---
Всё внутри дома приведено в более-менее человеческий вид, больше не пахнет пыльной затхлостью и старостью, забирающейся в самые лёгкие. Хотя, по-хорошему, тут бы обои переклеить и интерьер сменить. Вонпиль даже окна вымыл, решив, что раз взялся – нужно уборку до конца довести. Избавиться бы ещё от картин с чьими-то портретами, навешанных вдоль каждой стены, а то размытые, поплывшие от времени и местами пожелтевшие лица будто пялятся, с какой стороны на них не смотри. Лучше вообще сжечь. Исполнить давнюю мечту. Если подумать, всё детство прошло здесь, где часто ездившие в командировки родители оставляли без сожалений и веры в то, что потом сын со слезами рассказывал. Вонпиль помнит, какими высокими ему казались шкафы с провисшими от тяжести вешалками, скрипящие от любого сквозняка. Когда было совсем страшно, например, бабушку снова начинали бить судороги, он прятался в них, забивался в угол и накрывался терпко пахнущими платьями. И ничего не видел тогда, не слышал. Бывало, случайно засыпал под столом, который в какие-то дни накрывался плотной чёрной скатертью – тогда в гостиную запрещалось заходить, потому что у бабушки были «гости». Вонпиль пытался подглядывать, но пугался и всё равно никого не видел. Бабушка сидела за столом одна, негромко разговаривая. Это потом станет понятно, что она была сильно, неизлечимо больна. Что страшные приступы, случавшиеся всегда быстро и внезапно, разговоры за круглым и пустым столом и запреты, которым не было числа, были очень плохими предвестниками. Впрочем, Вонпиль всё понял ещё тогда, когда его почти на день заперли в чулане за то, что разломал старую «ценную» доску. С виду она была всего лишь деревяшкой с выжженными буквами, такую можно было сделать за полчаса, но бабушка кричала так, что дрожали стёкла в сервантах. Ну и ладно, что теперь сделаешь. Вонпиль вырос. Кроме того, он больше не один, и если какое-нибудь дерьмо случится, ему есть, кому позвонить. Можно прямо сейчас Кихёна подоставать, спросить, как там девушка, у которой перелом сам сросся, узнать заодно про чёрную парочку – хоть не так скучно будет, точнее, не так тихо. Спать спокойно здесь придётся привыкать, конечно.---
Хосок – первый гость, пришедший на «новоселье», но выглядит не празднично, даже уши из-под кепки торчат не так задорно, как обычно. Главное – не ляпнуть об этом, тема чувствительная и почти запретная. Ладно, нужно быть честным – Вонпиль и сам не полыхает счастьем, учитывая, что снова уснул только под самое утро, когда тени в комнате начали выцветать в синий. Детские страхи с наступлением темноты любую уверенность ломают, особенно когда ты прямо в них застрял. Тени под глазами Вонпиля чернеют даже быстрее, чем листья на улице. А ещё какой-то «важный» разговор предстоит. Набежавший туман кажется подозрительно густым, и Вонпиль, выглядывающий в окно, не может не предполагать во всём этом тайный смысл. Теперь во всём подвох видит, так безопаснее. Хосок приносит с улицы горьковатую сырость поздней осени и воздух, которым трудно дышать. Весь смазанный из-за белого, до самого порога за одежду цепляющего, он вдруг совсем резко становится каким-то настоящим, стоит только переступить порог. Когда Вонпиль приехал сюда, ещё до того, как поплавал в мёртвой реке, Хосок был первым, с кем познакомился – точнее, первым, с кем вообще заговорил. Простое придорожное кафе, без вычурных претензий большого города (всё существо Вонпиля дрогнуло), дешёвая еда и явно скучающий, но неохотно ввязывающийся в беседу работник. На секунду показалось, что они уже где-то встречались, но Вонпиль просто отмахнулся от странного предчувствия. Сейчас того же мнения. Мало ли людей на земле, кто-то похожий да встретится. А вот Хосок смотрел очень пристально, что тогда, что сейчас – потом вдруг спросил, помнит ли Вонпиль о нём что-нибудь. Услышав «нет», будто и не увидился. Хосок сказал, что нужно поговорить. Но не в кафе, в другом месте. Может, в доме Вонпиля, «потому что так будет понятнее». Фон беседы был слишком серьёзным, чтобы даже немного пошутить про неловкие подкаты, так что Вонпиль, растревожившись и пролив кофе, просто согласился. А потом проснулся в доме Кихёна, спасённый русалкой, кормил призрака с руки – всё завертелось и забылось. Хосок