---
Когда дом просыпается окончательно, только Хёну кажется искренне радостным от того, что Сыльги снова в себе. Конечно, не без двойного дна его радость, но не важно. Кихён, крайне растрёпанный, с синими полукружиями вокруг глаз, всего на секунду выдаёт подобие улыбки, а потом снова мрачнеет. Ходит на кухне от стола к холодильнику, потирая затёкшую шею, потому что спать на полу, даже с очень хорошим матрасом, вообще не здорово. Сыльги мужественно давит зарождающуюся вину. Не хотел - не пустил бы на кровать, всё честно. Джухён, кажется, успела привыкнуть к тому, как теперь живут люди – все эти электроприборы, плиты с зажигающимся огнём, телефон. Хотя ладно, про телефон она знала раньше, Сыльги же постоянно фотографировала, но вот то, что в любой момент можно разогреть еду, не используя костёр или огромную печь… Это странно и пугает. Поэтому бывшая русалка всё ещё смешно подпрыгивает от свиста кипящего чайника. Завтрак очевидно становится местом обсуждения проблем, разобраться в которых нужно как можно раньше. Первое – что теперь делать Сыльги, новому некроманту, если учить её некому, а работу выполнять нужно. Второе – как вообще существовать, будучи повелителем мёртвых (гримуаров, мемуаров или инструкций нет). Третье – почему труп молодой девушки с серебристыми волосами уже второй день упрямо приползает к дому. Последнее самое интересное, конечно. Хёну говорит, что пытался избавиться. В то утро, когда нашёл тело под домом, посчитал, что само уползёт, как только полнолуние кончится – но нет. Не издавая ни звука, больше не шевелясь, девушка лежала на ступеньках, отказываясь разговаривать. К вечеру Хёну решил оттащить её обратно в лес. Для верности вырыл яму, как положено всё обустроил (гробовщик – не профессия, а стиль жизни). Труп даже не сопротивлялся, только пялился широко раскрытыми глазами, в которых даже отблеска эмоций не было, и забрасывать землёй, пока пялятся, было очень странно. К этому утру девушка вернулась. - Она может приходить к тебе. – Кихён держит в руке полотенце и указывает им на Сыльги. На огромной сковороде жирно шипят бекон и яйца, и ведьмак, отворачиваясь к плите, осторожно зажимает тканью нагревшуюся ручку. – Если мёртвый такой упрямый, что даже в земле не успокаивается, значит, его кто-то очень громко зовёт. Сковорода замирает на полпути к тарелкам. - Чёрт возьми. Ты и правда это сделала, Кан Сыльги, - угрожающий тычок Кихёна заставляет всех отдёрнуться – всё же горячо, ещё обожжёт. – Когда мы вернулись с болота, ты с час распевала заклинания некроманта - я думал, что это инициация такая. Вот иди теперь сама разбирайся. - Серьёзно? Я же только из комы вышла, это нечестно, - жалкие попытки отмазаться пресекаются сощуренным взглядом и фырком. - Как поешь – сразу на улицу. Сыльги не может не посмотреть на Хёну жалобно, с немой просьбой, но он, пожимая плечами, отказывает в защите. Тем более что ведьмак успевает перехватить этот взгляд, и на лице ясно читается «только попробуй». Против Кихёна нет приёма, особенно если он плохо спал последние дни и снова отпускает Хёну на кладбище – точнее, в это самое худшее сочетание событий нужно радоваться, что хотя бы не выпинывают с ноги. Не без злорадства Сыльги думает, что теперь намного круче каждого, кто здесь находится (судит по Хёён, конечно). Как только она совладает с новым даром, всем покажет. И будет требовать больше мяса, чем Кихён сейчас в тарелку положил. Джухён сидит так тихо, что о ней почти забываешь. Только когда вскрикивает, схватившись пальцами за ещё не остывшую еду, Сыльги смещает внимание. И то, что видит, - неловко, если говорить помягче. Потому что Джухён не умеет пользоваться ни вилкой, ни палочками, а потому всё делает так, как привыкла – руками, хватается прямо так за всё, до чего дотягивается. Хорошо, что слишком длинные волосы заплели в косу – иначе показалось бы, что оголодавший лесной дух за столом сидит. - Джухён, мы об этом уже говорили, - голос Кихёна почти не выдаёт его чувств. – Нужно брать вилку и жевать медленно, чтобы походить на воспитанного человека. И никакого облизывания пальцев. Бывшая русалка молча закатывает глаза, демонстративно поднимает со стола вилку, только зажимает её во всём кулаке. Хёну давится смешком, но тут