Четыре печати

      Пейзажи вокруг нагоняли тоску. Не сказать, что мир совсем потускнел и превратился в руины, где нет места ничему живому, но вид обломков зданий, искореженного металла, оплетенного тянущимися к свету растениями, навевал печальные мысли. Природа продолжала жить, она наполнялась энергией и была способна поглотить все вокруг, вновь стать полноправной хозяйкой земного края. Но выжившим жителям трех царств здесь места не находилось. Голод был ужасающ, но его сопровождало поразительное оживление в самом мире. Подобные мысли все чаще посещали светлую голову Люси, но она не решалась их зафиксировать в своем дневнике, словно боясь чего-то. А сейчас она бы решилась, но руки все еще крепко связаны, а ее вещи остались далеко позади. Новый знакомый не стал их брать, ограничился скудными пищевыми запасами, да старым шерстяным пледом. Идти было сложно. Чем ближе они становились к цитадели, тем больше обломков встречалось им на пути, тем больше останков они видели. Сюда редко добирались голодные, так что не удивительно, что столько добра пропало почем зря. Печальное зрелище, от которого начинало щемить в груди.       Девушка устала. Хотя, стоит ли об этом говорить, ведь это ее постоянное состояние. Усталость и голод тесно переплелись между собой, незаметно превратились в саму суть мира, объединили всех обитателей земного края.       — На сегодня хватит, сделаем привал, — благодушно произнес ее спутник, так и не назвавший своего имени. — И знаешь, сладенькая, тебе сегодня снова повезло. У нас осталось немного еды, так что сегодня я не трону ни тебя, ни твои крылья. Но если ты достаточно голодна, я готов помочь и избавить тебя от тяжкой ноши.       — Я не стану есть свои крылья, — девушка плюхнулась на землю. Больно. Но это не так страшно, как голод и постоянное головокружение. Тело казалось то невесомым, то тяжелым, ей было то жарко, то холодно. Люси теряла связь с реальностью и не была уверена, что сможет завтра утром подняться. Может, оно и к лучшему.       — Не понимаю, чего ты ломаешься? — насмешливо протянул мужчина, разжигая из веток и ветоши небольшой костерок, который будет освещать сумрак ночи и дарить скудное тепло. — Это почти не больно, а голод отступит. Я даже не возьму ни кусочка, позволю тебе наесться до отвала. Тебе даже убивать никого не придется.       — Я не буду есть саму себя, — ангел поджала колени к груди. — К тому же мы почти добрались до цитадели. Если ты прав, там полно еды…       Новый знакомый не пытался навредить ей, не пытал, не угрожал, но при этом до одури пугал. Если бы она была способна на проявление эмоций, то давно бы билась в истерике и дрожала от непрестанных рыданий. Она не понимала, почему мужчина так настойчиво подталкивает ее к столь ужасающему шагу, почему его слова кажутся ей разумными. Это было почти так же, как перед тем, как она впервые попробовала мертвечину. Страшно, противно, но так притягательно… Нужно лишь пойти на еще одну уступку, смириться с тем, что ради выживания можно пойти на что угодно. Конечно, можно, но нужно ли? Люси не была готова пойти на этот шаг. Пока не готова.       — Как знаешь, а вот я перекушу, — мужчина забрался в свою старую потертую сумку, извлекая из нее последние сухари и пару кусочков драгоценного сахара. — Можешь попить воды.       — Спасибо, — тихо пробормотала девушка, пытаясь припомнить, сколько она уже не ела. Получается, четвертый день. Для нее это не предел, но ее физическое и душевное состояние будет ухудшаться все быстрей.       Уже сейчас ее кожа стала хрупкой и покрыта мелкими, не заживающими царапинами, зубы крошатся, волосы выпадают, да перья тоже. Организм избавляется от всего, что считает ненужным, направляет скудные остатки сил на банальное выживание: дыхание, сердцебиение, возможность переставлять ноги. Если в цитадели нет еды, ей лучше сдохнуть, ведь от нее уже почти ничего не осталось. Она тает от голода, исчезает из памяти мира, но при этом отчего-то не теряет надежды. Временами, особенно тоскливыми ночами, Люси слышала тихий ласковый голос, зовущий куда-то. Он утешал, рассказывал о том, что еще ничего не потеряно, был верным другом. Безумие. Ее рассудок окончательно помутился, но это не тревожило ангела. Пугало другое — музыка, звучавшая в ее душе, желание пуститься в пляс, потратить последние силы на танец: дикий, страстный, совершенно неуместный танец протеста, танец-вызов, танец ее надежды. Люси любила танцевать, и до разрушения первой печати часто делала это на балах, да и просто в тишине и одиночестве сада родового поместья. Но какой смысл танцевать сейчас? Почему, чем ближе она к Цитадели, тем неумолимей это желание? Вот и сейчас ангел отчетливо слышала музыку, а еще нежный голос, обещающий избавление от всех печалей и невзгод, от преследующего ее голода.       Они почти добрались до места и в скором времени все прояснится. Их ждет пир, но отчего-то это радовало, ведь из Цитадели никто не возвращался, а в щедрость незнакомцев верить не стоит, ни при каких обстоятельствах. *** Глубоко под Цитаделью       — Она близко, — с облегчением прошептал ласковый нежный голос.       — Тебе не стоит радоваться, ведь она так же, как и первая послужит моим интересам. Второй раунд тоже будет за мной.       — Ты слишком самонадеян, Анкселам. Не видишь сути вещей, того, к чему все идет. Ты не победишь, великий пожиратель, а Земной край не станет твоей очередной победой.       — Я уже победил. Мне остается лишь выбраться из моей темницы и направится на поиски новой цели. Ты не сможешь ни удержать меня, ни уничтожить.       — Не торопись, Анкселам, всего один танец исполнен, все прояснится лишь после того, как все займут свои места, и мы сразимся вновь. Все повторится, вновь пойдет по кругу… Она близко, и моя танцовщица исполнит свою роль.       — Твоя? Ее душа принадлежит мне, как и воля. Не обольщайся.