своим приходом в ведьмовской дом о разговоре напомнил, так что вот он, Вонпиль, поджимает от стрёма всё, что можно, и ставит чайник, боясь смотреть на гостя. И тишина вокруг. - Ты всё ещё меня не помнишь. – Хосок первым нарушает долгое молчание, беря протянутую чашку чая. Смотрит на чаинки и чуть хмурит брови. – Может, так даже лучше. Перед глазами упрямо всплывает угловатый многоэтажный дом на отшибе леса, но разум тут же гасит картинку. Нет. Вонпиль не попадётся на это снова. Просто надоедливые кошмары, которых нахватался из фильмов и книг. Мама говорила, что этого дома никогда не существовало. Бабушка всё придумала, потому что была больна – и просто заставила верить. Лопоухого мальчика, ходившего с колодой карт в руках, с которым заставляла играть – тоже, каким бы реальным он не казался. Хосок с кем-то путает. - В детстве ты часто бывал у нас в поместье, твоя бабушка приходила к моей, - взгляд гостя вроде бы спокойный, но голос звучит как-то сухо. Как когда говоришь о неприятном, как можно меньше стараясь рассказать. – Мы были одинаковыми – без способностей, и они пытались это исправить. Вонпиль стоит у плиты, и в голове такая же тишина, как вокруг. Не чувствует, не понимает – а что можно, когда не веришь. Просто смотрит, моргая, слова никак не могут оформиться в мысли. Разве это не те ложные воспоминания, о которых ему всё детство твердили, от которых нужно было избавиться поскорее. - Твой глаз косит из-за бабки. Разве не потому, что упал с качели. - Не смог вызвать духа с помощью доски, и она ударила ею. Разве не - Я был там. Тёплый, травяной запах чая прогревает воздух; за окном, растекаясь в тумане, жители города пытаются хоть куда-нибудь выбраться, ходят, делают дела. Внутри дома время застыло – даже вдохнуть не получается, хотя, может, Вонпиль просто забыл, как это делать. Ему в очередной раз нужно во что-то поверить? В то, что не болезнь заставляла бабушку бросаться сколотыми камнями и кричать? Что детство, измученное слезами, смешанное со страхом, не верящими родителями, запрещавшими даже говорить о том, что происходило, рассыпается прямо сейчас? После всех долгих лет, когда пытался его собрать во что-то разумное? Вонпиль не замечает, как цепляется за край старой плиты. Вечно тихий, неразговорчивый мальчик с раздутыми от карт карманами. Особняк на отшибе, высокий и мрачный, и лес, расступавшийся перед ним будто в пренебрежении. Старая женщина, никогда не кричавшая, как бабушка, но умевшая смотреть и молчать так, будто била, и её чёрные, очень холодно блестевшие глаза. Хосока раз за разом заставляли делать расклады на будущее, на настоящее, и даже когда плакал и путался, нельзя было остановиться. Вонпилю совали разрисованные пугающими буквами, сморщенные листы бумаги и хрустальные шары, трескавшиеся прямо в руках – ими же потом прилетало по всему телу. Обоих отправляли в лес поздно вечером, запрещая возвращаться, чтобы «наказать».. Обоих клеймили позором рода. - Вижу, что вспомнил, - кривая ухмылка Хосока возвращает в мир, который прежним больше не будет. – Завидую, что смог забыть, правда. У меня не получилось. - Бабушка… бабушка была сильно больна, и родители заставили... Все были больны, кроме Вонпиля. Он еле выдавливает слова, понимая, что с самого начала был прав. - Ты теперь можешь правдиво гадать? Ненависть, с которой маленький Хосок смотрел на свои карты, вспыхнула перед глазами. Раз за разом рвал колоду, потом сам же, размазывая слёзы по лицу, её склеивал. Выбрасывал в лес, чтобы потом возвращаться и искать, и всё равно ничто из того, что предсказывал, не сбылось. Вонпилю всегда казалось, что карты были несправедливы. - Да, но от этого одни проблемы. Хосок как-то агрессивно отпивает от чашки, взгляд тяжелеет. Он научился. Значит, и Вонпиль может, чем бы его бабушка не занималась – потому что они одинаковые. Не любимые тем, что им предназначено. Хосок был, во всяком случае. Призрак беловолосой девушки не просто так именно к Вонпилю пришёл – ведь больше никто её не видел, даже у Кихёна, повелителя ведьм, не получилось встретиться. Опасные типы в магазине назвали «мелким из дома медиума» - неужели вот кто он теперь? Или нет, кем всегда был. Бабушка оставила этот дом потому, что верила. Слишком жестоко, но всё же верила. - Не скажу, что получится сбежать, поэтому старайся держаться на расстоянии. – Хосок, допив чай и уже поправляя влажные после тумана волосы, совсем слабо улыбается. – Когда будет нужно, просто делай дело, а потом живи, будто ни о чём не знаешь. Только так можно справиться. Тебе придётся многому научиться. Им всегда что-то нужно, но ты – один, и всем помочь не сумеешь. И приходи завтра на работу. Я бы в этом доме с ума сошёл, прости, конечно. Он так выразительно обводит взглядом кухню, что Вонпилю становится неловко. Хоть это и правда.---
