«И зачем меня Бог послал на эту землю — такого ласкового, нежного, заботливого, но совершенно беззащитного со своими слабостями?» Андрей Чикатило.
Специальному агенту крайне сложно дался путь до машины — через кареты скорой помощи, трупы, утомлённые глаза коллег, и журналистов. Всё в его фигуре, начиная от усталого тяжёлого взгляда, до тихого мерного голоса, представляло самую резкую противоположность с оживлённым Арсением, и его лёгкой, бодрой походкой. Арсений шёл рядом, время от времени поднимая взгляд выше, на Антона. В отличие от героев романов и поэм русской литературы ХlХ века, Антон совсем не разделял тотемизма. Он явно не был с природой одним целым, ведь она снова, будто специально, бушевала, заставляя натягивать капюшон на голову, пока на душе у парня царило равнодушие ко всему. Так бывает, в один момент ты кидаешься тарелками, а в другой — сидишь на полу с пустыми глазами, рассматривая узоры на обоях, кажущимися чересчур привлекательными. «Мы местами поменялись или да?» подумал он, садясь уже на знакомое переднее сидение. На дорогах машин стало гораздо меньше, время близилось к утру, двигая стрелки на часах по кругу. Антон полностью обмяк на сидении, немного сползая вниз, широко расставив ноги и закинув голову назад. Полуоткрытыми глазами он периодически наблюдал за действиями Арсения, но в основном смотрел вперёд — на трассу между тротуаров и домов с магазинами, с яркими вывесками, от которых, даже с прикрытым веком чудились фейерверки. Мысли мельтешили вокруг вчерашнего убийства, выстраиваясь в голове у парня в различные теории, которые вышеупомянутый сразу опровергал аргументами, состоящими из деталей, которые он заметил ещё на месте преступления, или оставлял на потом, до момента прогона всех версий, и зацепок, чтобы подумать над этим всем отделом. — О чём задумался, Антон? — психотерапевт перевёл взгляд на парня и, не дожидаясь ответа, медленно вернул его на дорогу. — Знаете, — неуверенно начал агент, загибая в разные стороны пальцы, смотря на руль и руки мужчины, обвитые, будто колючим плющом, венами. Картина выглядела эстетично для любого фанатика жизни, но тут возникает проблема — Антон не был уверен, что является таким. — У меня такое чувство, что у преступника солипсизм, — агент подвинул свой взгляд наверх, встречаясь с заинтересованным — психотерапевта, он прочистил горло и продолжил более уверенно, — Я не стал никому из отдела говорить об этом, потому что не хочу, чтобы все рассматривали мою… — парень нахмурился, казалось бы, рассказать о своих подозрениях не так уж и сложно, но, осознавая тот факт, что перед тобой находится человек, посвятивший себя той сфере, о которой ты тут пытаешься разглагольствовать, становится неловко. — Теорию, как единственную возможно верную, как это обычно бывает. Антон и вправду ещё не привык к тому, что в отделе к нему относятся как к божеству. Антон не считал себя таковым, но и падшим ангелом себя тоже не позиционировал, думая, что остаётся где-то на грани между обычным смертным, и обычным смертным. Он выжидающе посмотрел на водителя. Арсений включил поворотник, провернул руль вправо и, не отвлекаясь от дороги, уточнил: — Предписываешь убийце общее определение термина? — Нет, наоборот, считаю, что солипсизм у него именно метафизический. — Хочешь сказать, что он убил парня в состоянии ментального индивидуального сознания, не осознавая, что все реально? — Да, — Арсений направил зеркало так, чтобы через него он мог видеть лицо Антона, сидящего на пассажирском сидении рядом с ним самим. — Я чувствовал то же, что и он, озвучивал каждое действие, мне казалось, он не мог отделаться от солипсистского безумия. Возможно, убийством он просто бросил вызов реальности. На самом же деле Антон провел