---
Мокрым рассветом Кихён уходит за травами. Вонпилю он запрещает выходить из дома и открывать кому-нибудь, кроме него и девушки, которая должна будет скоро прийти. Но она знает пароль, так что перепутать с зомби не получится. Больше – ни ногой за порог. Чангюн радостно бегает у ног ведьмака, так что Вонпиль остаётся совсем один – удача невероятная. Можно будет облазить шкафчики, всё перенюхать и перелапать и не получить при этом поленом по рёбрам. Интересно же, что у ведьм в секретных закутках, пора пойти во все тяжкие. Короткий, какой-то глухой звук падения резко отвлекает Вонпиля от исследования кухонного шкафчика. Перемазанный пролившейся чёрной жижей из случайно опрокинутого флакона, весь в сухих лепестках и листиках, он застывает и еле поворачивает шею, чтобы посмотреть, что там такое в гостиной. Дверь закрыта, окна – тоже, никого не должно быть внутри. Вонпиль тихонько, не дыша, идёт в сторону гостиной. Ему не кажется, что огонь в камине стал электрически-синим, каким-то совсем неестественным. Чем ближе к комнате, тем больше предметов видно; наконец, край дивана оказывается в поле зрения. Вонпиль замечает полулежащую на нём девушку, от вида которой всё внутри окончательно промерзает. В одном только сером платье, босая, и стопы потемнели от налипшей земли. Режущие белизной волосы разметались по спинке. Слепые глаза смотрят точно на него. - Почисти мне хурмы. Пауза. Пару секунд на осознание. Вонпиль выдавливает «откуда её взя…», а потом осекается – ещё вчера Кихён посреди ночи подорвался в город, вернулся под утро с пакетом ещё твёрдой, не совсем зрелой желтоватой хурмы. Злился, ругался и говорил, что чёрт знает что творится, а он снова страдает. Какое-то слишком пугающее совпадение получается – и Вонпиль не рискует противиться. Спотыкаясь, бредёт обратно на кухню. Хурма под пальцами твёрдая, очевидно неспелая; пускает сок, который холодно стекает по ребру чуть трясущейся ладони. Вонпиль старается нарезать на очень красивые дольки, тоненько счищать кожуру, чтобы задобрить гостью (а вдруг), даже выбирает самую красивую из имеющихся тарелок. Несёт обратно как сокровище. Нерешительно замерев возле девушки, выглядящей какой-то призрачно-белой, Вонпиль осторожно протягивает тарелку. Пальцы блондинки едва его задевают. Странное ощущение, похожее на туман – бесформенное, влажное. Первая долька мгновенно исчезает в чужом рту, потом ещё одна, и ещё. Желтоватый сок не стекает по матовой коже, мякоть просто исчезает за синеватыми губами. - Будто снова живая, - наевшись и вздохнув, девушка ставит на пол пустую тарелку. Посмотрев на Вонпиля, так и стоящего рядом, кивает на место рядом с собой, даже похлопывает по дивану ладонью. – Призракам и хурмы хватит, не бойся. Севший было Вонпиль чувствует, как начинает темнеть в глазах. Отлично, потеряет сознание, а там будь что будет. - Не дури. И внезапно отключиться не получается. Не видящие глаза пусты, но смотрят так, будто слой за слоем во внутренности проникают. Умершая. Настоящая. Рядом. При этом какая-то совершенная, с уставше-напряжённым лицом. Только спустя минуту неловкого, немного болезненного рассматривания (в большей степени из-за неудобств собственного зрения) Вонпиль различает почти прозрачных бабочек, порхающих над снежно-белой головой. - Детские души, - бледные пальцы осторожно тянутся к макушке, будто их хозяйка прочитала чужие мысли. – Подобрала по дороге, чтобы никто не съел. Лучше им одним не оставаться. - Но вы же слепая. Спохватившись, Вонпиль напрягается и ожидает любого магического дерьма в ответ. Деликатность и внимательность к другим никогда не были его сильной стороной, может, поэтому с работой не срасталось, про отношения можно было даже не заикаться. Тут, правда, рискует собственной тушкой, что гораздо страшнее. - Я не это хотел… - Жалей тех, кто имеет глаза, но не может видеть, а меня не надо, - белая девушка посмеивается и успокаивающе (так кажется) кладёт руку дёрнувшемуся Вонпилю на бедро. Никакой тяжести не чувствуется, если бы не видел – не понял бы. Какая-то сплошная галлюцинация. Некоторое время в доме только сгущается тишина, призрак смотрит в тускло отсвечивающее окно. - Вы меня убьёте? – Вонпиль, наконец, собирается с духом. Жуть дикая, когда тебя прошивают эти водянистые глаза. - Хочешь? – девушка слабо улыбается, как только слышит придавленно-испуганное «нет». - Мёртвым нужна твоя помощь, Ким Вонпиль, ты здесь не зря. Ждать осталось немного, я это вижу. Разве он ей представлялся? Тяжёлый стук чьих-то шагов по деревянной веранде на мгновение отвлекает внимание. - Почти-дохлый-пловец, это Сыльги, - женский