Monster effect: Death Parade

- У каждого смерть – своя, вы знали? Чунмён ни к кому конкретно не обращается. Чуть качает головой, сам себе на вопрос отвечая - живые о таких деталях и не должны быть в курсе. Неторопливо отпивает кофе и снова оглядывает гостиную, в которой, кажется, стало нечем дышать. Погасшие свечи выглядят нелепо и странно, почти до самого низа потемневшие. Сидящие напротив люди, бледные, но с горящими от напряжения глазами, плотно прижавшиеся друг к другу, напоминают детей у костра, которым вожатый вот-вот расскажет "историю". С той только разницей, что с этой страшно будет по-настоящему. - Раньше я всё делал сам. – Смерть великодушным жестом предлагает слушателям кофе, и никто, конечно, не отказывается. Безопасней принимать такие подарки и много не думать. – Пожинал души день и ночь, чистые, испорченные, надорванные и бесполезные, смотрел, как люди горят и тонут, убивают друг друга в грязи. Я видел, как рассыпались их жалкие башни и мечты, не менее бессмысленные, как рождались святые пророки и воины, кровавым походам которых не было равных. Мне было любопытно. Я держал на руках каждого из их богов, принимал свои незаслуженно скромные жертвы. Я привязался к ним; люди, бесконечно сменяя друг друга, помогали забыть о том, что я был один. - У вас были любимчики, мистер Смерть? – Вонпиль, которого перед началом беседы успело стошнить от волнения, выглядит так, будто уже всё равно. Весь страх вышел вместе с обедом. - Конечно, были, - выскользнувший смешок звучит неожиданно мягко. – Сотни, тысячи душ, с которыми не хотелось расставаться. Или не так – которые никому, кроме меня, не были уже нужны. Кихён соединяет точки и вдруг вскрикивает, хлопая ладонью по полу. - Жнецы!.. Оставленная чашка с остывающим кофе коротко дребезжит в ответ. - Не только, но в большинстве. Люди занятны и изобретательны, всегда смотрят иначе, и я понемногу разрешал играть с миром, чтобы посмотреть, до чего дойдут. Жнецы стали первым моим экспериментом; невостребованные души, по которым не плакали, без вести пропавшие, погибшие на ничейной земле. Каждому я отдал часть меня, осколок, дыхание, мысль, но, даже так, они не вышли совершенными бессмертными. Слишком самостоятельные, человечные, как не запрещай. Некроманты живы, способны держать смерть в себе, но не больше ста лет - мне этого мало. Люди вообще не выдерживают прикосновений вечности. Но зато с удовольствием мутируют - этого я всегда от них ждал. Один из очень удачных примеров сейчас сидит здесь. Взгляд Чунмёна на мгновение кажется не таким гнетущим, смягчается, глядя на Хёну. - А ещё есть юный Лухань, особенно забавный – разделён ровно наполовину и не принадлежит никому. Вас таких, полукровок, куда больше, чем думаете. Вот почему люди мне нравятся. Создаёте философские камни из душ, пренебрегая собственной, поедаете себе подобных и заклинаете воздух, пытаясь остановиться. Потрясающее, настоящее зрелище. Но самые страшные ваши мечты – жить вечно – уже не сбудутся. Моя ошибка так и останется единственной. Хосок с Вонпилем многозначительно переглядываются (снова), и Кихён не может сдержать недовольного «хм», одного вместо тысячи слов. Когда вокруг тайны, которыми с тобой почему-то забыли поделиться, это не здорово – особенно если заставляет себя чувствовать так, будто мимо всего интересного прошёл. Своеобразно интересного, конечно. - Тэён среди прочих моих любимцев всегда выделялся именно тем, что не хотел лезть вперёд. Старший среди пяти братьев, беднее и несчастней крысы, он заботился о них один, совершенно о себе забывая. У меня к таким слабость. – Чунмён уже закончил с кофе, и чашка исчезла так же незаметно, как и появилась. Длинные белые пальцы Смерти изящно складываются в замок. - Я был в Китае тогда, вместе с первыми жнецами, и собирал души, которые ещё пытались спасти лягушками – их