АУ. Кайзер Райнхард Мюзель и другие

15 сентября 12 г. Н.Р. Зазеркалье Фрау Аннелоре Штольце. Один, Нойе Шлосс Их высочества поджидали в коридоре неподалёку от поста охраны. Стоило подняться по лестнице, как её высочество выпалила, буквально на секунду опередив брата: — Фрау Аннелоре, вы же были у дяди Райнеке? Вас пустили? — Да, Гретхен. Но всего на пять минут, — я подняла руку, предупреждая следующий вопрос. — А вам к нему нельзя. — Почему? — хором возмутились их высочества. У Аннегрет вышло звонче, у Райнхарда Зигфрида — серьёзней. — Потому, что врачи вас не пустят. Они даже вашего папу могут не пустить, если дяде Райни станет хуже. — Я думала, раз дядя вышел из этой... ко-мы, за него больше не надо бояться. Ну что тут скажешь? Как объяснить, что Райко из тех людей, за кого нужно бояться всегда? Потому что этот белобрысый паршивец обязательно во что-нибудь ввяжется, найдёт себе приключение на, простите, задницу. Даже стараться не надо — они его сами находят. Только-только расслабилась, думала, что всё в порядке — и вот опять. Только Волшебник Мюзель способен на такое. Поменяться местами с двойником из другого мира. Да не просто местами — телами. И как теперь его возвращать? И что делать с этим... кайзером? — Ваше высочество, давайте мы ещё немножко побоимся за дядю Райнеке? Хотя бы до того, как его выпишут из больницы. Аннегрет думала с полминуты, потом торжественно кивнула: — Хорошо. На немножко я согласна. — А дядя Райни опять будет болеть всю осень? А как же гонки? — вот, значит, что больше занимает Райни-маленького. Новогодние гонки, которые должен открыть Райнхард как прошлогодний победитель. Но допустить Лоэнграмма за штурвал? Хотя врачи наверняка скажут «нет, никаких полётов». — Нет, ваше высочество, меньше. Но думаю, что врачи снова запретят ему летать. А кто будет управлять «Роландом», решит его величество. Райнхард всё равно не собирался участвовать в нынешних гонках. Он хотел, чтобы их выиграл Миттермайер-младший. Надо будет сегодня провести с Дитрихом тренировочный полёт. А то завтра улетит — и до декабря не жди. — Ваше высочество, вам пора делать уроки. А у вас, моя принцесса, через десять минут урок рукоделия. Будущим офицерам нельзя опаздывать. Не бойтесь, сегодня вышивания не будет. Райни с Гретой синхронно вздохнули, переглянулись и поплелись к себе. Кто им теперь сказки будет рассказывать? Я подождала, пока они завернут за угол, и нажала кнопку наручного комма. Фриц уже должен был побеседовать с Лоэнграммом. Райнхард фон Лоэнграмм. Один, военная клиника Дверь палаты снова открылась. Вошёл уже знакомый пожилой врач. Кивнул стоящему у двери охраннику. Охрану внутри палаты выставили после визита моей так называемой сестры. — Всё спокойно, доктор Бирнен. Пациент не трепыхался, — это здесь так рапортуют? Хотя чего ещё ждать от феззанцев. И что это за странная форма? — Вот и хорошо, — доктор... как там его? Бирнен подошёл к моей койке. — Ну-с, молодой человек, как тут у нас дела? Что за фамильярность! Неужели феззанские врачи все такие? И где, Хель побери, лейб-медики? Почему до сих пор никто не появился? — По какому праву... вы... называете меня... так? Я — ваш кайзер, — держать себя в руках. Феззанец не хотел оскорбить, он просто не знает этикета. — Ошибаетесь, сударь. Его величество я знаю прекрасно, встречался с ним не далее как вчера. Его величество никогда не был моим пациентом, а я — лейб-медиком, — доктор что-то записывал в блокнот. — Зато я уже пятнадцатый год являюсь вашим лечащим врачом. Точнее, уже не вашим, а вашего тела, если можно так сказать. — Моего тела? — разве это тело не моё? Бред. Так не бывает. — Видите ли, сударь, — доктор присел на стоящий рядом с кроватью табурет, — лично мне куда легче поверить в некое вмешательство свыше, чем во внезапное помешательство его превосходительства. Я не психиатр, однако могу сказать, что у господина Мюзеля достаточно гибкая и прочная психика. И поразительная способность к адаптации. Не знаю, что могло бы свести его с ума настолько, чтобы он вообразил себя кайзером. Его превосходительство слишком ценит свободу, чтобы променять её на чужую корону. Максимум, на что бы он согласился — это регентство при несовершеннолетнем кайзере. Вашу внезапную болезнь невозможно научно объяснить. Его превосходительство последнее время чувствовал себя