голос звучит недовольно, стук в дверь отдаётся в полупустом доме с пугающим грохотом. – Пароль «Кихён лучший из мужчин», давай открывай, я сейчас умру от холода. Вонпиль, моргнув, оборачивается к белой девушке, но почти отпрыгивает в сторону: рядом с ним никого нет. Логично, что призраки могут и исчезать, и появляться в любое время, но зачем пугать так. Могла бы попрощаться. В любом случае, пароль верный, так что нужно открыть. Судя по продолжающим литься жалобам и угрозам – побыстрее. Щёлкает замок, и тяжёлая дверь открывается, впуская сырой воздух, мгновенно по открытой коже пробегающий. Пахнет листьями и влажной землёй, чем-то ещё таким неуловимым, тяжёлым. Внутрь уже протискивается ведьма, дыхание её – белесоватый пар, тёмные волосы распушились под ветром. Переступив порог, вся она как-то странно деревенеет на секунду, брови удивлённо приподняты, рот раскрыт. Как в замедленной съёмке падает лицом вниз, кажется, что её парализовало – ни крика, ни какого-то движения, чтобы защититься. Вонпиль ясно слышит хруст ломающейся кости.---
Кихён швыряет в Вонпиля мешочки с травами до тех пор, пока всё возрастающие по частоте вопли не принимаются за достаточное наказание. Конечно же, вина за такое «тупое и совершенно невозможное» падение лежит на нём; Сыльги уже который час без сознания, так что подтвердить его версию не может, не помог ни нашатырь, ни гадкая настойка из ведьмовских запасов. Кихён нервно носится по квартире, периодически звонит Хосоку, который, как оказалось, по молодости пытался стать врачом. Подозрительно, но ничего лучше нет – скорая в такую глушь не поедет, своих средств передвижения нет, а вручную тащить ведьму по дождю и мокрым листьям - самоубийство. Можно было бы силу Чангюна использовать, но он, как назло, остался побегать по лесу. Несчастья вообще в последние дни сыплются как из рога изобилия, даже несколько раз загоралась крыша. Кихён нашёл в пороге дюжину ржавых иголок, вбитых так глубоко, что пришлось всё к чертям выломать - правда, не помнит, чтобы заделывал всё обратно, а тут порог целый. Тупые ведьмы, всё никак не успокоятся; логично подумать, что и Сыльги из-за них пострадала, но «бестолковый» Вонпиль, наконец, догадывается рассказать про беловолосую гостью. Кихён медленно переводит взгляд и уточняет про глаза. Слепые, конечно же. Хёён была здесь. Какого чёрта в лес понесло, ну зачем, зачем? Не стоили эти колючки того, мог бы дома оста… Кихён сам себя обрывает, глубоко и медленно вдыхая. Нет. Он должен был уйти – Хёён так хотела. Была причина, из-за которой отправила его подальше, почти на самую границу с дорогой, ведущей в город, там, где вся магия истончается. Более того, она действительно умерла – описание Вонпиля красноречиво и понятно. Те, кто недавно покинул живой мир, очень голодны; почему-то именно хурму они могут есть спокойно, не опасаясь себе повредить. Тому, что осталось. Сыльги выглядит так, будто очень крепко заснула. Нога, вывернутая под неестественным углом, уже начала темнеть и раздуваться в месте перелома, кровь удалось остановить, но вот что делать с раной, из которой торчит кусок обломанной кости - непонятно. Ведьма лежит себе на кровати, хоть тыкай в ногу, хоть нет – ничего не чувствует. Зрачки на свет реагируют, дыхание спокойное. Вонпиля подташнивает, стоит только глянуть на открытую рану. Скорее бы Хосок приехал и что-нибудь сделал, Кихён не может больше волноваться. Первая помощь кое-как оказана. Время тянется, как старая жвачка, на улице уже собрался унылый дождь; Кихён на всякий случай перерывает дом в поисках иголок, ведьмовских мешочков или подброшенных кукол, но ничего не находит. Вонпиль посылается за дровами, чтобы посильнее растопить камин. Хёён сказала, что этот неловкий мальчишка чем-то поможет умершим. Кихён пытается отвлечься от липкого страха внутри, думает и решает приготовить что-нибудь горячее и жидкое, чтобы поесть, трудоёмкое – так можно будет отойти от ситуации и всё внимательно рассмотреть. Жнецы помогают прибирать души, но Вонпиль явно не из их числа; некромантов на ближайшие десятки или даже сотни километров нет. Возможно, медиум? Но тогда бы Хёён могла вселиться в тело и сказать всё, что нужно, самому Кихёну. Кто, чёрт возьми, такой Ким Вонпиль и зачем здесь взялся. И, ладно: почему пострадала Сыльги? Все порчи и проклятья делаются на конкретную персону, так что это Кихён должен был навернуться на пороге и переломаться, как сухие ветки. Тем более, если речь про иглы – работать с ними тяжело и опасно, даже после того, как их убрал, может что-то ещё остаться. Молодые ведьмы всё больше мешочки подкладывают, а действительно сильных, из тех, кто против Кихёна, в лесу не осталось. И вот что теперь делать. Варить суп, надеясь, что хуже не станет.---
