Четыре печати

      Всхлипывающая девушка лежала на мягкой кровати, ее тело продолжало сотрясаться от рыданий, а сознание категорически отказывалось воспринимать реальность. Казалось, что до сих пор перед глазами мелькали обрывки чужих жизней, мыслей и злодеяний. В этот самый миг Люси ненавидела весь мир и желала лишь одного, чтобы все исчезло, а мучениям пришел конец. Это было отвратительно, мерзко, неправильно! Ангел чувствовала себя грязной, словно ее окунули в нечто, от чего невозможно отмыться. Она готова была снять ключ и отдаться музыке, но вместе с тем, что-то продолжало ее сдерживать.       — Прости, что сделал так, но ты должна была понять, — Нацу нежно поглаживал золотистые локоны, пропуская их через пальцы. Этак простая ласка не могла успокоить ангела, но мужчина ловил себя на мысли, что ему самому нравится касаться шелковистых нитей. — Все мои слова не смогли бы возыметь такой же эффект.       — Это было жестоко.       — Такова жизнь, она никогда не была иной. Поверь, я знаю. Даже до вторжения в наш мир захватчиков, все было точно так же. Люди готовы на все ради того, чтобы выжить, жить лучше, чем другие, ощутить власть. Проблема лишь в том, что это обнажают лишь тяжелые времена, а до этого на лицах маски лицемерия. Так было всегда, так будет, если мы не очистим мир.       — А как же те, кто сумел сохранить души? — приоткрыв глаза, Люси уставилась на Вестника. Она не могла справиться с собой, так и хотелось прижать его к груди. В жизни этого мужчины было столько боли и отчаяния, столько страданий, что никто бы не выдержал. Сердце болезненно сжалось, ведь все сокровенные и спрятанные чувства Нацу, проникали в него.       — Им не спастись, так уж лучше поскорее подарить им облегчение. Разве нет?       — Этот мир уже не спасти? — от собственных слов мороз пробежал по телу. Они пытаются бороться, но чем дальше, тем меньше шансов на то, что можно вернуть прошлое, забыть о том, как сильно они изменились.       — Нет, невозможно спасти то, что и так уничтожено и прогнило насквозь, — покачал головой мужчина, неотрывно смотря в золотисто-карие глаза девушки. В них больше не было ненависти и страха по отношению к нему, лишь сочувствие, понимание, но не было того тепла, которое виделось во взгляде статуи первой танцовщицы. А ведь ему хотелось увидеть и ощутить именно это! — Жаль, что ты не родилась в мое время… Тогда я был совсем другим. Таким же наивным, как и ты.       — От тех времен ничего не осталось?       — Лишь вера в друзей и преданность братьям. Именно поэтому я продолжу исполнять свой долг.       Люси не знала, что делать и думать, не понимала, как поступить в этих обстоятельствах. Разум твердил, что Вестнику выгодно заставить ее танцевать, и в этом деле все средства хороши, слабая надежда нашептывала, что все могло оказаться обманом, хитростью. Но как быть с тем, что она видела, что сама понимала, что все именно так. Задолго до того, как она оказалась в цитадели, девушка уже видела жестокость, даже до того, как рухнули небеса, ангел не сомневалась в том, что мир несправедлив. Ей бы лежать и плакать, закрыться с головой под одеяло и не выползать никогда, или от отчаяния начать танцевать, сделать все, чтобы найти избавление.       — Все закончится только, когда разрушится третья печать?       — Для нас с тобой, да, для тех, кто выживет, все станет только хуже. Это неизбежно, и я этому рад. Видя всю мерзость мира день за днем, я успел его возненавидеть. И это уже не ярость и не злоба, не желание отомстить. Я в полной мере осознаю, что все заслужено. Нацу устало опустился рядом с девушкой, притянул ее к себе, прижимая, словно огромную игрушку. Ему нравилось ощущать мягкость Люси, ее тепло, слышать, как тяжело и надрывно бьется ее маленькое сердечко, как шумно она дышит. Она была той, кем он не сможет насытиться никогда, той, кто всегда будет оставлять чувство легкого голода. Чувств к ней не было, но Вестник не сомневался, что при других обстоятельствах они стали бы идеальной парой. Как же это все раздражает! Неужели все эти тысячелетия он не заслужил покоя?! Ему не нужна надежда или лучший мир, ему плевать на планы Анкселама и тех, кто ему противостоит! Нацу желал лишь одного — исчезнуть, растворится в небытие.       Вестник ничего не говорил, не произнес больше ни звука, но Люси отчетливо слышала его мысли у себя в голове, она и сама размышляла точно так же. Они оба несчастны, не знают, как быть и куда двигаться, оба заложники обстоятельств и чужой воли. Ангел никогда не думала, что все может дойти до такого, надеялась и дальше ненавидеть Вестника, винить его во всем, ведь так намного проще. Она устала, и дело не в физическом состоянии, здесь, как раз все в наилучшем виде, душа больше была не в силах выдерживать напряжение и бороться. Люси не видела смысла в своем дальнейшем существовании, ведь не сомневалась в том, что у Нацу есть еще десятки способов воздействия на нее. Но, что намного хуже, она больше не могла ненавидеть Голод, не хотела ему перечить.       — Хочешь… Хочешь увидеть, как я танцую?       — Готова исполнить свой долг? — Вестник и сам удивился, но в его словах отчетливо слышалось сожаление. Люси все больше принимала его взгляд на мир и боль, а он, напротив, рядом с ней обретал надежду, желание что-то изменить и противостоять судьбе. И пусть эти изменения почти незаметны, отрицать их существование, глупо. Они пробыли рядом совсем немного, но при этом неумолимо влияли друг на друга, и это воздействие продолжалось. Не на это ли рассчитывала зеленоглазая ведьма?       — Не сейчас, хочу станцевать только для тебя.       — Такова твоя воля.       — Да, только моя… — кивнула Люси, сама не понимая, что на нее нашло. Просто ей захотелось что-то сделать именно для Нацу, не для его миссии, не ради их общего умиротворения, а для мужчины, что так нежно сейчас прижимал ее к себе. Глупо, но разве в их обстоятельствах стоит об этом волноваться?