прикладывали на бубоны, думая, что так чума «уравновесится». Иногда, вспоминая это, мне всё ещё смешно. Никто не поддерживает Чунмёна вежливой улыбкой. Глаза лишь шире становятся от понимания. - В перебитом, потерявшим всё Тэёне, слонявшемся по чумному городу, я вдруг увидел пустоту, которой никогда не было. Его судьбу стёрли, а такую душу не забрать даже мне – Смерти нужен срок. Возможно, просто упустили; в Хэнане никого не осталось, мы косили неделями. А может, именно так и должно было случиться. Я не знаю, никогда не видел того, другого. У всех есть судьба и смерть, вы, - лёгкий кивок указывает на присутствующих, - не можете их избежать. Тэён стал первым «невостребованным живым», и я подумал, что такой случай выпадает лишь раз. Он точно выдержит бессмертие, ведь жить больше было незачем. Как и умирать. Неожиданно Чунмён замолкает, переводит взгляд на завешенное окно. Неосознанно за ним повторяя, живые тоже в него теперь пялятся, но ничего, конечно же, не видят. Странных звуков нет, обыкновенная тишина, прерываемая тяжёлым дыханием. Мертвецы сюда не заходят, разве что какие-нибудь совсем старые, да и люди бы крик подняли, увидь ползущее тело. Совсем не хочется узнавать, что именно привлекло внимание. - В любом случае, я ошибся. - Чунмён медленно поворачивается обратно. - Мой парад смерти, клуб несчастливых любимчиков, пополнился самоубийцей, а не сверхчеловеком. Не так я себе это представлял. Тэён умирает, но умереть не может. Повторяет одну и ту же судьбу сотни лет – растит братьев в невыносимых страданиях, потом их теряет, никого не может спасти. Остаётся один и всё помнит. Крадёт у жнецов их души и в себе запирает, чтобы оставить хоть что-то. А когда удаётся себя убить, перерождается с новым младшим в семье. - Как вы могли допустить такое? Голос Вонпиля (который, кажется, слишком сильно осмелел за последние часы) звучит подавленно и растерянно; немного косящие глаза в упор смотрят на Чунмёна, ни на мгновение не дрогнувшего. Хёну отодвигает от себя Кихёна и наклоняется вперёд, кладёт широкую, тёплую ладонь медиуму на плечо. Короткое «Вонпиль, не надо» обжигает почему-то всех. - Но он прав. – Хосок неожиданно поддерживает, раздражённо проводит рукой по волосам, но смотрит только в пол. – Это бесчеловечно, и то, что Вы – Смерть, не оправдание. - Я и не оправдываюсь. От холодной полуулыбки Чунмёна свет мелко-мелко мигать начинает. - Живые и мёртвые бесконечно друг от друга далеки, но я стою над всеми. Для меня нет судов и морали, ибо я и есть Судья. – Ненастоящая ласковость голоса Смерти не вяжется с тем, как мужчина, приподняв руку, указывает пальцем на Хосока. Несколько неторопливых движений, и по открытой шее прорицателя жирными змеями расползаются синевато-чёрные пятна гниения. – Потому придержите мнения при себе. Я рассказал не для того, чтобы глаза потом закатывать. Кихён, раскрыв рот, беспомощно наблюдает за задыхающимся Хосоком. Упавшим на бок, обхватившим шею и задыхающимся. В горле его что-то мокро клокочет, пена проступает в уголках посиневшего рта. - Но, как я и говорил, у каждого свой срок. Твой – не сегодня, - мраморно-белая рука чуть дёргается, и жуткие сипения Хосока прекращаются так же резко, как и начались. – Тэён уже понял, что, убив меня, не умрёт, а серп бесполезен. Ему так к спеху со всем разобраться потому, что в этой жизни он умрёт – естественно, вновь переродившись, а потом ждать ещё девять лет. И я подумал, что если мёртвые не могут помочь, то у живых получится. В этом есть смысл, учитывая, насколько вы непредсказуемые. Смерть просит убить бессмертного – разве не об этом речь. - Мне почему-то кажется, вы справитесь. – Чунмён снова едва улыбается. – Постарайтесь. Он исчезает совершенно беззвучно, и в воздухе лишь горчащий привкус кофе. - Что это сейчас… было… Голова у Кихёна болит, и это явно не из-за смены погоды.