Туман не ушёл к вечеру, лишь стал более плотным. Из окна уже ничего не разглядишь, а выходить на улицу Вонпиль очень не хочет, да и не за чем. В кафе тепло, едва слышно играет музыка, и никого вокруг. Пока Хосок возится с привезёнными продуктами, Вонпиль вытирает столики, всё равно заняться нечем – ещё немного подпевает, чтобы не так тихо было, потому что снаружи всё выглядит жутко. А с пением не так стрёмно. Мир будто поглощён белым. Жадно захватывая воздух, он подбирается к самим стёклам, застывает в каких-то пяти метрах, только бурая трава видна, сопротивляющаяся захвату. Смотрит слепыми глазами отовсюду сразу, и Вонпиль прикладывает все силы, чтобы не увидеть в этой выцветшей мгле кого-нибудь лишнего. Бессонная ночь прошла в изучении собственных способностей. И они такое, если честно. Призраков пока не намечается, в голове песня смешивает с убеждением Хосока, что никто просто так не заявится, место кое-чем защищено. Хорошо, если так. Сейчас нужно сконцентрироваться на этом въевшемся в дерево стола пятне, никак не оттирается, хоть всё вокруг уже блестит до скрипа. Поэтому, когда входная дверь раскрывается, Вонпиль путает её скрип с тем, что сам вызывает. А потом чувствует прошедший по спине холод. - Вы же работаете, да? Извините, что отвлекаю. Вонпиль разворачивается и застывает прямо с тряпкой в руке. Более красивого человека он в жизни не видел – самая первая мысль, в голове появившаяся. Невысокий, худощавый, одетый в куртку будто с чужого плеча и джинсы, с короткими тёмно-бордовыми волосами, этот посетитель, скромно поклонившийся, бьёт в самое сердце. Лицо, всё сплошь из совершенства гладких линий, широкие брови вразлёт, тёмные, с извинением глядящие глаза. Будто фарфоровый, ненастоящий. Вонпиль моргает несколько раз, прежде чем доходит вопрос. - Д-да, конечно, подождите немного. Хосоку нужно его увидеть. И чтобы подтвердил, что не галлюцинация. Хосок, кажется, этого парня уже видел, потому что на окрик приходит недовольным, а потом заметно расслабляется. Вонпиль возвращается к войне с пятном, но не может не подслушивать и не коситься. Если посетитель по-настоящему такой же скромный и тихий, каким кажется, это просто невероятно – в смысле, при такой внешности он мог бы владеть миром, зачем раскланиваться. Хосок обращается к нему по имени – Тэён – и создаёт какой-то нереальный контраст. Кажется ещё шире и тяжелее, в то время как парень напротив него – ниже, худее и почему-то беспомощней. - Вы, случайно, не находили здесь серп? Ржавая изогнутая железка, неприятная на вид? – приятный голос звучит негромко, но при этом так, что даже через несколько столиков слышно. – Я где-то его потерял, но не могу вспомнить, хожу теперь, как дурак, и пытаюсь найти. Хосок ничего об этом не знает, только пожимает плечами. Тэён извиняется и немного краснеет. И всё же упрямое пятно побеждено. Вонпиль выдыхает, совсем не стесняясь радости – было трудно, но он справился, не сдался. Повернувшись, он уже прямо смотрит на гостя, ожидающего заказа, глядящего в окно бессмысленным взглядом. Больше не улыбается. Что-то привлекает внимание, и, присмотревшись, Вонпиль видит шрамы на чужой коже, не скрытой одеждой. Десятки грубых линий на шее, длинных, переплетающихся коротких и будто бы рваных на шее, выбеленные уплотнения на руках, кривящие пальцы. Вонпиль вдруг замечает что-то более подозрительное за спиной Тэёна. Минимум дюжину призрачных рук, оживлённо друг с другом спорящих, тягающих за пальцы и бьющих кулаком, угрожающих, хватающих воздух. Наверное, то, что при этом Вонпиль почти слышит какой-то гудящий шёпот вокруг отстранённого парня, уже слишком. Не так он планировал начать карьеру медиума. Совсем нет.