прекрасно. Он никогда не принимал наркотиков, старался не злоупотреблять алкоголем. В его, то есть вашей крови не найдено никаких следов отравления. Он не ударялся в тот вечер головой. С точки зрения медицины — а его, поверьте, осматривал не я один — не было никаких видимых предпосылок для комы и провалов в памяти. Но если бы Мюзель оказался на больничной койке, то вёл бы себя иначе. Например, он бы обязательно спросил господина капитана, — доктор кивнул на охранника, — как у него дела. И задал бы ещё несколько важных вопросов. — Хватит... меня разыгрывать! Кто вам заплатил? — кто стоит за всем этим? И куда смотрел Оберштайн? Что с Кислингом? С охраной? — Успокойтесь, молодой человек. Вам вредно волноваться, — доктор взял за левое запястье, нахмурился, — да, маленький укольчик не помешает. — Нет! — мало ли что тут вколют. Какой-нибудь наркотик или снотворное. — И перестаньте так меня называть! — Вам незачем обижаться, — капитан. Решил успокоить? Ну спасибо. — Доктор и командира «молодым человеком» называет, когда в хорошем настроении. — Господин Мюзель тоже отказывался от «лишнего» лечения, пока не загнал себя до полусмерти. С тех пор он начал гораздо серьёзнее относиться к своему здоровью. Вы тоже спите по пять часов в сутки? — Доктор, я не помешал? С ним можно пообщаться? — этого голоса я раньше не слышал. Повернул голову и успел заметить, как капитан вытянулся по стойке смирно перед вошедшим. Командир? Форма под наброшенным на плечи халатом та же самая, расшитая красно-оранжевыми языками пламени. Где такую носят? Или это часть розыгрыша? — Нет, ваше превосходительство. Вы как раз вовремя, — доктор быстро вколол что-то в вену. — Даю вам десять минут. До вечера, сударь. Я скажу медсестре, чтобы поставили капельницу. И ушёл. Офицер занял освободившийся табурет. Вблизи ему можно было дать лет сорок пять. Вот это — молодой человек? У доктора Бирнена странное чувство юмора. — Здравствуйте, Лоэнграмм. Разрешите представиться: вице-коммодор императорской гвардии Фридрих Гринхилл. Начальник личной охраны гросс-адмирала Райнхарда Мюзеля. То есть теперь вашей. Чьей охраны? — Я не Мюзель. Я уже говорил той женщине и повторю для вас. Я отрёкся от этой фамилии, когда... когда его величество Фридрих даровал мне титул графа фон Лоэнграмма. — Какой именно Фридрих? Что значит — какой? — Фридрих Четвёртый, разумеется. — Разумеется. Сколько же вам лет? — издевается? И выговор у него другой. Похож на альянсовский. — Двадцать три. К чему эти расспросы? — На момент вашего, да и моего рождения Рейхом правил Фридрих Пятый, внук Фридриха Четвёртого. Видите ли, Лоэнграмм, это другой рейх. Не ваш. И другой мир. И здесь ваш флагман не мог бы называться «Брунгильдой». Согласно закону почти шестисотлетней давности, военные корабли от эсминцев и выше носят исключительно мужские имена. И даже если бы командиру вздумалось пошутить и сделать вид, что не узнаёт названую сестру, он бы никогда не стал шутить с названием корабля. Значит, вот почему... Та темноволосая женщина... она выслушала меня, а потом спросила... Спросила, как я называю свой флагман. Сказала «Понятно» и ушла. Нет, перед этим она приказала не закатывать истерик. «Если вы действительно кайзер и гросс-адмирал, извольте держаться достойно». Пришла медсестра, повесила капельницу на стойку, ловко воткнула иглу в вену. — Ваше превосходительство, вам пора. Профессор будет ругаться. — Обещаю, фройляйн, я уйду, как только получу ответ на пару вопросов. — Даю вам пять минут. — Задавайте ваши вопросы, вице-коммодор, — что ж, поиграем по здешним правилам. — Вечером девятого сентября Райнхард Мюзель собирался уходить из кабинета, когда почувствовал головокружение или головную боль. Но перед этим он почему-то посмотрел на левую ладонь. Это зафиксировала камера, установленная над дверью. Что случилось с вашей левой рукой, Лоэнграмм? Вашей настоящей рукой? — Я... я её порезал. — Зачем? — Я хотел... — как же объяснить, чтобы не сочли бредом? — хотел увидеть Кирхайса. Моего погибшего друга. Хотел с ним встретиться. — Он погиб девятого сентября? — Да. Два года назад... — Его звали Зигфрид? — Да. Откуда вы... — И вы провели некий ритуал на крови. Так? Ещё один вопрос: у вас есть семья? — Сестра. Аннерозе. Зачем вам это? — А жена? Невеста? Любовница у вас была? — Нет! Как... вы смеете... я не... Гольденбаум!.. — Тише, Лоэнграмм, успокойтесь. Никто не хотел вас оскорбить. Просто головоломка наконец сложилась. — Голо... воломка? — Ваше желание исполнилось. Правда, своеобразно. С кровью, знаете ли, не шутят. А по крови вы Мюзель, сами сказали. — Что... вы... имеете в виду? — Только то, что вскоре вы сможете встретиться с Его Величеством Зигфридом Первым из династии фон Кирхайсов. Живым и здоровым. Вы же хотели увидеть живого Кирхайса? — Господин Гринхилл, вам пора! Время вышло. Фрау Аннелоре, Нойе Шлосс, императорский кабинет — ...