Скажем так, о том, что предстояли трудные дни, Хосок догадывался. Не по звонку Кихёна – по картам. С приходом осени привычно потянуло к ним, мягко стёршимся, почти бархатным и раздувшимся, расклады один за другим делались и в съёмной квартире, и на стойке кафе, только отчего-то трудно было их понять. Разбитые детали, никакой целостности в невидимом полотне, просто символы, люди, цифры, хаотично выпадающие, цепляющие взгляд. Но не это стало тревожить, а то, что расклады вдруг начали сбываться. Вначале не все, по мелочи – вроде быстрого сообщения, простуды или внешности клиентов. Потом появились настойчивые карты, которые выпадали каждый раз, стоило только начать тасовать. Смерть, Маг и Любовники. Умирать Хосок не собирался – и насколько успел спросить, никто из тех, кого знал, тоже. Колдовать тем более не думал, руки не из того места. Про любовников тоже промах, всё тухло и грустно, ведь ни девушки, ни парни не интересуют конкретно в этот момент, хоть бы денег достать, чтобы заплатить за квартиру. И тем не менее, Смерть убили. А теперь Кихён говорит, что Сыльги в себя не приходит. Закрыв кафе (всё равно посетителей ноль, кто пойдёт в захолустье за миской рамёна), Хосок натягивает капюшон толстовки пониже и идёт в знакомую сторону, туда, где уже начинает рыжеть лес. Сейчас он будто гуще, пелена дождя обволакивает тёмные листья. Кроссовки мягко вдавливаются в сырую землю, рюкзак, набитый лекарствами и средствами первой помощи, промокает и тяжелеет. Кихён, конечно, нашёл, кого звать. Тысячу лет назад Хосок пытался пробиться в нормальный мир, уже забыл, наверное, как шприц в руке держать. Если бы кто-нибудь из семьи был ещё жив, наверняка злорадно бы сейчас посмеялся – так ведь кричал, что будет обычным, сможет уехать отсюда и обо всём забыть. И что. Смотрит в окна на пустую дорогу и танцует за стойкой, когда никого нет. Обсуждает с Чангюном мировые новости и новинки техники, а потом засыпает один. Лес не отпустил. Смысла сейчас всё это вспоминать и пережёвывать – нет, Хосок легко щиплет себя за кожу у линии челюсти. Да, он провал, семейный и личный, пример человека, не знающего, что со своей жизнью делать, неудачник, одиночка и так далее. И что теперь. Много кто так живёт бессмысленно. Хосок раздражённо продирается сквозь намокшие кусты и деревья, пока, наконец, не различает мерцающий желтоватый свет впереди. После условленного стука дверь открывает обеспокоенный Кихён.---
Оскольчатый перелом большеберцовой кости. Хосок смотрит на опухшую, в ярко-синих разводах ногу, на багровые края рваной раны, за которыми проступают порванные мышцы, и думает, что сам вряд ли справится. Обезболивающего, допустим, полно, но что делать с куском кости, который отвалился? Где искать? И с этой раной? Нужен хирург, операционная, сознание лихорадочно ищет варианты – времени и так слишком много упущено. Такие травмы характерны при падении с высоты. Или при прямом ударе в голень битой. Хосок ничерта не понимает, но готовит шприц обезболивающего. Это не какой-то безымянный пациент перед ним. Сыльги. Игла почти касается кожи, как слышится совершенно дикий треск, пугающее хлюпанье и мягкий хлопок. Кихён, стоявший в дверях, пялится на широкую спину Хосока, наклонившегося и замершего. Выглядывавший Вонпиль тихо ругается и отходит подальше просто на всякий случай. - Что случилось? – Кихён нерешительно тянет, нарушая тишину. Хосок выпрямляется и поворачивается, лицо белое, с нездоровой испариной на лбу и над верхней губой. За ним виднеется тело Сыльги, и обе ноги совершенно целы. Ни раны, ни торчащей кости, светлая, обычная кожа. В глазах Хосока чистый ужас. Он только что видел, как в ране появился осколок чёрной, очень старой на вид кости, как он идеально подошёл. Как всё срослось, будто в фильме ужасов, вплоть до новых мышц и кожи. Хёён беззвучно появляется на кровати, полусидит, привалившись к стене, и голова Сыльги упирается ей в бок. Кихён не испуган, но губы сжимаются в тонкую бесцветную линию. Хосок замечает реакцию ведьмака, разворачивается и инстинктивно отшатывается. Полный шприц гулко падает под ноги. - У некроманта всегда должен быть ученик. Призрачные ладони ласково накрывают лицо ведьмы, пальцы поглаживают веки. Хёён говорит это, будто извиняясь, улыбка всё такая же – едва различимая на губах, грустная. В водянисто-белых глазах вся мудрость мира и все его горести, но они с каждой минутой становятся прозрачнее. Выцветают, размываются, как и сама Хёён. Кихён наконец-то понимает.