же делает очень серьёзное лицо, чтобы не перепало. Сыльги опускает голову, чтобы её тоже не заметили, и всё происходящее ужасно странно, но при этом как-то забавно. Недовольные ворчания Кихёна раздаются по кухне ещё минимум полчаса, подкрепляясь чем-то вроде «взрослые они и самостоятельные, а как убрать за собой – сразу у всех что-то болит», и «я б сказал, что болит», и «то же мне королева». Особо эффектно это сопровождается звоном посуды и методичным стуком – Хёну улыбается и говорит, что Кихён специально так громко тарелки ставит на место, чтобы показать, что никто ему по дому не помогает. Ну что же, Сыльги бы с радостью, но нужно заниматься зомби. Сам же сказал – после еды сразу к ней. (Джухён ползёт вдоль стен в качестве моральной поддержки)---
На улице холодно – без шуток, может, из-за раннего утра подмораживает. Изо рта плотными парами вырывается белёсый воздух, такой же по цвету, как притаившийся вдоль деревьев туман. Осень кончается, и это не остановить; впрочем, никто не собирается. Сыльги жалеет, что не надела свитер, а накинула на пижаму первую попавшуюся куртку, и надеется, что не подхватит простуду или ещё что подобное. Иначе Кихён уничтожит, можно не сомневаться. А потом воскресит и прибьёт ещё раз, наверняка. Первое, что бросается в глаза – холодный и тусклый блеск серебра у ступенек, будто лунный свет случайно пролился или ртуть. Потом уже Сыльги, спускаясь вниз, замечает приваленное тело. Джухён не может спуститься сама, поэтому просто падает к перилам террасы, бдительно наблюдая и говоря, что это всё не к добру. Любой мёртвый не то, чтобы к хорошему. Перепачканная землёй, с прилипшими к щеке листьями, незнакомка очень медленно поворачивает голову на звук шагов. Сыльги встречается с ней взглядом, но не чувствует ожидаемого страха – внутри вообще подозрительно спокойно. Не моргающие глаза, неровно выцветшие до свинцового, напряжённо смотрят, но за ними одна только пустота. - Как тебя зовут? Сыльги осторожно садится на самую последнюю ступеньку, и вот штаны точно можно было потеплее надеть. Не май месяц, между прочим, труп одет по погоде больше, чем она. Необъяснимая уверенность в том, что именно так будет лучше - приблизиться и попытаться вывести на разговор - кажется нелогичной, но в колдовстве это как бы основа. Интуиция, чутьё, всякое такое. - Бёри. Мун Бёри. Низкий и тягучий голос, медленно растягивающий слова, совершенно не подходит нежному, пусть даже и начавшему изменяться лицу. Разговор начинается гладко - это хорошо. Найти мертвеца, который бы смог отвечать на вопросы, не пытаясь при этом тебя разорвать – большая удача, хотя если Сыльги её призвала, всё немного осложняется. - А я Сыльги, - едва улыбаясь, ведьма всё ещё не чувствует опасности. Кроме той, что начинает исходить от Джухён, что-то без остановки бормочущей сверху. - Бёри, скажи, почему ты здесь? Чужой взгляд так же не спеша уходит в сторону. Только движение глаз поддерживает иллюзии "жизни" в несчастном теле - ему явно пришлось нелегко. Ноги выгнуты под неестественным углом, у живых такое без перелома невозможно, грудь с виднеющимися синяками не вздымается от дыхания. Несколько минут вокруг очень тихо, слышно только отдалённое щёлканье в лесу, где от первых холодов трескается тонкая кора. - Я пришла на. Зов. Значит, и правда новый некромант виноват. - Ты позвала. Меня. Я не. Могу. Уйти. Вот и первое задание в качестве повелителя мёртвых – разобраться с ни в чём не повинной жертвой, которая и после смерти не может собой распоряжаться. Сыльги, всё же нервничая, тянется к чужой руке, и даже предупреждающий окрик Джухён не останавливает. Откуда-то она знает, что нужно сделать - ну, или проклятье знает. Странные, не заглушаемые инстинкты, магия, которой никто не научит, кроме неё самой. Чужая рука на ощупь такая же холодна и твёрдая, как ступени. Сыльги не различает слова, что в её голове сейчас гудят. Повторяя и надеясь, что не раскроет случайно врата ада, ведьма будто распевается, и с каждым сказанным звуком синюшные пятна на мраморной коже Мун Бёри, на открытых руках и содранных коленях становятся всё светлее. Некромантия не может вернуть жизнь – как и любая магия, даже нарушающая законы природы алхимия, - но напитать остывшее тело энергией