***
Настал мой черёд. Вдохнув и выдохнув, я держала за руки Орсера. – Жень, что ты любишь больше всего? – спросил он вдруг. Я нахмурилась. – Ну, наверное, прыгать, – ответила я, смотря на него. – Ну тогда иди и прыгай, – кинул Брайан с улыбкой. А я, заулыбавшись, поехала к центру льда, приветствуя собравшихся болельщиков. Ох, это чувственное танго, которое раскрывает тебя, придаёт искры каждому жесту. Я сразу ему покорилась, следуя ритмичной музыке. Однако, потерявшись во всей этой музыкальной «палитре», забыла напрочь свою программу. Что ж, придётся импровизировать. Вращения, новые каскады тройной флип, два двойных тулупа. Выполняя финальные элементы, которые я, к счастью, не забыла, я увидела удивлённое лицо Орсера. Да, вот это шоу. Последние аккорды...И я замираю. А на лёд полетели игрушки, с трибун раздавались крики «Браво!», «Молодец!», а я стояла и улыбалась во все тридцать два, не веря своим ушам и глазам. Все так сильно поддерживали меня, все так ждали меня. Наконец я ощутила – я дома. Подъехав к Брайану, я лишь смеялась, потому что по его лицу видела одно: он ни черта не мог понять что произошло минуту назад, на льду. – Не говори мне, что ты забыла программу, – говорил он, протягивая мне кофту и Луну. Я, неловко закусив губу, кивнула. – Так и есть. Он покачал головой, но больше ничего не сказал.***
С журналистами мы общались не так долго, как я ожидала. Меня это лишь порадовало, потому что я была вымотана после программ, плюс ещё эта акклиматизация. Сущий кошмар. Мы шли с Брайаном и Дэвидом по коридору, обсуждая мою забывчивость и то, что можно было бы улучшить в моих программах. Орсер проговорился журналистом про два лутца в программе. Но были упомянуты лишь попытки, не более. – Ты будешь и дальше пытаться делать лутц, – сказал Брайан. – Когда один станет более менее стабилен, тогда можно будет ставить их и по два в программу, и по три. Я внимательно слушала, пока вдалеке не заметила знакомый русый пучок. – Мистер Орсер, я подойду к машине через пять минут, - кинула я, а в ответ получив удовлетворительный кивок, проследовала за угол. Нагнав Загитову в пустом коридоре, я тут же ее остановила, встав на пути. – И тебе привет, Жень, – сказала она тихо и опустив голову. – Эй, Алин, ты чего, – я легонько похлопала ее по плечу. – Давай хоть обнимемся, – продолжала я, но русоволосая все отступала, пока спиной была не прижалась к стене. – Жень, я очень тороплюсь, – быстро произнесла Алина, умоляющим взглядом смотря на меня. Я улыбнулась. Моя улыбка, правда, давно не походила на дружелюбную. Достав телефон, я нашла нужный скриншот. – У меня есть к тебе один единственный вопрос, – сказала я низким голосом, словно готова была бросится на неё в любой момент. Следом я показала ей скриншот. – Это правда? Все, до единого слова? Взгляд Загитовой замер. Она металась, поджав губы. Кажется, даже слезы проступили на ее глазах. Затем она выдохнула и твёрдым голосом произнесла: – Да, Жень, это все правда. А теперь прощай. Отпихнув меня в сторону, Загитова ушла. А я осталась стоять посреди пустого коридора, поражённая ее словами. Мне в спину прилетел не нож. Топор. Оперевшись о стену, я медленно съехала по ней на холодный пол, задыхаясь в собственных слезах, сильнее прижимая телефон к себе, готовая почти что разломить его напополам от злости, от отчаяния, от предательства. Затем устройство все же упало на пол, а экран так и продолжал подсвечивать чёрный текст заголовка: «Сенсация! Алина Загитова и Даниил Глейхенгауз наконец объявили о своей любви друг к другу!»