АУ. Кайзер Райнхард Мюзель и другие

императорский кабинет, две недели спустя после выписки — Хорошо. К этому мы ещё вернёмся. Скажем, через пару дней, — его величество сделал пометку на исписанном листке. — Ройенталь, вы не очень торопитесь домой? Хотелось бы обсудить ещё один вопрос. Вот уж куда-куда, а домой Ройенталь не торопился совершенно. Он бы предпочёл подольше поработать в адмиралтействе, тем паче дел хватало. Спешить домой? Зачем? Чтобы Фрида снова демонстративно дулась и делала вид, что не замечает его? Как будто вчерашней ссоры было мало. Ройенталь мысленно проклял феззанских газетчиков и своё распоряжение каждый день доставлять на дом свежую прессу. И особенно — «Феззанский обозреватель» с его страницей светской хроники. Какой спектакль посетил его величество, кого видели в императорской ложе, какие драгоценности были на её высочестве принцессе фон Грюнвальд. Вчера Фрида издевательски вопрошала, уж не попал ли он в опалу. «Почему Миттермайера с женой кайзер хочет видеть, а тебя — нет? Он не доверяет тебе? Или боится, что ты соблазнишь его невесту?» Да как она смела говорить подобное?! Посягнуть на женщину императора? Не на любовницу — на будущую супругу. Такого кайзер не простил бы никому. А что до личного приглашения в театр и места в ложе, если Эльфрида настолько глупа, что не замечает очевидного, он ничего не будет объяснять. Кроме Миттермайера с фрау Эвой, личное приглашение императора за эти две недели получали Айзенах с супругой и Вален. Все семейные. И если бы Ройенталь был женат (упаси Один!), наверняка попал бы в этот список. Может быть, вопрос его величества касается фройляйн фон Мариендорф? Не зря же её нет в кабинете. Её высочество вновь пригласила фройляйн Мариендорф на прогулку. Или на чашечку кофе? Вероятно, она сейчас даёт советы будущей императрице. Или делится воспоминаниями. Официальная помолвка его величества — всего лишь дело времени. Похоже, после болезни кайзер осознал, что смертен, и решил позаботиться о наследнике. Фройляйн фон Мариендорф — единственная девушка, достойная его величества. А в адмиралтействе уже делают ставки, когда его величество объяснится со своей возлюбленной, успеют ли они пожениться до Нового Года или нет, и проведут ли ночь до свадьбы или нет. Кайзер Райнхард совершенно неопытен в любовных делах, возможно, ему потребовался совет. Цветы и прогулки — это хорошо, но... Ройенталь ошибся. Его величество сжал медальон: — Расскажите мне, как умер Кирхайс. — Майн кайзер? — Я знаю про покушение на Гайерсбурге. Но не верю. Не могу поверить. Не могу, понимаете? Всё время жду, что он войдёт, улыбнётся... мне нужно либо увидеть могилу, либо услышать рассказ очевидца. Ваш рассказ, Ройенталь. Оскар фон Ройенталь даже с голубым глазом остаётся Оскаром фон Ройенталем. Отличным офицером, надёжным боевым соратником. Другом Миттермайера. Как они стояли тогда рядом в сентябре... Совсем как Оскар с Вольфом. Всё-таки есть на свете нечто незыблемое. Правильное. И пускай здешний Миттермайер более благополучен, это не имеет значения. Этот Ройенталь тоже спас своего Миттермайера. Ему... им можно доверять почти всё. Моими друзьями здешние Ройенталь с Миттермайером вряд ли станут, но это и к лучшему. Главное — им не надо объяснять, что такое дружба. — Мне нужны факты. День покушения и то, что было накануне. Всё, что можете вспомнить. Кто где находился, кто что говорил и делал. — Да, майн кайзер. Он говорил, по-военному ясно и чётко, иногда задумываясь и тщательно подбирая слова, а меня отпускало. Это был другой Кирхайс. Не «фон». Не мой Зигфрид. Мой брат жив и здоров, и его семья тоже. С моими родными и близкими ничего плохого не случилось. Это главное. Я знаю, я чувствую. Зигфрид, Маргарита, Лорхен, племянники — с ними всё в порядке. А вот Вольф... хоть бы пронесло. Если Миттермайер сляжет с инфарктом, я Лоэнграмму не позавидую. Надеюсь, он там не рехнулся. Не хватало ещё, чтоб премьер-министр кончил свои дни в психушке или наложил на себя руки! Может, он это и пытался сделать в тот вечер? Таак... вот и повод обсудить с Кислингом вопросы охраны. Мне придверные статуи не нужны! Да если бы охрана не пялилась на капсулу с телом, а проявила бдительность... Мог ведь Брауншвейг разыграть собственную гибель, а сам затаиться в надёжном месте? Ещё как мог. Могли положить вместо трупа восковую куклу? Могли! И если бы эти … идиоты решили проверить содержимое капсулы, покушение бы сорвалось. Кирхайс был бы жив, а я остался дома. Надо бы проверить, на что годны подчинённые Кисслинга. Командующий я императорской гвардией или нет? Что-что? Оберштайн заслонил меня своим телом? То есть не меня, а Лоэнграмма. Ройенталь, а не могли бы вы показать, как он это делал? — Примерно так это и выглядело, майн кайзер, — разогнулся Ройенталь. Его величество заинтересованно приподнял брови: — Странно... Учитывая оружие Ансбаха, мы оба могли погибнуть. Выстрел в голову — и всё, ищите нового регента. Это больше похоже не на защиту командующего, а на