---

У Луханя и Чанёля куда больше общего, чем может показаться – так, во сяком случае, думают оба, высиживая на кухне как в засаде и едва не выворачивая шеи. Почти одновременно прикладываются к чашкам с кофе, выдавая угрожающе-свистящие звуки, думают похожие мысли. Впрочем, толку от всего этого нет, потому что Бэкхён и Сехун по-прежнему развалились на диване и смотрят что-то на телефоне. Который младший, развалив ноги в стороны, лениво держит в руках. Слышится что-то про "мисс Поттс" и "половину населения земли", но ничего не понятно. Бэкхён и не заметил, как привалился к широкому плечу, голову ещё так удобно положил, что вот-вот заснёт. Конечно, корона же больше не мешает. Чанёль не то, чтобы ревнует – немного нервничает, лучше так сказать. Ненавязчиво хочется вклиниться третьим, разбить сладкую парочку и выпнуть наглую птицу с ноги (желание, преследующее уже несколько недель подряд), но вместо этого демон лишь делает ещё один глоток. Немного бессильный, сдающийся и принимающий судьбу глоток. Бэкхёну не понравится любое из этих предложений. Вообще. Можно не тратить время. Ещё и обвинит во всех грехах, припомнит, что не помыл посуду. Изгонит, например, а после самайна силы на нуле, не вернуться из ада так быстро. Порох на руках не загорается, а тут целое путешествие. Да и холодно уже шляться по округе, не поспишь больше на листьях, как летом. К тому же, есть унылый Лухань. Хоть бы за ним присмотреть. (Чанёль, вообще-то, не чёртова нянька) - Я слышал, ты нашёл серп, - прокашлявшись, Чанёль сам себе напоминает ребёнка, тычущего палочкой в полудохлого жука. Он-то справится, а маленькой смерти помощь в преодолении ревности и какого-то личного кризиса точно не помешает. – У жнецов есть какие-нибудь награды за службу? Праздничная вечеринка? Торт и свечки? - Чт… - с трудом переключившись, Лухань часто моргает и выглядит смущённым. – Нет, конечно нет. Это мой долг. Не думаю, что кто-то поступил бы иначе, странно за такое награждать. Старшая Смерть уже всё забрала. - Ифань поэтому приходил? Выглядел он не очень. Появление жнеца было (ожидаемо) непредсказуемым; возможно, конечно, что ему просто удобней появляться посреди ночи и пугать громадной чёрной фигурой. Или же нравится такой драматичный эффект, когда весь дом дрожит от вопля (не его), а потом слышны одни проклятия. В любом случае, Чанёль, как демон, во сне не нуждается, поэтому его врасплох не застать, а вот Бэкхёна, пошедшего на кухню водички попить – да, очень даже. До самого утра пришлось его, молча пялящегося в потолок, гладить. Не то, чтобы Чанёль возражал. - Чунмён вернулся, так что скоро всё придёт в порядок. – Лухань слабо улыбается, заглядывает в полупустую чашку. – Хоть Ифань и говорит, что ещё не конец, больше мир мёртвых не дрогнет. Как только Смерть приведёт город в порядок, мы вернёмся на ту сторону. Чанёль очень, очень рад это слышать. - Серп был странным. В смысле, когда я его держал, было ощущение, что… Ладно, это глупо. Лухань чуть краснеет, только с левой стороны щеки, и почти растекается по столу. Глаза прикрыты отросшими волосами, светлыми и мягкими, смешно торчащими в стороны после сна. Кажущийся особенно худым в безразмерной тёмной толстовке, жнец поджимает тонкие губы, раздираемый желанием рассказать и страхом, что посмеются. Чанёлю не нужно мыслить читать, чтобы это понять – всё на лице написано, никак не получается спрятать. Поэтому лучше выждать, пока нетерпение возьмёт вверх. (пару минут, не больше) - В общем, не хочу сказать, что обрёл связь с первой косой или что-то такое, - будто защищаясь, Лухань лбом прикладывается к столу, - но я почувствовал, что она страдала. После того, как перестал бояться и подержал немного, стало так тяжело, будто это я сам убивал. И вина такая, что едва мог дышать, лёгкие в кулаке сжали. Я плакал в туалете и не знал, как остановиться. Ифань сказал об этом не думать, но что-то не помогает. И не должно – такие советы обычно даются тогда, когда сказать нечего. Чанёль никогда не слышал, чтобы жнецы испытывали вообще что-нибудь, а тут Лухань, у которого и душа есть, и сердце живое. И спит он с человеком, и целует его. Исключение из всех правил, невозможно предсказать, что случится. Ифань сделал, что смог, точнее, что было полезней, потому что дела смерти – сплошная головная боль. Но это явно не хороший знак. Чанёль протягивает руку и легко похлопывает по чужой макушке. – Я специалист по сделкам с душами, это всё - не мой профиль. Возможно, стоит найти кого-то, кто разбирается в артефактах? Ну не знаю, какого-нибудь колдуна или перекупщика. Ну или спросить у самой Смерти. Лухань вдруг поднимает голову, и взгляд у него какой-то сияющий. Очень резкая перемена. - О чём это шепчетесь? Бэкхён появляется