параллель с двухмерным человеком, который живёт на поверхности ёлочного шарика. Сколько бы он ни ходил в любую сторону, для него этот шарик является бесконечным, но, если бы он подпрыгнул и переместился в третье измерение, он бы тут же понял, что шарик-то маленький, и чтобы увидеть что находится за его пределами, надо преодолеть совсем маленькое расстояние. Но фишка в том, что он этого не может — он двухмерный, и никуда он с этой поверхности не денется. Более того, он даже не сможет представить, будто это третье измерение существует, и что в нем можно двигаться. Может он изобретёт формулы, по которым выяснится, что можно переместиться из его вселенной — шарика, куда-нибудь ещё, но он никогда не поймет, как это сделать и даже что это значит. — Давно ты увлекаешься психологией? — спросил Арсений, смотря на слишком трансцендентального парня через зеркало. — Да вот, сидел, читал на досуге статьи из википедии, чтобы вас удивить, а вы меня с поличным поймали, кто бы знал. — Антон прекратил язвить, вдруг осознав, что, в отличие от Арсения Сергеевича, ему пока сложно перейти на «ты». На это нужно время — подумал парень, но сразу же кинул противоречие самому себе, аргументируемое тем, что времени нет, это абстрактное понятие придуманное человеком и воспринимаемое только человеком. Но время абстрактно, в отличие от вопросов на разные темы. Они вполне реальны. — А вы? — он оживлённо и почти восторженно спросил об этом, собираясь в кучу на сидении, и поворачиваясь корпусом к своему психотерапевту. «И когда я начал называть его «своим»?». Арсений лучезарно улыбнулся, обнажая два клыка на верхнем ряду зубов. Не как у вампиров, конечно, но они были заметны. — Так дело не пойдёт, это как минимум не честно, я первый задал вопрос. — Но я ведь ответил! — почти обиженно, но не без улыбки, воскликнул Антон, не замечая, как они уже подъехали к его многоэтажке, на девятом этаже которой, находилась съёмная квартира Шастуна. — Оставим этот вопрос на потом? — риторически спросил Арсений, паркуя авто. — Ладно, — зачем-то ответил Антон, роясь по карманам в поисках телефона. На телефоне в руках парня не было заряда от слова «совсем», про что он благополучно забыл. — Арсений Сергеевич, не подскажите, сколько времени? — даже не пытаясь отстегнуться, что означало бы конец поездки, спросил Шастун. Психотерапевт посмотрел на наручные часы, подтягивая верхнюю одежду, обнажая запястье, с еле заметным оттенком загара, оставшегося, по всей видимости, после давно прошедшего лета. — 4:13 утра. — Вы никуда не торопитесь? — Шастун потупил взгляд на серебристом бардачке, напрягаясь всем телом. Моменты, когда он просил кого-то о чём-то можно заносить в красную книгу, как «единичные явления». — Нет. Могу помочь чем-то ещё? — Да… хотя нет, в общем, — неловкость, из-за взгляда в упор, который ощущался физически, возрастала в геометрической прогрессии. «Пора бы тебе уже привыкнуть к этому, Шастун!». — Наше знакомство в кафе вчера как-то не задалось, мне хотелось бы сгладить общие неприятные воспоминания, — начал он издалека. — А ещё я сильно хочу есть, и уверен, что в моём холодильнике ничего нет. Могу предложить вам поехать в то же кафе, оно круглосуточное, если не ошибаюсь, но для начала мне нужно подняться домой за деньгами. Что думаете? Выпалив слова на одном дыхании, у парня задрожали ресницы, а правая рука стала быстро перебирать браслеты на левой, оттягивая каждый, а затем отпуская. — Хочешь повторить утренний инцидент? — психотерапевт откинулся на сидение, приподнимая губы в улыбке, снова представляя картину разозлённого Шастуна, убегающего в курилку. — Извини, но я против… — А? Да, хорошо, — быстро начал тараторить агент, застолбив взгляд где-то в районе кроссовок. — Простите, я