Monster effect: Death Parade

Волшебного гриба, ягоды или даже травы, способной убить истинно бессмертного и правда не существует – Сыльги убедилась лично. Всё ещё отплёвывается от застрявшей в зубах тины, ведь «погрузиться с головой» в задание Бэкхёна пришлось на деле; на проваливающейся, топкой земле некромант, всё же поскользнувшись на хлипкой тропинке, одним резким хлопком ушла под воду. Это сейчас понятно, что можно было не тратить столько сил на попытки выбраться – всё равно бы не умерла, - но нечистью Сыльги стала слишком недавно, а потому человеческое всё равно пересилило. Истеричное, яростно барахтающееся и вопящее человеческое, глубоко порезавшееся о траву, за которое цеплялось, и гниловатые корешки. Болотная вода затекла в самые нежные места, и это чувствуется. Джухён будет неприятно удивлена. Вытащил её кто-то очень сильный и грубый. Схватил за болтающуюся над поверхностью руку и почти рывком выбросил на берег, рыкнул совсем как зверь. Лицо существа, поросшее узловатыми буро-коричневыми грибами, затянутое красноватым мхом, выглядело удивлённым, но уже несколько секунд спустя сменилось на раздражение. А затем на интерес. Недоверчивость. Отплевавшись и надышавшись, Сыльги поняла, почему так, равно как и кого вообще перед собой видит - Двоедушника. Обломанно-кривой рог не у каждого встречного имеется. Вопреки Кихёну, Сыльги почти ничего не стоило здесь, на болотах, оказаться. А вот найти Двоедушника, да ещё так скоро, просто потрясающая удача. Чем более умелым становишься, тем больше тебе открывается, и не важно, о колдовстве речь или знахарстве, или о чём-то ещё. Многие части леса, как, например, эта, становятся видимы, даже призрачные земли дышат шире и полнее, стоит только выйти на новый уровень. Быть некромантом – вдвойне полезно, и речь не только о том, что умереть можно только через сто лет после получения дара. Какая-то особая чувствительность к жизни появляется. Её почти можно трогать пальцами, растирать между подушечек как травинку. Чжухон молчал, наблюдая за попытками вытереть с лица болотную слизь, но потом его прорывало на странные вскрикивания, от которых ведьма чуть не подпрыгивала. Естественно, мокрой одеждой и руками ничего не сотрёшь, так что совсем скоро Сыльги смирилась. Лучше узнать у существа всё побыстрее да вернуться, да и за это время грязь подсохнет – или подмёрзнет. Можно будет стряхнуть. Двоедушник долго нарезал вокруг некроманта круги, что-то бессвязно бормоча. Сыльги старалась не смущать его своим взглядом, поэтому пялилась в землю и надеялась, что так нужно. Спустя какое-то время существо, в очередной раз сменившее душу, почти кокетничая и заламывая руки, смогло предложить только сон. Не вечный, но очень крепкий, способный, как в самой наивной сказке, прерваться при особых условиях, которые ещё попробуй создай. И одним поцелуем любви всё вряд ли ограничится. По-девичьи высокие смешки постепенно прерывались низким, свистящим дыханием; существо, болезненно передёргиваясь, вело за собой, и оставалось только следовать. Путь к сонной кувшинке, растущей в самой заброшенной части болот, пролегал за колодцем душ. Понять, что почти развалившиеся, заросшие влажной высокой травой нагромождения из камня и есть то самое место, было не трудно – у Сыльги всё внутри задрожало от одного только взгляда. В этом месте она была, едва не осталась навечно. В горле настолько пересохло, что пришлось откашляться. Отсюда Джухён смогла попасть ей в самую душу. И Кихён, ладно. Но удача – тот ещё крокодил, и Сыльги стоило держать в уме; ни одного цвета не нашлось в тёмных, вяжущих даже по запаху кувшинках. Только тупые стебли, будто одним широким ножом срезанные, беззвучно возвышались над листьями. И ради этого пришлось пережить нападение мёртвых, в самый неподходящий момент выплывших на поверхность? Почему им вообще не спалось? Двоедушник исчез даже раньше, чем Сыльги успела возмутиться, но трупы – не беда, всегда ведь нужно бояться живых. И ещё – необоснованных надежд. Бесполезная и неприятная прогулка вышла, ещё и одежда испорчена; земля под ногами наконец-то становится холоднее и твёрже, воздух пробивает лёгкие морозной чистотой. Стоит только выйти с затхлой теплоты топи, как неожиданное начало зимы поражает зудящие глаза. Снег такой приятный, на коже чувствуется робким дождём; ещё совсем слабый, нерешительный, тихо тает на фоне набитого облаками неба. Сыльги постоит совсем немного, закроет глаза, привалившись к ближайшему дереву. Вспомнит, даже гниль болот не вечна. Бессмертие – в таких моментах, а не в том, чтобы не уметь умирать. Наверное, так. Интересно, где сейчас Бёри, оставленная патрулировать лес. Сыльги здесь, в пограничье, её слабо чувствует, но скоро настроится, выбросит из себя лишнее. С каждым шагом мир всё больше становится своим, затхлость болот слабо цепляется кислым привкусом, а ещё неприятным подозрением, что к бедру присосалась пиявка. Выходя в знакомые, поросшие тёмными деревьями места, Сыльги идёт на одной только интуиции, которая вдруг тянет не в сторону Кихёна, а ближе к кладбищу Хёну. Или это так мертвецы зовут. Непонятно. Лес нужно слушать – да и зов слишком уж ощутимый. Дребезжит в ухе, как старый телефон, и он точное не случайность.

