Бан Чан просыпается рывком.
Опять.
Его кошмары слишком похожи на реальность, запутаться в них, паутине липучих теней и домыслов, – проще простого. Но вместо сухих деревьев безымянного леса его встречает багряно замершая за окном осень, живая и настоящая. Тёплый свет мягко пробивается сквозь листву, ярким алым кружевом падает на всклоченные волосы. Рядом никого, смятый хаос из постелей и вещей. Кожа ещё хранит ночное тепло и запах спокойствия.
У него есть дом.
Это только плохой сон.
У них у всех есть. Прятаться в вырытых ямах больше не нужно. Как и голодать. Ненавидеть себя, думая, что стая может не пережить ночь просто потому, что все слишком разные, кто-то кого-то случайно может убить. Что угодно произойдёт, как только закроешь глаза, и ничего потом не исправишь. Альфе стаи не стыдно бояться видеть сны – только понимают это все, кроме него.
Бан Чан ненавидит спать, потому что это страшно.
Внизу слышится
настоящее. Перебивающие друг друга разговоры, стук посуды и шипение еды, собачий лай, кашель, грохот, кто-то бегает по лестнице вверх-вниз. Небо, если смотреть долго, кажется холодным и чистым, стеклянным. Чан с трудом выбирается из-под одеял, которые на него побросали младшие, и начинает прибираться.
Дети должны сами за собой следить, но привычки – вторая натура.
Весь второй этаж специально для них построили. Кроме простейшей мебели вроде шкафов, прибитых полочек и стола со стульями, нет ничего, пол – огромная, общая для всех кровать. Маленькие трофеи разбросаны повсюду, каждый отстаивает своё место. Вот парочка отвалившихся хвостов Хёнджина, к которым никто не рискует подойти (когда они отпадают в форме ящерицы, то не страшно, но иногда случалось, что в человеческом виде отваливались руки). Подобие норы в углу, сделанное Чонином из одежды и стула – потому что лисам очень нужно личное пространство. Первая игрушка Феликса, старый кенгуру, которого любит таскать, оборачиваясь в собаку. Красивые листочки и шишки, принесённые охотившимся котом Минхо. Прибитые к стенам толстые сучья и ветви, по которым любит ползать, шипя раздвоенным языком, уставший от общества братьев Сынмин.
Гора орехов и шишек в прозрачном пакете, которые Джисон по привычке запасает на зиму. Капли для глаз Чанбина, потому что после того, как демоническим чёрным псом проносится в ночи, он несколько дней слепой. Глаза горят на самом деле, и человеку такое вынести трудно. Пропитанные еловым маслом подушки Уджина, в которые он бросается, когда спать хочется совсем невыносимо - спячка уже через пару месяцев, медведи без неё не могут.
Для Чана в этом доме нет знаковых вещей.
Потому что стая и есть его
всё.
Спускаясь вниз, он видит недовольного Ёнхёна, отчитывающего Дже, и всё было бы ничего, если бы не перемазанное кровью лицо второго вампира. Худшее тут же приходит в голову, но потом вспоминается, что вампиры оборотней в самую последнюю очередь предпочтут. Ну и вообще, вроде повода не было.
- … может, я старик, но Дже, кровь, стекающая по подбородку… Это же твоя еда. Думаешь, если бы человек размазал по себе слюнявую лапшу с курицей или суп, это было бы сексуально? Вытрись салфеткой, и, ради бога, убери с лица это самодовольство. «Ооо, я создание ночи, смотрите, что дарит мне жизнь». Это просто отсутствие основ гигиены, вот что я вижу, и это не впечатляет. Ты кого поразить хотел? Иди теперь Джисона отскребай от стенки. Наш племянник и то пускает меньше соплей, чем ты, а ему всего двадцать пять. Сколько тебе? Ну так веди себя соответственно!..
Чан искренне верил, что эти высокие, мертвенно бледные и изящные существа, будто сошедшие с самых страшных страшилок и порно-фантазий одновременно, всю стаю перебьют одним ударом. Умирающие с голода бродяжки, посягнувшие на чужую территорию – это было вполне ожидаемо, ещё плюс надменный вид, который Дже принял, увидев всех на пороге. Чан готовился к бою, пусть даже это стоило бы ему жизни.