И вот он смотрит на меня в таком шоке, как Мюзель после приговора консилиума. Как это так, ему запретили летать? А тут «Его вели... его вели...», — а дальше заклинило. Медсестра сердито сверкает глазами, грозится позвать профессора фон Зелле. Лоэнграмм как услышал фамилию, сразу заткнулся. Похоже, у них тоже есть фон Зелле. Ну а меня выставили за дверь. Капитан остался в палате. В случае чего, сразу сообщит. — Если Лоэнграмм будет молчать, как Райко после ампутации, то может и крышей поехать. Он ещё не догадывается, что стал безногим? — Кто же о таком в лоб скажет? Надо бы как-нибудь подипломатичней, поделикатней. — Кирхайс, сможешь? — сейчас для меня, для всех в кабинете он не кайзер, а контр-адмирал. Тот, кто, когда Райко ампутировали ноги, всё время операции простоял в коридоре напротив. Персонал госпиталя тогда старался быстренько обогнуть его по стеночке — до того на Кирхайса было страшно смотреть. — Постараюсь. Аннелоре, ты сказала, что Лоэнграмм назвался кайзером Нойе Рейха? Я подтвердила. — Стоило ли отказываться от соправления, чтобы стать единоличным кайзером неизвестно где? — не удержался Фриц. Он-то всегда выступал за официальное соправление и титул вице-кайзера. Мол, если вице-президент существует, то почему не быть вице-кайзеру? С Райко они прекрасно уживались, а вот как Лоэнграмм воспримет бывшего демократа во главе своей охраны? — Стоило, — серьёзно ответил Кирхайс. — Это плата Райнхарда за возможность иметь семью. Иметь детей. Да, Райко обожает детей. Последнее, что он смотрел — это видео со дня рождения Райни-маленького. На записи с камеры видно, на каких фрагментах он останавливался. Мне тоже пора задуматься о детях. Отец не простит, если род оборвётся. И Райко последнее время часто намекал, что хочет понянчить племянников. — Ради этого я согласна потерпеть Лоэнграмма. Лишь бы Райнхард был счастлив. — Вам с вице-коммодором придётся терпеть его больше всех. Учить ходить, а потом танцевать. Любопытно, как сам Лоэнграмм относится к танцам? — Наверно, так же, как к любовницам, — съязвил Фриц, — «я не Гольденбаум!». — Он Мюзель. С какой фамилией родился, с такой и проживёт. Захочет жить — научится и танцевать, и готовить, — ох, ещё и готовке его придётся учить. Кошмар. — Думаю, что очень скоро кайзер того рейха будет именоваться Райнхардом фон Мюзелем-Лоэнграммом. — А как же иначе, Кирхайс? Мюзель есть Мюзель. Райко от себя не отречётся. — И от нас тоже, — добавил Фриц. — Даст фройляйн, мы ещё встретимся. — Когда-нибудь наверняка, — разговор съезжал в патетику, а я этого не люблю. Такое впечатление, что сидим на поминках. Райко жив, он выживет, выкарабкается, котяра наш мартовский. Лишь бы нашёл хорошую жену. — Кирхайс, мы с Дитрихом немного полетаем. И «Роланд» лучше отправить на третью базу, чтоб Лоэнграмм к нему не лез. Ты же знаешь, как Райко своё сокровище запрограммировал. — Хорошо, идите, — кивнул Кирхайс. — С Лоэнграммом я завтра поговорю. Надеюсь, он поверит. Фриц тоже поднялся. — Предлагаю на всякий случай демонтировать «стрелы валькирии». — Вы ведь сами их устанавливали на «Роланд»? — Так точно, майн кайзер. — Тогда действуйте. Напоследок мы обговорили, кого следует предупредить в первую очередь, чтобы не докучали Лоэнграмму визитами. Дядюшку Рихарда, то есть генерала Рихтера я взяла на себя. С Ройенталем обещал поговорить Кирхайс, ну а Дитрих, как всегда, отвечал за здоровье Миттермайера. Уже на пороге, пропустив вперёд Фрица, я всё-таки оглянулась. Кирхайс по-прежнему сидел за столом и смотрел в никуда. Совсем как на Вестерланде четырнадцать лет назад. В тот день Райко пережил клиническую смерть на операционном столе. Ничего, императорскую власть и чужой мир он тоже переживёт. Он сильный, справится. Он же Волшебник. Наш Волшебник Мюзель.