способно. Чтобы хоть как-то поддержать затухающие угли сознания. - Я убила тебя, Бёри? – Сыльги спрашивает с неловкой заминкой, старается не обращать внимание на шикнувшую «нет» Джухён. Некромант не только может умерших поднимать, но и живых укладывать, так что всё пока логично. - Нет. – Интонации сероволосой девушки заметно выровнялись, она больше не такая медленная. Взгляд снова возвращается к ведьме, более осмысленный. – Я была в лесу живая. Он что-то сделал с моей шеей. - «Он»? И снова молчание. - Всё хорошо, не торопись, - и это правда так, Сыльги уверена. Касаться Бёри ей не противно, не хочется вывернуться наизнанку за ближайшим деревом, хотя раньше так бы и сделала. Немного нервно, но точно не страшно. Хёён, проводившая с мёртвыми так много времени, уже не кажется непонятной. И да, от трупа не воняет, наверное, из-за холода. Это очень влияет на установление отношений, если честно. Будто просто очень замёрзла. - Я была с друзьями, тури… туристический поход, - запинаясь, Бёри всё тем же низким голосом пытается говорить. – Захотела в туалет. Ушла. Далеко в лес. Он вырезал на земле круг, в нём ещё один. Фиолетовый свет везде, волосы стали белыми. Потом появился другой. Бросил в круг животное, оно кричало. Джухён издаёт странный звук, и, подняв голову, Сыльги видит её побелевшее лицо. - Меня заметили, я тоже кричала. Он достал что-то железное. Я умерла. В лесу кто-то проводил совсем запрещённый ритуал, не нужно возглавлять ковен или учиться колдовству сотню лет, чтобы это понять. Как и то, что Мун Бёри, не в то время оказавшаяся не в том месте, стала ненужной свидетельницей. Тот, кто сделал это, угрожает всему лесу, не важно, по каким причинам. Убийство человека нельзя оправдать. Сыльги не настолько могущественна, чтобы тут же со всем разобраться – незачем отрицать очевидное, - но и она может быть полезной. Можно защищать по-разному, например, так, как Хёён делала. Сыльги решает, что пора брать смерть в свои руки. Ей придётся сходить на кладбище и вырыть собственную могилу.---
Да, всё действительно иначе – по привычке тело боится, но разум спокоен, поддерживаемый внутренним, ещё не ставшим своим знанием. Сыльги отправляется в самую глубину леса, и не только ради того, чтобы Мун Бёри отвести в место, где та простилась с жизнью (потому что Кихён попросил посмотреть, какие именно круги были нарисованы). Слишком долго всё здесь было беззащитным, осквернённым голодом и яростью; слишком много мёртвых выбралось наружу, потому что некому было о них заботиться. Это не то, что Сыльги хочется делать. Но больше свободы воли у неё нет. Джухён вместе с Чангюном, уже человеком, способным поддерживать под локоть, уходит к реке. Не насовсем, это понятно. Сыльги не представляет, что можно сказать русалкам. Мёртвые должны оставаться мёртвыми – но сердце Джухён теперь бьётся, и ничего с этим не сделать даже им. Остаётся надеяться, что никто бывшую королеву от горя не попытается утопить, никогда не знаешь, что ожидать от расстроенной нечисти. Поэтому пришлось уговаривать Чангюна. (и сдерживаться из-за ехидных смешков) Сыльги идёт по насквозь промёрзшему лесу и не может свыкнуться с тем, что осень кончается. Через каких-то пару дней - самайн, и мир окончательно станет тёмным. Солнце умрёт до весны, и снег покроет холодным саваном. Где золото, слепившее глаза своим кружевом сквозь пятна синего неба, и где прохладный ветер, скользящий по шее? Теперь только забирающаяся за шиворот сырость, твёрдая земля и мелкие багровые яблоки на диких деревьях. И туман, сгущающийся с каждым часом всё сильнее. Бёри идёт довольно бодро, останавливается только тогда, когда падает, не заметив ямки или разросшихся корней. Учитывая, что падает она всем телом ровно, как палка, даже не пытаясь защититься, звук получается очень громким и пугающим. Хорошо быть зомби, когда можно любую сломавшуюся конечность вправить на месте, ни боли, ни радости, никаких ощущений. Сыльги почти привыкла к тому, что её новая «помощница» всё время смотрит одинаковым (никаким) взглядом и не жалуется. Знаний Кихёна не хватило, чтобы рассказать, почему же девушка так привязалась, но кое-кто помогущественней – интернет – сразу же выложил, что первый, кого некромант призовёт, остаётся его