---

Когда ржавые ограждения кладбища кажутся более плотными, будто выплывают из серой дымки, Сыльги настолько не по себе, что хочется броситься в крепкие объятия гробовщика и плакать. Во-первых, дар некроманта внутри ожил. И да, это очень плохое сравнение. Пока один только негромкий хрип и выстанывание бессвязных букв. Во-вторых, у входа в кладбище уже различимы белые, разметавшиеся по земле волосы Мун Бёри, слишком резко выделяющиеся на чёрной, неживой земле. И до её не шевелящегося тела - борозды на земле, похожие на следы волочения. В-третьих, какого чёрта ощущение, что сердце сейчас разорвётся - колотится так сильно, что почти заглушает бормотание, а ведь возле почти ухоженных могил уже видны родные безопасные спины. Музыка слышна. Ещё неопределённо бурлящая сквозь стылый воздух, неразличимая, но точно чужая. Бёри лежит лицом вниз, конечности на вид целы, ничего не отвалилось и не оторвано. Именно это, при её положении, подозрительно. Стоит только ведьме перевернуть ледяное твёрдое тело, как горло обхватывают тисками: кожа Бёри на лице и шее сморщилась, как от сильного ожога. Потемнела, собралась жуткими морщинами и пятнами, особенно у закатившихся глаз, проглядывает сквозь сгоревшую одежду. Тёмной энергии в ней совсем не осталось. Мертвец, которого «вернуть» почему-то не получается. «Ударь её» Даже в магическом мире голоса в голове - нехороший знак. «Зачем». «Чтобы погасить остатки ангельского взора» Сыльги не замечает, как вопросительно кривится лицо, голова склоняется в сторону. «Хёён?» Голос на мгновение смазывается, речь перестаёт быть понятной, но это точно она – спутать невозможно. От дребезга зова и этих бормотаний в голове окончательно всё смешивается, остаётся только одно слово, неоново мелькающее перед глазами. Ангельский. По-честному, это перебор даже для леса. А ещё, может, кажется, что музыка в пустоте деревьев стала звучать громче? «Взгляд ангела ослепляет до смерти, но в мёртвой лишь выжег твой след. Без него это мешок гнилых костей. Если ударишь, остатки пламени погаснут от движения, можно будет влить силы заново. Тебе просто не хватает сил, чтобы их увидеть» Сыльги очень напряжённо пытается оставаться спокойной, но трудно, когда призрак даёт указания; и правда ни единой искорки перед глазами не вспыхивает, никакого отсвета или тепла. Бёри правда станет прежней, если ей вмазать? Ведьма неуверенно заносит руку, сомневается, но всё же резко бьёт кулаком по впалой груди. Хёён никогда ещё не ошибалась. Ничего не происходит даже несколько секунд спустя, но затем очень медленно закатившиеся глаза Бёри возвращаются на место. Когда-нибудь Сыльги к таким штукам привыкнет. «А теперь беги к своей могиле. Труп оставь» В чужеродной мелодии, теперь грохочущей сквозь чёрные стволы деревьев, проступают отдельные слова и фразы, что-то про вишнёвые пироги, вибрация от движения по земле расходится волнами. В голове от не стихающего зова с кладбища – теперь уже понятно, что Кихёна – скоро случится взрыв. Прикрыв зомби обожжённые глаза, Сыльги шепчет «не двигайся» и с трудом поднимается на ноги. Болото не только чувство гигиены отнимает, физические силы тоже, но понимаешь это не сразу. Кихён сидит посреди кладбища, в самом центре огромного, расползшегося на несколько метров круга для заклинания. Вокруг ведьмака расставлены свечи, и они точно недавно горели, потому что воздух ещё пахнет дымом; символ, влажно проглядывающий на земле, заставляет Сыльги отшатнуться. Она не знает, что видит, но даже так чувствует исходящую от символа опасность. Что-то неприятно, испуганно сворачивается у сердца. Повернувшийся на звук Кихён с облегчением вздыхает. Хёну наверняка возится в часовне, он здесь. - Что… это такое? – пересилив себя и подойдя ближе, некромант всё равно избегает круга. Нос у Кихёна красный от холода, а лицо всё – белое, будто кровь замёрзла. Взгляд нервно бегает, ни на чём не останавливаясь. - Я призвал ангела. - Ты сделал чт… Договорить не получается – ревущий шум мотора заставляет обоих повернуться в сторону входа на кладбище. Огромный мотоцикл, синевато и холодно отсвечивающий даже в месте, где всё всегда серо, тормозит у ограды. Сыльги никогда бы не подумала, что так может испугаться машины. Хотя дело наверняка не в самом металле. Невысокий мужчина неторопливо снимает свой шлем, и яркие, как кровавое солнечное зарево зимой, короткие волосы распарывают кладбищенскую тишину. Весь в ослепительно белом, джинсы и тонкая куртка, кроссовки, но