Четыре печати

      Нацу открыл перед ангелом огромную металлическую дверь. Сама девушка при всем желании не смогла бы этого сделать, и даже десятка крепких мужчин могло оказаться недостаточно для этой задачи. Но Вестник даже не напрягался, ведь в его руках была сосредоточена невероятная сила. Он даже не обратил внимания на то, как тяжела дверь, как сложно ее сдвинуть с места. Нацу давно не замечал такие мелочи. Мужчина первым перешагнул через порог, словно давая Люси шанс передумать и отступить. Для чего? Это точно не упростит его задачу, но Голоду хотелось уберечь свою танцовщицу. Можно подумать, так он сможет заглушить голос совести. Нет. Это невозможно, и Нацу это отчетливо осознавал. Именно поэтому другая часть его души жаждала увидеть последний танец, который принесет миру ему облегчение и забвение.       Если бы только Люси знала о том, какие мысли роятся в голове ее спутника, возможно, ее сердце и дрогнуло бы. Но этого не произошло. Девушка просто последовала за Нацу, хотя и понимала, что ей может не понравиться то, что она увидит. Лишь одно не вызывало сомнений — Вестник метался, разрывался между противоречивыми желаниями, в его теле было две души, и одну из них следовало опасаться.       — Зеркала?       — А ты чего ожидала: камеры пыток, пылающей бездны, корчащихся в муках гостей? — Нацу занял место на троне, установленном в самом центре просторного помещения. Это его законное место. Именно здесь он вынужден проводить большую часть времени с тех пор, как пробудился.       — Да, — честно призналась девушка, замечая, что стены комнаты находятся в движении. Точнее сказать, двигались сами тысячи зеркал разной формы и размера. Они словно ползли, куда-то увлекая, своим почти неуловимым шествием. Люси усиленно заморгала, пытаясь избавиться от наваждения, но стало лишь хуже. Ведь в каждом из зеркал отображалась своя картина. — Это… — Люси зажмурилась. Кажется, она поторопилась, и на самом деле оказалась вовсе не в зеркальной комнате. — Что это такое?       — Осколки душ.       — Не понимаю, — от слов Голода девушка непроизвольно поежилась. Она бы даже сбежала. Вот только дверь исчезла, словно ее и не было. Хотя, вполне могла статься, что она просто уползала.       — У каждого из выживших после того, как в мире похозяйничал Война, забрали кусочек души. У кого-то маленький, у кого-то большой, а у некоторых лишь крупицу, потому что если взять больше, не осталось бы ничего. Все эти частички здесь, на стенах моей части Цитадели. Это не зеркала, как могло показаться, а это души, через которые я могу видеть мысли, чувства, деяния других. Все они у меня на глазах.       — Зачем? — Люси прижала ладонь к груди, словно внезапно ощутила там пустоту. Если верить словам Нацу, то здесь и ее осколок есть. Сможет ли она его узнать и вернуть, да и захочет ли. До этого момента она даже не замечала его отсутствия. Да уж, об этом звезды позабыли ее предупредить.       — Затем, чтобы понимать, почему выносится приговор.       — Приговор? — девушке сложно было сосредоточиться, а смысл слов Голода ужасал настолько, что она не желала в это верить.       — Да, приговор. На моем пиру настает час расплаты, и я не должен забывать о том, что люди, демоны и ангелы недостойны сострадания. Голод — в некотором роде испытание, и лишь единицы способны его пройти. Они останутся после меня, им предстоит встретиться с Мором…       — Значит, есть те, кого ты не можешь принять на своем пиру? — осторожно поинтересовалась Люси, пытаясь сосредоточиться на лице Нацу. Уж лучше так, чем смотреть на многочисленные двигающие осколки. От этого уже начинала кружиться голова. Девушке казалось, что она не просто видит обрывки чужих жизней, но и слышит мысли тех, кого нет рядом. Тысячи голосов наперебой о чем-то говорили, тысячи вспышек-картин куда-то влекли.       — Лишь тех, кто заслужил кару. В этом вся суть. Война нес разрушение, но вместе тем объединение для трех царств, он давал вам возможность забыть о вражде и противостоянии, уйти с пути бесконечных убийств. Эта возможность была отвергнута. Вместо этого попытались избавиться от танцовщицы и выставить против Первого вестника армию. Так Война стал сильнее, а вторая печать оказалась разрушенной. Танцовщица не просто так доверилась моему брату, у нее были на то основания. Голод — иная проверка. Знаешь, Хеппи никогда не убивал, не предавал других ради еды; этот мальчишка все время искал иной способ. Сначала он искал еду на руинах, пытался выращивать овощи, фрукты, часами сидел у воды с удочкой. Ничего не выходило, но Хеппи не унывал, снова и снова пытался добыть пищу, упрямо не желая поддаваться всеобщему безумию. Каждый раз смотря на то, как остальные устраивали охоту друг на друга, веря в то, что ради выживания можно пойти на что угодно, я возвращался к осколку этого мальчишки. Это было не сложно, ведь его «зеркало» большое. Я не хотел, чтобы он сломался, не хотел, чтобы он приходил в Цитадель. Все, что я мог, это помочь ему, позволяя время от времени выудить маленькую рыбешку. Хоть что-то в моей власти. И знаешь, что? Я видел, как он отдавал еду другим. Его не заставляли, не требовали, никто даже не знал, о его добыче, но видя, как плохо другим, Хеппи был способен отказаться от того, в чем нуждался сам. Есть и другие, но этого ребенка мне было по-настоящему жаль.       — Как же тогда он попал в Цитадель? — Люси не выдержала, устремила взгляд на осколки. Она почти погрузилась в чужую жизнь, видя все омерзительное и ужасающее со стороны. И пусть ангел давно знала, как выживают, но все равно все внутри сжалось от неприятного ощущения. Она не желала видеть, но сила осколков не отпускала ее.       — Точно так же, как ты. Его привели в качестве запаса еды. Мальчишке повезло, что он дотянул до этого момента. А дальше я уже смог приютить его. Смотри, Люси. Смотри на то, каким вы стали, какими всегда были, лишь притворяясь другими. Смотри на то, на что мне приходилось любоваться с тех самых пор, как разрушена была печать. Не в силах покинуть Цитадель, я видел намного больше, чем хотелось бы. Этот мир, не достоин спасения.