попытку верного слуги умереть вместе с господином. Выходит, Кирхайс спас не только меня. Кайзер прикрыл глаза. Почувствовал себя хуже? Нет, всего лишь задумался. Ройенталь с трудом удержал вздох облегчения. Оберштайн... С ним тоже нужно побеседовать. Пусть внешне он мало походит на покойного Каменного коммодора, пёс он и есть пёс. С его наклонностями и способностями самое место в СБ. И как человек, никогда не имевший друзей, смеет рассуждать о «номере втором»?! Ах ты ж, тварь рыбоглазая! Таких змей не на груди пригревать надо, а в террариуме держать, сцеживая яд. А ещё лучше — вовсе с ними дела не иметь. И ведь стоит днём пообщаться с Оберштайном, чтоб ночью кошмары снились. Пока я себя контролирую и успеваю проснуться. Пока успеваю. — Что было дальше? — Генерал-адмирал Кирхайс рванулся наперерез коммодору Ансбаху... Значит, так всё и произошло. А потом были часы сидения возле капсулы с телом лучшего друга. Интересно, понимает ли Ройенталь, понимают ли остальные, что прежний Райнхард фон Лоэнграмм умер вместе с Кирхайсом? В том самом зале возле капсулы? Лихтенладе мог быть не виноват. Нет, он собирался устранить маркиза фон Лоэнграмма, таким соперники не нужны, но попозже. Когда перестал бы нуждаться в поддержке армии или посчитал дальнейшее сотрудничество невыгодным. Покушение было личной инициативой Ансбаха. Или последней волей Брауншвейга — если тот сам покончил с собой. Брауншвейг — и покончил жизнь самоубийством? Бред. Мразь, уничтожившая планету, никогда бы до такого не додумалась. — ...Оберштайн предложил свалить вину за покушение и смерть генерал-адмирала Кирхайса на герцога фон Лихтенладе. И вы одобрили это решение, — закончил Ройенталь. Вместо ответа кайзер выбрался из-за стола и подошёл к массивному шкафу. Оказывается, за нижней дверцей прятался небольшой бар. Его величество достал бутылку коньяка и три бокала. — За Кирхайса. — За Кирхайса, — повторил гросс-адмирал. Выпили, помолчали несколько минут. Потом император улыбнулся одними губами: — Спасибо, Ройенталь. Ваш рассказ многое прояснил. Мне стало значительно легче. А то весь месяц — как в скафандре на подбитом корабле. Не знаешь, что придёт раньше — помощь или смерть от удушья. Кирхайс — он как воздух. Пока рядом, не замечаешь, — Лоэнграмм говорил будто сам с собой, — а потом... Ложишься спать контр-адмиралом Мюзелем, а просыпаешься кайзером и Лоэнграммом. Не знаю, как с ума не сошёл... Никому, никому на свете я не пожелаю пережить подобное! Он плеснул себе ещё коньяка, но пить не стал. Ройенталь понимал, что подобная откровенность императора может дорого ему обойтись, но бросить Лоэнграмма сейчас... Особенно после слов о контр-адмирале фон Мюзеле. Случайно это вышло или его величество таким образом даёт понять, что помнит тот вечер? Помнит клятву верности, принесённую Ройенталем? Но до чего же он сейчас похож на того Райнхарда фон Мюзеля! И как же ему сейчас паршиво... — Настоящий друг... как мой Кирхайс или ваш Миттермайер — это благословение. Дар свыше. Раз с роднёй не повезло... Это всё равно что брат, — и Ройенталь готов был подписаться под каждым словом, сказанным лихорадочным полушёпотом, — часть тебя... Когда понимаешь с полуслова, полувзгляда... и ничего не нужно объяснять. Одна судьба на двоих... а потом... Потом ты делаешь ошибку. Совершаешь глупость... или подлость. И судьба забирает свой подарок. Самое дорогое... Это кара, Ройенталь. — Кара, майн кайзер? — Чтобы я растерялся... чтобы все стояли столбами и не решались помочь... так не бывает! Так не должно быть, если это не воля богов. Гибель Кирхайса — это наказание для меня. Или... или плата за корону. За эту власть, будь она проклята! Чем больше хочешь, тем дороже платишь. За всё надо платить, Ройенталь, за всё! — кайзер залпом осушил бокал. — Вы достаточно амбициозны, так подумайте сначала, чем будете расплачиваться. Или... кем. — Да, ваше величество. — Не просите у богов ничего! И Миттермайеру скажите... а то останется, как Вален, с маленьким ребёнком, — для пьяного Лоэнграмм рассуждал на удивление здраво, — я вот попросил... персональную золотую клетку. Кирхайс, какой же я идиот... что я натворил... — он со стоном обхватил голову руками. Оставалось надеяться, что, проспавшись, его величество не вспомнит эту пьяную исповедь. Вон как развезло после пары бокалов. Ройенталь начал уже прикидывать, как бы половчее оттранспортировать набравшегося сюзерена в спальню, когда Лоэнграмм поднялся. — Простите, что задержал вас. Но мне нужно было... выговориться. А кроме вас, больше некому. Остальные бы начали жалеть и соболезновать. Спасибо, что выслушали. Теперь мне будет легче. Спокойней. Идите, Ройенталь. И помните, что я вам сказал о подарках судьбы. Ройенталю ничего не оставалось, как отдать честь и покинуть императорский кабинет. Наутро они с кайзером встретились как обычно, словно и не было тех воспоминаний, странного разговора под коньяк, бессонной ночи. Они никогда не говорили о том вечере, но каждый знал, что другой помнит.