в дверном проёме совсем бесшумно, заставляя дёрнуться. Подпирает плечом стенку и выглядит немного подозрительным, даже щурится, когда в ответ – неловкая тишина. Чужие переглядки почти кричат «у нас тоже есть секреты», и ладно уж, храните их при себе. Чуть позже появившийся Сехун потягивается и зевает, но, как обычно, ничего не замечает, атмосферу не чувствует. И живёт же вполне счастливо. - Ну что, мы сегодня отдыхаем? – Сехун звучно пододвигает свободный стул ближе к Луханю, лениво на него плюхается. Укладывает подбородок на чужое плечо и чуть наклоняет голову, звучит по-детски требовательно - и это несмотря на то, что рука жнеца тут же потянулась к его волосам. – В такую погоду я согласен только спать. Или фильмы смотреть в кроватке, а потом спать. Нам разве не положен отдых, мир же спасли и всякое такое? В чужой кроватке, между прочим. - Мне нужно кое-куда сходить, а ты оставайся. Кажется, Лухань сам от себя такого не ожидал, потому что удивлённо округляет глаза, стоит только закончить. Есть от чего, ведь за всё время пребывания в доме он ни разу не осмелился куда-то выходить один. Вообще. Хотя это понятно – мир чужой, мало что умеет, даже одевается всё ещё не сам, только-только научился чистые носки отличать от поношенных. Лица Бэкхёна с Чанёлем одинаково забавно озадачивается, те же приподнятые брови и опустившиеся уголки губ. Довольно зажмурившийся Сехун не сразу понимает, о чём речь, но когда доходит – резко открывает глаза. - В смысле «оставайся». Очень сильно пахнет опасностью, и Чанёль точно уверен, что не от кипящего на плите супа с водорослями. Лухань на него смотрит жалобно, подставляет, засранец, ведь сам выпутаться не может. Молчание тянется и уже напрягается; зелёные, с яркими лимонными искорками глаза жнеца бесстыдно умоляют, и что-то внутри нехорошо выкручивается. Прямо хочется бросится на помощь от этого взгляда. Чанёль подозревает, что во всём виновата дурная кровь Бэкхёна. Не просто же так демонам с людьми шалить запрещено. - Ифань просил его куда-то сходить, когда забирал серп, ты просто забыл, - теперь уже приходится выдерживать взгляд Бэкхёна, это намного сложнее. Хотя Чанёль, на минуточку, демон обмана и коварства. – Как раз об этом говорили. Помнишь, что он просил забрать? - Забра..? – Лухань моргает несколько раз, а потом спохватывается. – Д-да, там что-то для Первой Смерти, тебе не обязательно идти. Очень не важное дело, вообще ерунда. На пять минут, туда и обратно. Я и сам смогу. Честно. Если Сехун этому заикающемуся голосу поверит… - Ну, только если туда и обратно. … то будет обычным любящим (избирательно доверчивым) Сехуном. Бэкхёна всё это ни на секунду не провело, на лице написано, а ещё яснее слышится от короткого хмыка. Но не выдаёт, никаких замечаний не делает – только подходит к Чанёлю и проводит ладонью по шее, так, чтобы пальцы поднялись вверх к макушке. Он, конечно же, знает, что что-то происходит, но спросит потом. И Чанёль расскажет. Тут ничего страшного нет, Луханю нужно в себе разобраться. Самостоятельно. Бэкхён поймёт как никто, может, даже займёт Сехуна, когда выяснится, что вовсе не пять минут всё займёт. У всех такое бывает, что нужно побыть одному. Это совсем нормально.

---

Лухань храбрится, но то, что придётся выходить в мир живых одному – действительно страшно. Сехун всегда рядом, касается это защиты от мертвяков или обычной простуды, но вот он помогает одеться, а потом останется за дверью. И нужно будет отвечать за себя самому, на него не надеясь, и идти куда-то тоже. Лухань уже с час точно сомневается, но держится, позволяя плотнее намотать вокруг шеи шарф. И натянуть шапку почти до бровей, хотя это неудобно. - Если что-то случится – зови меня. – Сехун проверяет, застёгнута ли куртка и завязаны ли шнурки ботинок, оглядывается в поисках чего-то забытого. Хватает перчатки Бэкхёна и, даже не сомневаясь, надевает на чужие прохладные руки. – Ни с кем незнакомым не разговаривай, беги, если увидишь кого-то опасного. И не покупай чипсы, пока я не вижу, понял? Кто тут старший, в конце концов. Левая щека Луханя смущённо розовеет. - Я же без тебя как-то жил все эти года, - бурчит сквозь топорщащиеся слои одежды, ёрзая. Водолазка, свитер, свитер, утеплённые штаны (на самом деле толстые колготоки (никто не узнает) и спортивки). Как перемещаться, будучи капустой – хороший вопрос, а при этом ещё нужно как-то алхимика найти, а не приключения на одно место. - Случайность, и больше так не повезёт. Сехун ещё раз оглядывается с ног до головы и сам себе кивает. - Туда и обратно, Хань. Жнец с трудом не закатывает глаза. - Туда и обратно, - повторяет и тянется к Сехуну за поцелуем. Что вообще может случиться, раз Чунмён вернулся. Нет поводов для беспокойства.