Любовь и кашель не скроешь

      Музыка для Сущего Мика была целой вселенной, в которую хотелось погрузиться и в которой хотелось жить. Он считал, что Музыка живет среди нас, кроясь в журчании ручья, в шелесте листьев, в стоне зимних ветров. Сущий Мик находился словно одновременно в двух мирах. В обычном мире, полном забот и постоянно крутящихся в голове мыслей. И в мире Музыки, шуме вечного разговора, писков электроники и грохоте машин.       Сущий Мик наслаждался Музыкой в любом её проявлении.       Айзава его не понимал. Для Мика он словно жил в тишине. У него даже причуда – стирание чужих причуд. Мик искоса глянул в сторону дальнего угла учительской, где Айзава Шота всегда зависал после уроков, лениво заполняя электронный журнал. Зарывшись в спальный мешок, Айзава прятался в копне собственных волос. Казалось, он просто уснул. Мик тяжело и надрывно вздохнул, возвращаясь к планированию. Зачем и для кого каждый год составлять план занятий, он решительно не понимал.       «Зачем мне этот английский?»       «Я в Японии живу, а не в Америке...»       «Для чего мне медицинская лексика? Никогда ей пользоваться не буду!»       Он вспоминал все возмущения своих учеников, каждый раз приступая к бумажной (неблагодарной, по его мнению!) работе. Зачем ему прилагать столько усилий, готовясь к урокам, если сами ученики этого даже не ценят? «Это вы еще функции герундия и вторичную предикацию не проходили, мальки! — проворчал Мик. — Если не хочешь изучать английский, ищи ту школу, которая его не преподает! Тебе нечего делать Юуэй.»       Со стоном отклонившись на спинке стула, Мик устало потер переносицу. Глаза болели от продолжительной работы. Подумать только, вместо того, чтобы спокойно пойти домой, он вынужден тратить лучшие годы своей жизни на планирование, бесконечные отчеты и каждодневное выставление оценок. Вспомнив про то, что он еще не садился заполнять журнал, Мик не без грусти отметил, что его настроение упало с отметки «успешно планирую каждый уикэнд» до «созерцание своего тела, сидя в астрале».       — Ты всего лишь ограниченный человек, не желающий ничего знать, — бормотал он. — Хочешь жить в своей затхлой комнате с закрытыми окнами...       — Уже сдулся, Мик? — спросила проходящая мимо Полночь.       Мик бросил в ее сторону уничижительный взгляд. Немури Каяма кокетливо улыбнулась. На удивление эта героиня-восемнадцать-плюс с плеткой и в сексуальных перчатках лучше всех справлялась с планированием и прочей бумажной работой.       Казалось бы...       Айзава Шота вовсе не спал. Он уже около получаса лежал на столе, пребывая в апатии. Осень приводила его в меланхоличное состояние, наводила хандру. Шоте порой казалось, что как только листья начинают менять свой цвет, он впадает в анабиоз. Он не любил осень. Эти мокрые улицы, пропитанные запахом сырости, грязные дороги, устланные коврами из темнеющих листьев, этот свистящий ветер, постепенно впитывающий северный холод. Единственное, что он любил в осенней поре, так это сидеть в теплой комнате, кутаясь в спальный мешок, и греть руки, обхватив горячую кружку кофе. И смотреть в окно, словно большой черный кот.       Шота прикрыл глаза, прислушиваясь к разговорам в учительской. Где-то вдалеке, ближе к большим окнам, гундел неугомонный и крайне неусидчивый Сущий Мик. Дождь стучался в стёкла, тарабанил по карнизу. Мик просто обожал дожди, ведь именно в эту погоду он мог вытащить свой сверкающий радостью радужный зонт. Только этот учитель престижной академии мог вместо солидного черного или коричневого зонта с кожаной ручкой купить себе яркий кусок детской радуги. У Шоты рябило в глазах и кружилась голова каждый раз, когда его взгляд натыкался на этот треклятый зонт.       — Эй, Айзава! — окликнул его Мик. — Иди сюда!       — Нет.       «Помяни черта...»       — Иди сюда, ты просто обязан на это посмотреть!       Тяжко, невероятно тяжко и шумно вздохнув, Айзава медленно поднялся со своего места и двинулся в сторону Сущего Мика, старательно пытаясь изобразить на своём лице гримасу «полной задолбанности». Мик, развернувшись вполоборота, мотал ему телефоном.       — Ну, что еще?       Он глянул Мику через плечо, лениво наблюдая, как тот быстро листает ленту назад, чтобы что-то ему показать. Перед глазами быстро мелькали посты, рекламы, картинки и фотографии различных музыкальных инструментов, подборки песен, новости-новости-новости...       — Нашел! — радостно воскликнул Мик.       Шота пригляделся к фото двух девушек, счастливо улыбающихся на фоне плаката с барсуком. Одна девушка была ему совсем не знакома, зато другую невозможно было спутать ни с кем.       — Тут есть отметка. Это какая-то Рури Акияма... ого, ей столько лет! А выглядит как школьница!       Айзава Шота сонно прикрыл глаза.       — Возвращайся к работе, Мик.       — Эй, ну ты чего?       Сущий Мик терроризировал взглядом спину удаляющегося Айзавы. Он не понимал его реакции. Убрав телефон, он встал и потянулся. Позвонки в спине приятно захрустели. Мик наклонял голову в разные стороны, разминал затекшие пальцы и запястья рук, пару раз присел. И подошёл к окну.       Дождь не прекращался, даже наоборот будто набирал силу, с каждым разом все сильнее и сильнее тарабаня по стеклам. Выглянув в окно, Мик заметил под козырьком два лохматых и мокрых комка, тоскливо жмущихся друг к другу.       — Это же кошки! — крикнул Мик.       Коллеги удивлённо подняли на него глаза.       — Эй, Айзава, там кошки!       Шота удивлённо поднял брови.       Надо сказать, школьный навес совсем не спасал от проливного дождя. Классный руководитель класса 1-А сидел на ступенях, к его ноге жались два мокрых грязных комка. Две кошки – одна темная, другая трехцветная – прятали носы, зарываясь в форму Шоты. Он знал их. Это были две бездомные кошки, жившие при школе. Добрые повара прикармливали их, и те прижились, получили должность почетных крысоловов.       Мик хмыкнул.       Не одни повара возятся с этими усатыми.       — Не нужен мне твой радужный зонт, — проворчал Шота, запрокинув голову и увидев над собой разноцветный круг.       — А я не спрашиваю, нужен он тебе или нет.       Темная и трехцветная, переминаясь с лапы на лапу, прижались друг к другу поближе. Глубже спрятали мордочки в одежде Айзавы. Мик вдруг вспомнил, что у него в кармане есть губная гармошка, подаренная старым другом на день рождения. Достав её, он слегка прикоснулся губами к холодному металлу и выдохнул музыку в жизнь. Мелодия получилась грустная. Мик играл тихо, прерываясь, словно передавал партию дождю. Шота сидел на холодном бетоне, вслушиваясь в эту дождевую песню.       Ему казалось, что в те моменты, когда Сущий Мик прерывался, чтобы сделать вдох и продолжить,       Музыка соединялась с Тишиной.