А потом случилось что-то очень странное.
Ёнхён просто позвал их внутрь.
Это сейчас все знают, что Дже – неряха, любящий представлять себя томным и драматичным, держащий перед племянником Кихёном задумчивое лицо и отпивающий кровь из высокого бокала. В ежедневной жизни он: мусорит пакетами из-под крови, разбрасывается угрозами и сомнительно выглядящими трусами, может играть на гитаре всю ночь, жалуется как старый дед и «профилактически» шлёпает младших по затылку. Но при этом с какой-то необъяснимой любовью относится к Чану, позволяет спать лишние пару часов и всегда следит, чтобы в этом время никто не мешал.
Ёнхён – единственный, кого действительно стоит опасаться, и стая давно это поняла.
Если он мягко говорит «нет», даже Минхо пугается.
Ёнхён вообще более ответственно подошёл к новым соседям – именно он начал заказывать обычную еду, одежду, распланировал постройку второго этажа. Сколько ни пытались узнать почему, ответа не было. Ёнхён очаровательно улыбается и говорит, что просто захотелось разнообразия. Но лично Чану трудно представить, зачем двум существам, привыкшим к одиночеству и тишине, вдруг понадобилась оруще-вопящая стая оборотней, в полнолуние готовая разнести дом в щепки.
Но это не мешает чувствовать благодарность.
На кухне – завтрак, оставленный специально для Чана, и не важно, что время к обеду подходит. Подгоревшие черничные панкейки выглядят ничего, сложены на тарелке темнеющей горкой, рядом салфетка, вилка и банка сиропа. Гадать не нужно, кто их приготовил, только Феликс будет так заморачиваться, тем более, что приготовить всё пытался в форме косточек. Уджин обнаруживается возле плиты (не то, чтобы он был не заметный) - делает кофе, в ход идёт третья ложка сахара. Чан подкрадывается сзади, оправдываясь волчьей натурой, и резко-крепко обхватывает руками.
- Уджинни снова хочет сладенького? – игриво тянет, прижимаясь к тёплой спине.
- Нет, ведь мой сахарный уже пришёл.
Если и можно сгореть от неловкости, сейчас самый момент – Чан давится воздухом и прячет красное лицо между чужих лопаток. Такое всё ещё смущает. Правда. Несмотря на то, что случалось делать кое-что погорячее. Когда Дже выводит детей «погулять», собирая кучей и ведя в лес для ознакомления, много чего происходит в доме, о чём знать не стоит (но вряд ли это тайна). Ёнхён тактично удаляется пополнить запасы крови.
- Серьёзно? Прямо перед моей невинностью?
Чонин, ангелообразный снаружи, но сущий дьявол внутри, кривится в дверном проёме так, как может только самый младший и самый дерзкий, самый любимый (это тайна) и лелеемый сын. В лисьих глазах – смущение, желание развидеть и что-то ещё, что трудно пока различить. Чан хотел бы отлепиться и сделать вид, что всё не так, но не может. Вообще. Так и стоит, пока Уджин спокойно подливает в чашку молоко.
- Сейчас кто-то получит по меховому бочку, - развернувшись и перетянув за собой волка, Уджин следит за тем, что младший ищет в холодильнике. – Кстати об этом: ты уже начал линять.
- Осень же. – Чонин пытается незаметно стащить остатки газировки.
- Я нашёл твою шерсть в лежанке Минхо.
Чан издаёт ехидное «ууу», а потом до него доходит.
- В смысле в ле…
Он ведь рядом засыпает.
Чонин молчит пару секунд, а затем резко убегает, всё же что-то с собой прихватив.
- Дети растут так быстро.
Чан не хочет знать, что это означает. Как и том, откуда Уджин знает. К такому он точно ещё не готов, младший ведь такой малыш, ни одного гона не было, все дела. Ненене, никаких больше подозрительных обнимашек. Чан проследит со всей строгостью и суровостью, но только после того, как придёт в себя от мягкого поцелуя в шею. А то совсем не тянет быть зверем, готовым раздирать коварного Минхо на кучу дерзких котиков поменьше.