у шеи проглядывается ворот чёрной водолазки. Он очень ловко, отточенным движением прячет глаза под плотными тёмными очками. «Не говори с ним» Не то, что бы хотелось. - Это кто такой смелый, раз решил, что можно ангела призвать и в живых остаться. Кихён с Сыльги переглядываются, сглатывают одновременно. Понятно, почему ведьмак выбрал именно это место для призыва – мёртвые и их обитель выпивают любое существо, вопрос времени и желания. Тем более зимой, когда неоткуда тянуть силы, кроме как из случайных гостей. Воздух, резко серый и стылый, густеет от каждого чёткого шага незнакомца; Сыльги представляла себе ангелов другими. Более нежными, что ли, с мягкими крыльями и вьющимися светлыми волосами, ниспадающими на лоб и шею совсем как на старых картинах. Совсем не ожидала увидеть высокие, острые скулы. Хорошо, что нигде не видно огромного, полыхающего праведным огнём меча. - Я удивлён, - ангел подходит к самому краю колдовского круга, останавливается перед тёмной чертой так неожиданно, будто не может через неё перешагнуть, - что получилось меня призвать. А также удивлён тем, в насколько гнилое место пришлось для этого добираться. Снова. Смерть здесь властен, ангелам не попасть, отсюда и беспорядок. Нужно было в прошлый раз не демона сжечь, а всех. Человек, - удивительно маленькая, худая ладонь указывает в сторону вздрогнувшего Кихёна, – я пришёл тебя выслушать. Сыльги совсем не показалось, что взгляд, которым её на мгновение одарили, мог бы оставить страшный ожог, не будь глаза скрыты. «Гниль» - это ведь про неё, про всех тех, кто сейчас зарывается глубже в землю, лишь бы не попасть под чужой гнев. Она это чувствует. От чужого высокомерия внезапно хочется размять шею и пальцы, разогнать свою магию по венам и разнести по воздуху ядом, но это желание Хёён. Она не знает страха, а вот Сыльги – очень даже. Тон, которым ангел обращается к Кихёну, звучит покровительственно, но всё ещё очень холодно. - Михаил, я… - Минсок. - Минсок. – Кихён всё ещё сидит на земле, в неудобной позе, это немного странно. С другой стороны, это же Кихён, он вечно что-то непонятное замышляет. – Правда, что ваш меч способен уничтожить любое существо, даже если оно бессмертно? Некоторое время тишина – гробовая, Сыльги напряжена максимально, даже забыла про зудящую в бедре пиявку. Сердце колотится быстро-быстро, перед глазами всё расплывается пятнами. Не только из-за трепета перед благодатным, нет; из часовни, двигаясь совершенно бесшумно, крадётся Хёну с лопатой наперевес. Ангел удивлённо хмурится, но всё же что-то довольное, даже гордящееся проскальзывает в юно выглядящем лице. - Это так, человек. - Минсок кивает, смущённо проводя рукой по волосам. Рыже-алые пряди пламенем тревожат воздух. – Многие из тех, кто считал себя безупречным, пали, но я не могу говорить за всех. Зачем спрашиваешь? Хёну всё ближе, и Сыльги почему-то уверена, что он даже не дышит. Тем временем Кихён бросает на ведьму странные быстрые взгляды. - А если, например, нужно избавиться от сына Смерти – на такое меч способен? - У Смерти есть дитя? Искреннее удивление будто сбивает гостя с ног. А затем его, уже по-настоящему, сбивает глухой удар лопатой по затылку, уверенный, точно рассчитанный. Стоит только телу упасть аккурат в ритуальный круг, как Хёну отбрасывает лопату и хватается за бессознательное тело, быстро перетаскивает его в самый центр. Сыльги только сейчас понимает, почему Кихён себе всё отмораживал, не поднимаясь с земли – потому что скрывал куда меньшее заклинание, нарисованное, вне сомнений, своей же кровью. Ведьмак покидает круг, и теперь в нём только ангел в испачканной белой одежде. Хёну достаёт из кармана зажигалку, щёлкает несколько раз и бросает; нехотя, сопротивляясь, всё вспыхивает электрически-синим, совсем не живым пламенем. - Ну, а дальше-то что? – гробовщик поворачивается к Кихёну, голос спокойный, как и всегда. Будто не он только что архангела вынес. - Если честно, так далеко я не думал. Сыльги, ведомая голосом Хёён, медленно вытягивает руку и колдует, до хруста сводит белые пальцы, напевая, и огонь разгорается сильнее, поднимается высоко вверх. Она нужна была для этого, чтобы усилить клетку, вот для чего Кихён, немного растерянно за всем наблюдающий, так долго звал. Только вот что он теперь собирается со всем этим делать – непонятно. Вряд ли Минсок будет таким же дружелюбным, когда придёт в себя. И зачем вообще он сдался, разве мало было проблем. В ответ на немой вопрос – тишина.