понял, — судорожно расстёгивая ремень безопасности, — Всё в порядке! — кладя руку на ручку двери, по ошибке сначала стукаясь ею о стекло с тихим шипением. Арсений смотрит на Антона и понимает, что от его эмоциональности возникает аддикция, как от самых тяжёлых наркотиков. — Антон, как бы банально это не звучало, но ты меня неправильно понял. — произнёс психотерапевт, кладя свою тёплую руку поверх совершенно холодной руки агента. Он помнил, что перед началом поездки включал печку, но быстро осознал в чём проблема. Антон был немаленького роста, а если хорошо покопаться в памяти, можно вспомнить, что тому же монстру из одноименного романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», Виктор Франкенштейн внедрил два сердца, потому что из-за огромного роста и размера чудовища, одно просто не успевало качать кровь. Арсений впервые столкнулся и прочёл это произведение в глубоком детстве. Тогда роман очень впечатлил его, и мальчик неделю потратил на ожидание грозы с молниями, чтобы «оживить» своё чудовищное творение, сшитое не из трупов, а из передних и задних лапок, туловищ и головы разных мягких игрушек. — Как это? — Шастун резко отдёрнул руку, прижимая к своей груди и поднимая недоумённо-недовольный взгляд на лицо на Арсения. — Прошу прощения. Ты не дослушал, я хотел предложить поехать в другое заведение. — Арсений поднял одну руку в как бы сдающемся жесте.***
«Шастун, ты полный дурак». — Хорошо, я скоро, — произнёс парень, уже выбегая на улицу, громко захлопывая за собой дверь. Переходя на бег, Шаст бросил взгляд на свою машину, стоявшую где-то на окраине обширного, но от этого не менее уютного дворика, проверяя на месте ли она. Хотелось скорее скрыться, Антон всё ещё физически ощущал на себе остатки касания на тыльной стороне ладони. Было чертовски непривычно, немногим агент позволял вот так легко врываться в личное пространство, вышибая толстые двери. Он быстро ввёл код от домофона и пешком добежал до 4 этажа. Нажав на кнопку вызова лифта, Антон задумался, почему не сделал этого на первом. Когда двери лифта раскрылись, приглашая зайти в кабину, агент коротко кивнул своему заключению «Я просто не успел остановиться и бежал дальше по инерции» и шагнул вперёд. Почти беззвучно закрыв за собой дверь, Шастун снял кроссовки и включил верхний свет, направляя взгляд в гостиную, где, по обычаю, спали его самые-самые любимые и вообще те единственные существа, которых Антон любил, несмотря ни на что, — собаки. Их было трое: Харви, Джек-рассел-тертер, агент назвал его так в честь известного персонажа из киноленты «Милые кости», потому что Харви был и есть очень хитрым, упрямым и бесстрашным; Перси, Восточно-европейская овчарка, с полностью чёрным окрасом, его Антон прозвал за спокойствие в любой ситуации и рассудительность, коим был Перси Джулиан — известный темнокожий химик; Ну и Уинстон — Австралийская овчарка, которую так зовут, потому что Антону показалось это имя слишком подходящим для пса. К каждому из них Антон испытывал невыносимо тёплые чувства, у каждого была своя грустная история, рассказ о которой, при должном исполнении, произвёл бы неизгладимое впечатление на любую, даже самую скупую на эмоции, девушку. Первого, кого заметил агент, был Харви. Он выбежал из-за угла зала, энергично виляя низко опущенным хвостом, он явно был в хорошем настроении. Харви за какие-то секунды преодолел расстояние, равное прихожей, и начал активно лизать руки любимого хозяина, присевшего ради него на коленки, активно требуя проявления ответной ласки. Лизание — жест дружелюбия. Касание тоже является проявлением ласки. Ответить на этот жест раздражением — значит дать собаке почувствовать себя растерянной, такая реакция хозяина покажется ей непонятной. Антон