пальцев. Все тело закололо от пробежавших по нему мурашек. — Отвезу тебя домой. А утром ты поедешь в больницу, — Анисимова отвернулась и бросила нервный взгляд в зеркало заднего вида. — Если, конечно, я справлюсь с этой махиной, и мы не окажемся там гораздо раньше, — пробурчала уже чуть тише, чтобы он не услышал. Но он услышал и снова усмехнулся, думая о том, что он ебаный мазохист. Панарин закрыл глаза и отключился в ту же секунду, когда салон наполнили звуки заработавшего мотора.