Четыре печати

      Люси открыла глаза и уставилась в потолок. Она снова в комнате, которую ей выделил Вестник, вновь бережно укрыта мягким, воздушным, словно облако, одеялом, под которым так легко и уютно. Разница была в том, что рядом тихо посапывал еще кто-то. Если бы подобное произошло до пришествия Войны и Голода, она смутилась бы и подняла панику, заверещала во весь голос, но сейчас девушке было все равно, что ее обнимают. Ангел ощущала себя опустошенной, словно из нее душу вытащили. Больше никуда не хотелось идти, ничего узнавать и слышать. Зачем? Ничего не имело больше смысла. Повернув голову, Люси увидела ровно то, что и ожидала — розовую макушку на своей груди. Великий и ужасный Голод обнимал ее словно игрушку. В этот момент можно было усомниться, что этот мужчина и есть Второй Вестник. Люси тихо вздохнула. В этой ситуации лишь одно не устраивало девушку — тихая и заунывная музыка в голове. От ее постоянного звучания можно было сойти с ума окончательно и бесповоротно. И ведь не заткнешь уши, это просто бесполезно, не спасет от шума. Музыка подавляла все больше, вытесняла все чувства и мысли.       — Как себя чувствуешь? — не сказать, что голос Нацу был обеспокоенным, скорее уж таким же пустым и спокойным, как и взгляд ангела. Он будто подстраивался под настроение своей танцовщицы. Вестник много думал, строил планы, искал выход, боролся сам с собой. И вот теперь настал момент действовать и у него нет права на ошибку. Люси должна танцевать, должна искренне желать этого, как это было с танцовщицей Войны. Вот бы узнать, как Гажил этого добился? Жаль спросить не получится…       — Я думала, ты спишь, — девушка проигнорировала вопрос.       — Я никогда не сплю, — мужчина не торопился отстраняться. Ему было приятно просто лежать рядом с ангелом, обнимать, прижиматься к ее большой мягкой груди, слышать, как трепещет сердце девушки. В отличии от него, она была все еще живой. — Вестники не нуждаются ни во сне, ни в еде, мы просто существуем, делаем то, для чего были возвращены в этот мир.       — Печально.       — Даже не спросишь, что произошло?       — А зачем? И так все ясно, мне нельзя никуда ходить, а мнимая свобода ограничивается, стоит сделать пару шагов. Мог бы сразу сказать…       — Я не ограничивал тебя. В моей части Цитадели ты можешь ходить спокойно.       — Разве? Хочешь сказать, что я добралась до территории твоих братьев? Не смеши. Цитадель не настолько мала, чтобы это было возможно.       — Дело не во мне. Тебя не пустил он…       — Он? — девушка горько усмехнулась. — Кто этот он?       — Тот, с кем я заключил договор, тот, кто появится после того, как последний вестник исполнит свою роль. Анкселам долго ждал, и чем ближе миг свободы, тем нетерпеливей он становится. Он захотел вмешаться, и я его понимаю. Я наблюдал за миром много тысяч лет, просто смотрел, осознавая, что не могу обрести покой. Анкселам в таком положении намного дольше. Это восхищает. Он не утратил надежды, и мыслит все так же четко, как раньше. Это удивительно. Я не знаю никого, кто обладал бы такой выдержкой.       — Ты восхищаешься им или ненавидишь? Что-то не пойму…       — И то, и другое, — Вестник нехотя отстранился. Пора приступать к исполнению плана, ведь чем дольше он медлит, тем больше вероятность того, что Анкселам снова вмешается. Этого Нацу допустить не мог. — Поднимайся. Тебе нужно поесть.       — Зачем?       — Затем, чтобы были силы, — мужчина надел на шею Люси маленькую подвеску-ключик. Она была незаметна на фоне остальных украшений девушки. — Знаешь, я тебе завидую, мне еда не нужна, и даже если бы я попытался что-то съесть, то не ощутил бы вкус. Это своего рода проклятье, чтобы я не попытался остаться, не забыл о договоре и братьях. Анкселам никому из нас не доверял, подстраховался…       Ангел с удивлением обнаружила, что музыка больше не звучит, и лишь это имело значение. Она освободилась от ее влияния, а вместе с тем исчезло и давление, собственное тело не стремилось предать и затанцевать. Рука непроизвольно потянулась к ключу. Неужели все дело в подвеске? Но, если так, почему Нацу дал ей его? Разве его цель не противоположна? Она готова была сдаться, сделать то, что от нее требовалось. Так требовало нечто, оказавшееся глубоко внутри нее. Девушка подняла непонимающий взгляд на Вестника. Что он затевает? Вся ситуация становилась все более странной. Да, что вообще происходит? Ей, то угрожают, то наряжают в красивые наряды, то пытаются заставить сожрать саму себя, то кормят нормальной едой, то говорят, что она свободна, а после показывают, что идти некуда. А теперь это? Ее хотят запутать? Свести с ума? Завоевать? Голова раскалывалась от мыслительного процесса, а еще вновь проснулся голод.       — Я запуталась, — призналась девушка. — Я уже ничего не понимаю. Ты все время разный, такое ощущение, что у тебя множество копий, и я каждый раз говорю с кем-то новым.       — Может быть, так и есть, — пожал плечами Нацу.       — Серьезно?       — Правду ты все равно не узнаешь. Так что, останешься голодной, лежать в постели или все же составишь мне компанию? Ради тебя я даже закрыл врата Цитадели. Новые голодающие не смогут проникнуть на пир, так что не подвергнутся пытке. Не скажу, что для них это спасение, но тебе ведь станет легче.       — А отпустить остальных можешь? — осторожно поинтересовалась девушка. Зачем? По большому счету, ей все равно, но что-то все равно вынудило задать бесполезный вопрос.       — Отпустить? Некого отпускать. От их тел уже ничего не осталось, да и от душ тоже. Пребывание здесь — наказание для них, заслуженная кара. Не стоит думать об этом, не стоит жалеть тех, кто с радостью и готовностью сожрал бы тебя. Ты же знаешь, любой из них с радостью ощипал бы тебя и обглодал кости, — Вестник протянул руку. — Так что, ты составишь мне компанию?       — А почему бы нет? — чувства и эмоции понемногу возвращались к девушке. Похоже, все дело в музыке. — Похоже, это единственный способ передвигаться в твоей цитадели… Да и есть безумно хочется…