Четыре печати

Ангел не боялась угроз, несмотря на все слова, не верила в то, что Вестник причинит ей вред и заставит страдать. Его угрозы пустой звук — не более, в этом Люси не сомневалась. Откуда такая уверенность? Хотела бы она знать… Голод оказался совсем не таким, каким она его себе представляла, он удивлял, запутывал, вынуждал думать о себе. Вестник, то открывался перед ней, искренне говоря о том, что пережил, то вновь превращался в губителя мира: жестокого и эгоистичного, преследующего лишь одну цель. Как его воспринимать? Казалось, что и сам Нацу не определился с тем, кто он является. Его душу и разум разрушало осознание того, кем он был, кем его сделали и кем он стал в итоге. Люси ощущала это, будто и сама являлась частичной Второго вестника. Интересно, с первой танцовщицей было так же?       — Я схожу с ума, — пробормотала девушка, снижаясь следом за Голодом. После того, как стало ясно, что сбежать не получится, летать расхотелось, у ангела просто крылья опустились. Воодушевление сменилось жесточайшим разочарованием, но даже это не уничтожило надежду.       — Сходишь? Вы все давно уже безумны. Если бы было иначе, первая печать никогда бы не разрушилась. Не думай, что сохранила рассудок лишь от того, что отказалась от моего пира.       — Почему ты пытаешься казаться хуже, чем есть?       — Еще недавно ты меня ненавидела, презирала, а вот теперь ищешь во мне что-то хорошее, — раздраженно бросил мужчина, приземляясь на смотровой балкон. Ему тяжело было общаться с Люси, сдерживаться, не сорваться на свою танцовщицу, в которой он видел то, что сам давно утратил.       — Я просто пытаюсь понять и не скатиться в ненависть, как это случилось со многими. Ангел бросила последний взгляд вниз. Отсюда было видно, как к Цитадели направляются выжившие, и всех их ждал один исход. Волна дрожи пробежал вдоль тела от самой мысли о том, что творится в этом обители страха и обманчивых надежд. Она была не в силах это остановить или исправить, и даже не собиралась пытаться. Ее слова никто не захочет услышать, да и нечего ей дать тем, кто думает лишь о еде, о том, как прожить еще немного.       — Это глупо. Меня стоит ненавидеть, ведь я сам именно так к себе отношусь. Что кажется тебя, у тебя одна задача — танцевать для меня и мира.       Люси отвернулась, она ловила себя на том, что ей жалко Нацу, что сердце болезненно екает, когда он рядом. Так не должно быть, это неправильно, но девушка ничего не могла с собой поделать. Все началось с его истории, с разговора перед ликом светлой богини и того, что последовало за этим. Их близость, не просто единение тел, а нечто больше, то, что позволяло чувствовать друг друга острее и ярче, будто чувства одного передаются другому. Когда-то, еще до того как Война разрушил три царства, она мечтала о подобном, думала, что именно так проявляется истинная любовь. Но теперь радости не было, да и любовью образовавшуюся связь язык не поворачивался назвать. Музыка и обстоятельства пытались обмануть ее, заставить поверить в то, чего нет.       — Жалеешь их? — насмешливо поинтересовался Нацу, вот только глаза выдавали Голод.       Взгляд Нацу был полон печали и отвращения, он сам себя ненавидел за то, что вынужден делать. Ненавидел, но при этом был убежден. что выжившие заслужили свое наказание в полной мере. У них была возможность бороться, шанс все остановить и исправить, но они предпочли путь разрушения. Во времена Первого вестника они усиливали его сражениями, сами приближая неминуемую победу Войны и свой конец. Они даже не пытались понять и найти выход, действовали, как привыкли. Вот и сейчас, голодающие просто ищут пищу, отнимают, убивают, грызутся, жрут себя и друг друга. Не сильно то его наказание и меняет действительность! И все же, жаль, что этот удел достался именно ему. Шутки Анксалама, порой, могут быть очень жестоки.       Люси ничего не стала отвечать. Зачем? Любой ее ответ не понравится Вестнику, уж лучше перевести разговор в иное русло.       — И что дальше?       — Дальше я должен позаботиться о гостях. Нельзя же все перекладывать на Хеппи. Мальчишке иногда нужен отдых, да и не сможет он порадовать вновь прибывших, оценить их…       — Он ведь тоже не поддался?       — Да… — сухо ответил Нацу, стремительно покидая смотровой балкон. — С тобой мы позже пообщаемся, так что даже не пытайся спрятаться.       — Я и сейчас не делала этого, — и пускай, это не совсем правда, но не признаваться же в своей слабости.       В ответ последовал лишь смешок. Мужчина не верил своей танцовщице, его забавляла ее попытка казаться сильной и смелой. Глупая. Он видел ее насквозь, чувствовал, как самого себя, понимал, что в отличии от него, ее душа еще не увяла.       Люси же просто подняла взгляд к небу, оно звало и манило, насмехалось над той, кто никогда не достигнет облаков. И вроде бы стоило разозлиться, возненавидеть всех, но не получалось, ангел была рада, что снова полна сил и может парить. Девушка просто не могла сопереживать всем, забывая о том, что ей самой сейчас хорошо. Это было эгоистично, в чем-то даже неправильно, но разве в их мире есть место благородству и состраданию, разве может она что-то изменить? Люси не могла и не желала поступать правильно, да и что можно считать правильным в их обстоятельствах? Нет. Она не хочет никому помогать, но и смотреть на пиршество голода ангел тоже не собиралась. Лучше вернуться к изначальному плану и осмотреться, благо крылья полны сил, а эйфория полета больше не отвлечет ее, не обманет.       Люси вновь поднялась в небо, с трудом сдерживая порывы. Настырная музыка не желала оставлять ее, а тело то и дело норовило начать воздушный танец. Это было бы красиво, но девушка продолжала бороться с собой, будто пытаясь доказать, что и ее воля имеет значение.       — Интересно, с танцовщицей войны было так же? — этот вопрос не давал покоя ангелу, ведь она с той девушкой должна была по большому счету разделить судьбу. Но, если верить Хеппи все не так? Вот бы понять все, разобраться в том, какую игру затеял Анкселам, а еще, было бы неплохо узнать, кто он такой.