Четыре печати

      Нацу не понимал сам себя, и, кажется, давно уже перестал быть собой, от него осталась лишь оболочка. Пустая, вечно голодная оболочка, в которой лишь изредка пробуждались чувства и отголоски былых эмоций. Он никогда не был таким: не упивался страданиями и страхами других, не любовался обреченностью во взглядах, не порождал безумие в разумах других. Или это только кажется? Что если, прошлого его никогда не было? Что если это лишь сны о счастье, дружбе, преданности и подвигах, о великих сражениях, из которых он выходил победителем. Им с братьями многое пришлось пережить, они прошли через такое, что даже вообразить сложно. Великие воины-защитники проиграли лишь одну битву, и их мир изменился навсегда, а сами они так и не познали покоя. Им не позволили умереть, вернули с того света, чтобы заставить страдать, пытать и мучить, превратить в орудие захвата. А после… После была вечность ожидания и наблюдения. Вестник помнил, как рвался в бой, желал защитить Срединное царство и людей, но печать не позволяла сделать это. Он превратился в бессильного наблюдателя, того, кто видел все и сразу, но ничего не мог изменить, был не способен повлиять на происходящее в мире. Время шло, о них забыли, люди изменились, а захватчики окончательно стали частью их мира. Больно было видеть это, еще больнее понимать, что все неизбежно и даже естественно. Чувства сменяли одно другое, и однажды Нацу просто потерялся в их водовороте.       Он на свободе…       Все не так, Вестник оставался пленником Цитадели, ведь ему не было нужды выходить за его пределы, не нужно было сражаться. Он лишь наблюдал за тем, как увядает природа, а жители трех царств сходят сума от голода. Уж лучше бы ему выпала доля Войны: стремительная, яркая, полная кровавых битв.       — Знаешь, брат, — воин взглянул на своего застывшего друга, прижимающего к себе хрупкую девушку. Гажил выглядел счастливым, спокойным, он словно нашел нечто важное. Возможно, так и было. — Я завидую тебе. Для тебя все кончено, ты получил то, что тебе по душе. Я бы многое отдал, чтобы исчезнуть. Застыть статуей и больше не видеть этот мир, не делать то, что делаю сейчас. Я — голод. И я ненавижу себя за это.       Ответа не последовало, его не могло быть, ведь для Первого вестника все закончилось. Гажил не слышал своего друга, не видел, что с тем творится, он не мог помочь и дать совет. Нацу остался один в чужом для себя мире. У него была лишь цель — разрушить третью печать и освободить брата, подарить ему шанс на жизнь и покой, на то, чтобы обрести нечто важное.       До чего же он устал. А ведь пир продолжается, а голод касается не только желудков, но и разумов, душ… Он всеобъемлющ, но мало кто это понимает, ему и самому не до конца понятна его роль.       Нацу последний раз взглянул на Гажила. Жаль, что он не сможет увидеть остальных, они не будут как раньше смеяться, говорить, летать и сражаться. Их пути не пересекутся, ведь такова воля великого Анкселама и условия заключенной когда-то давно сделки. Тихий вздох вырвался из груди, напоминая о том, что Голод жив. Пора. Настало время поближе познакомиться с танцовщицей, рожденной, чтобы танцевать для него, с той, чья душа была продана до того, как девушка появилась на свет. Нацу понимал, что не имел на это права, но в тот момент, когда древний бог предложил ему сделку, все это не имело значения. Он жаждал мести и справедливости, свободы. И вот теперь, он столкнулся с той, перед кем виноват. Этой девушке суждено стать для него смыслом, его жизнью, покинуть мир, танцуя для того, кого она ненавидит. Вот только вряд ли ее обрадует эта новость. Он видел это в ее взгляде, слышал в голосе, в том, как она с ним говорила... Безрассудная, трусливая, но все еще не потерявшая надежды.       — Люси… Кажется, это ее имя… Я видел ее среди других, но никогда мой взор не задерживался на ней. А ведь я искал, высматривая, все ждал какого-то знака. А его не было. Почему? Почему танцовщицы появляются не по нашей воле? Разве не Вестники самые могущественные существа в мире, после Анкселама? Почему она не пришла раньше, почему не слышала музыку?       Второй вестник точно знал, почему злится, что не дает ему покоя. Все эти три года, он был одинок, делал то, от чего ненавидел себя. Никого не было рядом, чтобы поддержать, стать опорой. Он даже мальчишку приютил, и все для того, чтобы не быть одиноким, чтобы хоть с кем-то говорить и сохранить остатки души. Как же давно он не улыбался. А ведь были времена, когда это происходило постоянно. Нацу перестал быть собой давно, и уже не надеялся на то, что все вернется.       — Пора… — мужчина направился прочь из тронного зала, где в скором времени и ему предстоит занять место. Это неизбежно, но пока этого не случилось, стоит порадовать важную гостью.       Наверняка, она уже проснулась, и не понимает, что происходит, пытается понять, что было реальность, а что плодом ее воспаленного сознания. Она истощена физически и эмоционально, страшится неизвестности, и конечно же, пытается найти выход, которого нет. А может, смиренно ждет своей участи? Кто знает. Второй вестник не мог предугадать, как его встретит танцовщица, какой будет ее реакция на него и новости. И это пробуждало внутри, нечто давно утраченное, заполняло пустоту, хотя и не было способно утолить голод. Одно Нацу знал точно, Люси придется танцевать для него и для мира, этот танец подарит им всем долгожданный покой. Музыка будет звучать все громче, звать ее за собой. Вот только ему не дано услышать, он может смотреть и наслаждаться чарующим движением. Пора…       Настало время, встретиться со своей судьбой.