ни в коем случае не хотел, чтобы его любимец испытывал подобное, поэтому стал гладить пса по бело-золотистой шерстке, пару раз почесав за ушком. — Ты такое золотце! — искренне воскликнул Шастун, поднимаясь с корточек, проходя на свою кухню. Прокрутив кухонные жалюзи на окне, парень заметал взгляд, высматривая им машину Арсения, вскоре обнаружив её возле своего подъезда, а сам Арсений Сергеевич стоял возле, разговаривая с кем-то по телефону. Антон быстро закрыл жалюзи, кидая взгляд на миски с едой и водой, убеждаясь, что у его питомцев есть всё необходимое для жизнедеятельности. — Что, Харви, хорошо вас дядя Олег кормит, пока я на работе, да? — обратился Антон к собаке, находившейся рядом с его ногами. Кивнув сам себе, он проследовал в зал, где переложил деньги в кошелёк, а последний уже в карман. На диване, прильнув к подлокотнику, посапывал Перси, его шерсть красиво переливалась в свете освещения, исходящего из коридора. Антон не решился его потревожить и, как Даша Путешественница без Башмачка, отправился на поиски Уинстона, который, по всей видимости, находился в спальне. Агент слабо толкнул дверь, желая издавать как можно меньше звуков, чтобы, в случае чего, не испугать пса, которым он обзавёлся не так давно. Но, на удивление, в спальне даже под просторной кроватью посередине комнаты, в шкафу и на подоконнике, никого не оказалось. Ещё раз обойдя свою двушку, разбудив своими метаниями, казалось, не только Перси, но и соседей сверху и снизу, Шастун осознал: Уинстона в квартире нет. Антон в носках выбежал на лестничную клетку, судорожно трезвоня своему соседу — Олегу, который, кстати, в отсутствие парня, присматривал за собаками: кормил, выгуливал, если Антон задерживался в отделении или на месте преступления до утра, пару раз даже в срочном порядке возил в ветеринарную клинику. Этот полненький, невысокий и спокойный мужчина — противоположность Шаста, был какими-то чудом для него. Он безвозмездно, несмотря на настойчивость своего соседа, помогал ему. Мать Олега при жизни работала ветеринарном и часто брала своего маленького сына с собой, конечно не на усыпления или операции, но мужчина многое знал о присмотре и уходе за животными, благодаря ей. «У меня очень хорошая жена, я её искренне люблю, Антон, но она пока не готова заводить собаку, кошек больше любит» — немного грустно как-то упомянул Олег, сидя на кухне Антона за стопкой коньяка, — «Мне ведь правда не сложно помогать тебе, — он показал кавычки в воздухе. — даже наоборот, в радость». И Антон верил. У Шастуна было ощущение, что на него накинулись вселенский испуг и грусть всех людей в мире. Он не понимал сколько секунд, минут, часов, или даже дней стоит на холодном кафеле в одних носках и уже стучит в дверь. За ней послышался знакомый женский шёпот и тихие, чуть шаркающие по полу шаги. Щелчок замка и агент на автомате зажимает одной ногой дверь, чтобы никто не смог её закрыть, пока он сам не позволит. — Антон, ты чё, с дуба рухнул?! — начал топтаться на месте сосед, подавляя в себе желание сорваться на маты, нервно поглядывая на жену, которая стояла сзади, обернувшись в лёгкий халат. — Уинстон пропал! Я пришёл, а его нет нигде, я… я не знаю где он! — чересчур громко и так отчаянно выпалил парень, позволяя бровям превратиться в крышу от домика, нарисованного четырёхлетним ребёнком. Его одарили двумя протяжными вздохами и закатанными глазами. — Конечно, я тут тоже виноват, прости Антон, — устало и тихо начал Олег, ловя на себе неподвижный взгляд. Лампочка, освещавшая коридор, стала мигать, и напряжённость ситуации усиливал свет, дрожащий на лице и фигуре парня. — Надо было сразу предупредить. — Что с ним? Что произошло?! — Антон перешёл на крик, совершено переставая контролировать себя и ситуацию, делая шаг назад. — Да успокойся ты! Антон?.. Он скулил громко, и мы к себе его забрали, до твоего прихода, — осведомлял Олег, наблюдая, как мимика Антона медленно возвращается к обычному состоянию: как разглаживаются волны на лбу, как мелкие морщинки под глазами вытягиваются из состояния гармошки, а губы складываются в полуулыбку. — Чё, позвонить даже не мог, блин? — чуть более раздражённо добавил он. — Пиздец я испугался, конечно...