слугой навечно. Ну, или до тех пор, пока заклинатель не умрёт. Поддерживать чужое тело за счёт себя нужно. Сыльги не знает, зачем руки её тянутся к встречным деревьям, оставляя на тут же слезающей коре след невидимого заклинания, почему она что-то говорит, замечая это уже на последнем слове. Проклятье, пытавшееся её убить, будто знает, что нужно делать, с неопытностью не считается. А может, это призрак Хёён помогает – невидимый и сожалеющий. Хочется верить, что она не просто так прокляла на весь остаток жизни с мертвецами возиться, только об этом уже не узнать. Что Сыльги знает точно – ей нужно на всех поставить печать некроманта, как белая ведьма делала. Кихён прошёл посвящение первым, и как-то так получилось, что вместо того, чтобы раствориться на коже, как делала Хёён, витиевато-змеистый символ (первый пришедший в голову) застыл очень тонким, едва различимым серебром. Кричал он, конечно, сильно, но ведь в этом есть смысл – каждая ведьма колдует по-своему, свой дар использует. Как ещё металлическая ведьма должна клеймить? После места убийства нужно будет сходить к Бэкхёну. И ещё к вампирам, там у них вроде бы целая куча живности завелась – учитывая, что по лесу бродят минимум двое убийц, смерть всё ещё эм, мёртвая, любая помощь будет кстати. Обязательно нужно зайти к гадалке, он же беспомощный, если что случится, а ещё спасибо сказать – прибежал сразу же, пытался помочь. О хороших людях всегда нужно заботиться в ответ. И хоть бы до наступления темноты успеть. Воспоминания Бёри слишком запутаны, поэтому Сыльги идёт скорее интуитивно, нежели по её указаниям. В этой части леса она была сколько, раза два? Несмотря на туман и влажность, листья на деревьях, тонкоствольных и гладких, всё ещё пронзительно-жёлтые, очень резко выделяющиеся. Правда, не везде так – под некоторыми осинами лишь угольная чернота, на стволах сгнившие линии и хаотичные пятна, какие-то закругляющие полосы болезни. Разве здесь не всегда обитали призраки? Бэкхён так рассказывал – там, где жёлтые деревья, маются проклятые. - Это здесь, - неожиданно Бёри останавливается, тяжело и медленно моргая; всё ещё пустое, безэмоциональное лицо. Когда-нибудь Сыльги к этому привыкнет. – Меня убили здесь. Значит, поблизости должен быть магический круг. Возможно, из-за этого всё здесь выглядит таким осквернённым – не только невинного лишили жизни, но и использовали что-то запрещённое. Пока Бёри застыла, новый некромант решает прикоснуться к земле. Не то, чтобы сознательно – что-то вроде очень настойчивой команды, вдруг появляющейся в голове. И непонятно, как объяснить. В первые секунды усеянная угольно-жёлтыми листьями земля холодная, но затем невидимые иголки будто впиваются в ладонь. Недовольно, беззвучно вопя и жалуясь, поверхность почти вибрирует, но вокруг всё ещё абсолютно беззвучная тишина. Сыльги закрывает глаза. Не видит, как от её руки чёрной змейкой стелиться дым начинает, петляя, пока, наконец, не останавливается в нескольких метрах - и с коротким шипением вспыхивает, заставляя открыть глаза. Ритуал, или чем бы он ни был, проводился там. Разгрести листья, чтобы увидеть следы, - самая первая мысль, но неожиданно Бёри хватает за руку, да ещё так сильно, что прорывается вскрик. Мёртвые ведь не чувствуют – ни других, ни боли, и следы от её твёрдых пальцев точно останутся. - Дай мне. Я не умру во второй раз. Кихён всегда говорил, что прежде чем сунуться в какое-нибудь дерьмо, нужно перепроверить – но следовать его поучениям Сыльги, конечно же, не научилась. Трогать оставленные после ритуала вещи действительно опасно, даже немного неловко, что зомби это понимает, а живая – нет. Бёри идёт к месту, над которым уже успел развеяться дым, не приседает, а падает рядом, потому что не получается сразу согнуть ноги. Лёжа разгребает почерневшие листья и вдруг передёргивается всем телом – но продолжает, будто так и было задумано. Остатки тёмной магии, яростно пытающейся сохранить свои секреты, и правда бесполезны на мёртвом. Сыльги, осторожно подходя ближе, видит безжалостно вспоротую землю, так и не зажившую от проклятья, и круги с грубыми треугольными узорами. Смерть была здесь, настоящая, и дело не только в Бёри. Кость Чунмёна в ноге некроманта болит так, что невозможно стоять.