---
- Сынмин, присмотри за Джисоном, ладно? Сегодня он слишком болтлив, так и чувствую, что может за это получить.
- Хорошо. Мне нравится смотреть, как его лупят.
- Попробуй ещё раз.
- Я остановлю Джисона, если он соберётся что-нибудь ляпнуть.
- Умница.
Чан, проинструктировав второго младшего (на которого немного можно положиться), решает прогуляться. Вампиры спят дневные сны, никакого контроля над домом не остаётся, а чутьё относительно стаи развилось до такого уровня, что иногда посреди ночи Чан может проснуться, и просто «
Д ж и с о н». Сегодня кольнуло как раз такое. Поэтому не помешает лишний раз припугнуть. Чанбин захотел пройтись вместе, там и Хёнджин присоединился, красиво слиняв от мытья посуды.
Погода сухая и ясная, багрянец на деревьях немного отливает золотом.
Отойдя на метров пятьдесят от дома, Чан слышит раскатистый медвежий рёв.
Кто-то уже накосячил.
Давно так спокойно не ощущалось в лесу. Чувство защищённости многие недооценивают – но только потому, что жизнь не оказывалась на грани. До стаи Чан жил одними страхами. Сосущий голод из-за нежелания убивать, боязнь других альф, разорвавших бы сразу же, как только поймали. Одиночество, давящее по ночам особенно сильно, когда глухо воешь, но никто не отзывается. Много чего случалось «до», но об этом знает только Уджин. Обо всех плохо сросшихся костях и шрамах, о том, что иногда Чан говорит по привычке, что не голоден, хотя ел несколько дней назад.
Дже как-то сказал, что это не стая, а свора бродячих детей, и, если честно, более подходящих слов просто не существует. Чан забирал с собой тех, кто миру больше не подходил – но кому нужен был мир хоть какой-то. Вначале – Чанбин и Джисон. Вычислять потерянных даже слишком просто. Перепуганный, с подавленной ненавистью взгляд, часто помятая и рваная одежда, они не понимают, где находятся. В случае с Чанбином ещё и слишком воспалённые глаза, подслеповатые после превращения, боязнь света и лай, а не человеческая речь.
Дети сбегают из дома, если он есть.
Таких никто не ищет.
Джисону повезло больше других, он даже исключение из правил. Просто ушёл погулять на пару часов, просто заблудился, свернув не на том перекрёстке – и исчез за чертой города, сам не заметив. Не смог вернуться. И всё. Никто его не выгонял, дома несколько лет подряд ждала тёплая постель и брошенная приставка.
Хёнджин, обращённый в ящерицу, заполз в карман толстовки в поисках тёплого места – забыл, как превращаться обратно, и уже год жил так, не надеясь вернуться. Сам не знает, почему потянуло к Чану, как и не может объяснить этого Чонин, решивший обворовать уснувшего посреди парка придурка. Чан был оборотнем так давно, что знал, как помочь Хёнджину – и сам отдал последние деньги Чонину, косившемуся недоверчиво, готовому в любой момент сбежать.
Потом был Уджин, почувствовавший в Чане волка ещё раньше, чем тот успел открыть рот.
Феликс, начавший превращаться прямо посреди улицы, стонущий от страха и боли.
Сынмин, попытавшийся сожрать Джисона в беличьем обличье.
Минхо, долго закатывающий глаза и делающий вид, что ему не интересно.
Бродячие, случайно друг другу встретившиеся. Всё могло быть иначе, но случилось так, и Чан втайне не может быть благодарнее. Сейчас, слушая спор Чанбина с Хёнджином о том, кто будет выбирать сериал вечером (потому что вампиры-хранители недавно купили огромную плазму),
это кажется важной проблемой. Не выбор между ямой и холмом, чтобы лечь спать. Не страх встретить по пути чужую стаю. Пусть так и остаётся. Чан улыбается сам себе, и ему спокойно.