— Шастун после продолжительной паузы громко выдохнул, облокачиваясь на двери лифта, прикрывая глаза — так прошло секунд тридцать. — Ой, меня же ждут! — он сорвался с места, забегая в квартиру, быстро надевая кроссовки обратно, и, выходя, закрывая за собой дверь. Его соседи до сих пор стояли в коридоре с распахнутой дверью и перешептывались. — У меня телефон разрядился, потом все объясню, — и прежде чем побежать вниз по лестнице, самым своим приторным голосом, добавил, — сладких снооов. — заканчивая образ яркой улыбкой.***
Арсений, решивший никак не реагировать на то, что Антон поднимался «за деньгами» около 20-ти минут и на еле заметный тремор, охвативший пальцы парня, всю поездку ощущал на себе мутный взгляд. Когда он поворачивался, удавалось лишь ухватиться за смазаный силуэт и чуть подрагивающиеся пряди коротких волос. Холодный пронизывающий ветер, от которого будто возгоралось лицо, и все остальные открытые участки тела, завывал так, будто кто-то над ухом дул в горлышко пустой бутылки. Антон думал о том, что точно такой же ветер сейчас сбивает с пути зачем-то вышедших на улицу людей во всей Москве. А, может, в разных частях города ветер совсем разный, как дождь, например, но с дождём все гораздо понятнее. В кафе, куда его привёл Арсений, сначала было неуютно, тихо и безлюдно, не играла никакая, даже минимально тихая музыка. Антон стоял возле «входавыхода» и оценивающим взглядом высматривал что-нибудь интересное, расплываясь в улыбке от теплоты и спокойствия, сравнимого с приёмом горячей ванны, после тяжёлого осеннего дня. Кажется, вот так вот стоять в помещении некоторое время после улицы, в надежде согреться, постепенно входит в привычку. За 14 дней, говорите, вырабатывается привычка? А что, если Антон скажет: «За один». Само заведение выглядело на первый шастуновский взгляд достаточно приятно, цвета и мебель подобраны со вкусом: бордовые шторы в белую широкую полосу, чёрные столы и диванчики рядом с ними, алкоголь в баре, вместе с кофе машиной подсвечивал мягкий розово-фиолетовый свет, а под потолком висели огромные люстры, какие обычно можно встретить в театре оперы и балета. — Антон, тебя никто за ручку до столика не проводит, — мягко уведомил психотерапевт. Его слова в голове агента представились чёрными буквами на белом фоне медленно всплывающего уведомления сообщения, ему показалось, что воздух на уровне опущенных по швам рук завибрировал, а в голове послышался характерный смс звук. — Предлагаю сесть возле окна, как ты на это смотришь? — Ну не свидание же у нас, я вообще-то возле стенки сидеть люблю, а ещё там не дует, — монотонно ответил агент и направился к двухместному столику возле стены, над которым висела полочка с какими-то горшками и одиноким искусственным цветком. Краем глаза он заметил, как Арсений снял с себя верхнюю одежду, подходя к вешалке возле выбранного места. Антон на автомате потянулся к молнии на ветровке, но, прислушавшись к своим ощущениям, сразу плюхнулся на диванчик. Арсений ничего не скажет, в отличие от остальных. С ним было комфортно и, что более неформально — всё в Арсении Сергеевиче парня устраивало: ненавязчивость в действиях и разговорах, довольно приятная внешность, хороший вкус, казалось бы, во всём; да что там, льстил факт того, что ему хотят помочь уже без просьб со стороны… Захотелось себя ударить. Похуй, чем и куда: тыльной стороной ладони, прямо рукой с кольцами взмахнуть по лицу, оттянуть браслет на резинке так, чтобы след остался, а позже ещё и в синяк перерос, кулаком в грудь, или ладонью по коленке. Он не хотел вспоминать то, о чём узнал пару часов назад, но не вышло. Всегда ведь знал, что непрекращающиеся осмысления всего подряд дойдут снова до чьей-нибудь смерти, Антон не мог угадать только кого на этот раз, и уж точно никогда бы не подумал, что «мёртв» будет висеть над именем его начальника. Из-за двери вырулил полусонный официант, на ходу разглаживая рубашку на себе, кидая взгляд на одну из камер видеонаблюдения, висевших в каждом углу. По пути он успел схватить два меню, положить их на стол и встать чуть поодаль, не маяча возле гостей. — Вы есть не будете? Я могу оплатить в качестве извинения, — спросил парень, переключаясь на меню, листая его с первой по пятую страницу, и обратно, потом снова с первой по пятую… — Спасибо, Антон, но я откажусь, — мужчина жестом позвал официанта, когда Антон отложил меню в сторону. Он заказал себе просто зелёный чай, а парень сырный суп-пюре и кофе, игнорируя, что после слишком позднего, даже для второго ужина, планировал немного поспать. Суп, в отличие от чая и кофе, пришлось ждать не мало, но радовало, что не в тишине, так как их официант негромко включил телевизор и остановил свой выбор на каком-то непопулярном канале с малоизвестным шоу, где ищут свою вторую половинку. Затем они говорили на отвлечённые темы, как например, о кино конца 80-х. Антон утверждал, что с точки зрения визуала, сценария, игры актёров, принадлежности фильма и ещё многого всего, фильмы индустриального общества гораздо лучше, и нет ничего, сравнимого с «дедами кинематографа», что оказалось бы в действительно достойном фильме хуже. — Снова отказываетесь от моих предложений? — вдруг вспомнил, что не закончил последний диалог Шастун. — Только не обижайся, — произнёс Арсений как можно мягче, замечая постукивающий по столу указательный палец с кольцом. — Я и не собирался, — радостно ответил агент, опуская голову немного вниз, скрывая озарившую лицо непроизвольно-искреннюю улыбку. У Антона действительно об этом не было ни единой мысли. Он почувствовал себя ромашковым чаем в чашке. Это когда до краёв ещё пара сантиметров, но ты понимаешь, что прежде чем налить новый чай, уже до краёв, ты сначала спокойно допьёшь этот, наслаждаясь спокойствием. Арсений мысленно открыл блокнот и напротив имении «Антон» написал лишь два слова — «Ленивое сердце»*. Арсений рядом с Антоном чувствовал себя бихевиористом, ему становились интересны все внешние признаки, от поведения до мимики, связанные с Антоном. При упоминании этого термина навязчиво вспоминается самый знаменитый эксперимент, связанный с ним. В 1971 году Филипп Зимбардо провел психологический эксперимент, который позже назвали «Стенфордски тюремный эксперимент». Суть его заключалась в том, что абсолютно здоровых, психически устойчивых молодых студентов поместили в условную тюрьму. Их поделили на две группы и распределили задания: одни должны были исполнять роль надзирателей, а другие заключённых. В студентах-надзирателях начались проявляться садистские наклонности, в то время как заключенные были морально подавленными. Эксперимент был прекращен гораздо раньше, чем это планировалось. В ходе было доведено, что ситуация влияет на поведение человека больше, нежели его внутренние особенности. И вот тут у Арсения возникало одно «но». На Антона ни ситуация, ни обстановка, ни люди вокруг не влияли ни коим образом. Все его чувства, а затем эмоции, координировали движения только лишь после осознания им самим. Арсению парень казался удивительным.