---
Чан находит много новых мест и знакомится со всеми, кто выглядит более-менее дружелюбным.
Выползшие погреться
сомнительно трупы, при виде которых пробирает на визг, не в счёт.
В душной части леса, влажной и пахнущей подгнивающей травой, он выходит к реке, на поверхности которой всё так же плывут лодочки с мертвецами, а разноцветные головы и хвосты русалок ярко мелькают в воде. Чанбин отказывается спускаться, Хёнджин же радостно несётся вперёд, предвкушая приключение. Пока Чан знакомится с хмуро уставившейся королевой и благодарит за спасение белки, состайник вовсю пялится на привлечённую шумом Йери. Уже пятнадцать минут спустя оба друг в друге находят родственные души. Гогот разносится над рекой, когда Йери рассказывает, как залепила недавно карпом в какого-то любопытного чёрного кота.
Встречается Бэкхён, несущийся в ворохе опавшей листвы будто настоящий лесной дух. Воздух рядом с ним совсем другой, сгущающийся и пряный, даже по ощущениям тёмный, но Чан ещё не знает, почему. В каждом шаге хранителя - сухой шорох листьев и какая-то нервозность. Вместе с ним существо, определить которое трудно, но даже издалека веет серой. Руки чёрные, будто обгоревшие, волосы такие же алые, как деревья в вампирском поместье. Бэкхён не выглядит хорошо, бледный, взъерошенный, бросает только, что очень торопится к какому-то «Кихёну».
Что должен кое-что сделать по пути.
Чан может походить по лесу ещё. Там, где все деревья вдруг окрашены в ослепительно лимонный, в месте, куда попадают случайно (нет), Чанбин замечает девушку, почти прозрачную, выделяющуюся только снежной белизной волос. Чутьё баргеста внутри него говорит, что обращаться к потерянной, привалившейся к тонкому стволу осины, не стоит. И что вообще лучше бежать отсюда.
Позже они узнают, что зашли в обитель призраков.
И повезло, что никто из них душу не выкрал.
Были мелькавшие чёрные силуэты между пугливо вывернутых деревьев – вроде бы ворон и кто-то невысокий, быстро растворившийся среди высыхающей листвы. Чан может поклясться, что заметил блеснувшее лезвие косы. Был кто-то странный, шелестевший в низине совсем далеко, у границы, - Хёнджин видел в метрах ста существо, похожее на обнажённого человека, с одной стороны поросшее самыми разными грибами, с витиеватым рогом на голове.
Было смешно, но больше всё-таки страшно.
Мертвецы то преследовали небольшой армией, подступая со всех сторон и грозясь выковырять глаза, то выползали по одному, и приходилось пинать их со спины, чтобы не зацепились за ногу. Чан так и не смог понять, от чего зависел их прирост, и не хотел, честно говоря. Смотреть на трупы – такое себе удовольствие, тем более, если при этом ещё и тошнит без конца, только успевай сплёвывать.
Какой-то парень с широкой ухмылкой и ярко-красными стёклами в круглых очках спросил, не может ли Хёнджин откинуть хвост прямо сейчас, потому что ну очень нужен «материал». Он будто ждал возле забегаловки у дороги, куда Чан, ругаясь от облегчения, смог выбраться из леса, выглядел так, будто пил три дня и три ночи. Получив отказ, даже не расстроился – пожал плечами и сказал «грустно», будто у друга что-то спросил, а не у незнакомца.
Не было сил даже спросить, откуда знает, что с оборотнями встретился.
Поедая горячую лапшу, приготовленную единственным работником забегаловки, Чан думает, что живёт хорошо, даже если брать в расчёт местный зомби-апокалипсис. Здесь его место, в этом лесу. На глаза наворачиваются слёзы, но это только от того, что в рамёне слишком много перца. Серьёзно, сейчас либо взорвётся, либо закричит – Чан низко опускает голову, чтобы никто этого не заметил.
Чанбин больше не настаивает на фильме ужасов.
Хёнджин говорит, что хочет мультик с принцессами и горячий шоколад.
