***
Он не знал, как это произошло, но он снова оказался в объятьях русского. Советский Союз аккуратно прижимал его к себе, гладил по мягким волосам и шептал что-то, что именно, Рейх разобрать не мог. Всё как будто было под какой-то прозрачной плёнкой, конечности были залиты свинцом, сложно передвигаться, а перед глазами туман. — Ты мне небезразличен, — шептал Союз на ухо мужчине, все сильнее прижимая к себе. Странно, но только сейчас Нацистская Германия почувствовал, как внутри что-то перевернулось, область возле сердца сжалась, а к щекам прильнула кровь. Касания коммуниста к его телу отдавали приятным, и даже щекочущим теплом, становилось жарко. Третий Рейх не мог понять, что происходит с ним. Почему, услышав снова признание со стороны русского, он (немец) не сердится? Не кричит? Не пытается оттолкнуть мужчину? Почему он разрешает, чтобы его обнимали? Внезапно Советский Союз немного нагибается и, взяв нациста за подбородок, уже собирается поцеловать его, но медлит, смотря в глаза напротив. Небольшая пауза кажется Рейху пыткой. Но спустя мгновение горячие губы коммуниста касаются холодных губ Нацистской Германии, аккуратно и осторожно касаясь, будто бы боясь спугнуть, но немец не пытается оттолкнуть партнера, который так нагло нарушил его личное пространство, даже не пытается сопротивляться. Честно, Советского удивил тот факт, что Третий Рейх не начал его отталкивать, злиться, может, кричать, но ему пришлось удивиться ещё сильнее, тогда, когда он получил ответ на поцелуй со стороны партнера. Русский же принял это и прижал смущенного нациста к себе поближе. Весь процесс проходил очень тепло, даже как-то невинно, но мужчинам хватало и этого. Когда же кислород начал кончаться, Союз неохотно разорвал поцелуй и посмотрел на человека напротив. Рейх был с пунцовыми щеками, дышал часто, чтобы восстановить количество кислорода, а губы, бывшие до этого чуть ли не синими от холода, приобрели розовый оттенок, радужка голубых глаз потемнела, а зрачки расширились. Коммунист улыбнулся, глядя на партнера, и потом он снова притронулся к нему, только сейчас заметив, что одежда немца до сих пор не высохла, а тело было холодным. Советский Союз снова затянул последнего в поцелуй, в процессе снимая с него рубашку, оголяя бледную кожу, усыпанную родинками. — Что ты делаешь? — поинтересовался раскрасневшийся Рейх, наблюдая за действиями мужчины. — Мне просто хочется высушить твою рубашку, ничего плохого я с тобой делать не буду, — русский выжал рубашку до конца, на землю упала пара капель воды, и, отложив хлопчатую вещь в сторону, он протянул руки в разные стороны и произнес, — Иди сюда, я тебя немножко согрею. — И Нацистская Германия, взвешивая все «за» и «против», прикрыл глаза и прижался к мужчине, чувствуя, как тёплые сильные руки полностью обхватывают его тело, даря в такой момент столь нужное тепло.***
Утро встретило Японскую Империю солнечными зайчиками, весело скачущими по стенам комнаты, и лучистым солнышком, что в последний раз так хорошо грело землю. Японка встала с кровати, потянулась и, заправив постель, первым делом выглянула в окно, а после открыла его и прошла в ванную, дабы привести себя в порядок. Через пару минут хозяйка квартиры уже успела переодеться из пижамы в домашнюю одежду и пошла на кухню приготовить завтрак для гостей и заварить чай. Империя очень любила делать простые, но приятные мелочи для кого-то. Обычно объектом её заботы становилась её дочь — Япония. Каждое утро женщина вставала на полчаса раньше только для того, чтобы приготовить единственной дочери завтрак в школу, собрать портфель, идеально погладить школьную форму или вытереть туфли, и было совершенно неважно, что девушка могла сделать все это сама без помощи иногда такой навязчивой матери, которая никак не хотела признавать, что та маленькая веснушчатая девчонка, которая играла во дворе и носила большой розовый бант, выросла и превратилась в серьёзную девушку, оканчивающую школу и поступающую в университет. Можно было бы подумать, что с такой опекой Япония выросла избалованной лентяйкой, но часто дочь отвергала заботу со стороны матери, показывая, что может и умеет всё сама, Империя же никогда не обижалась на свою девочку, а просто, если есть случай, успевала подкинуть коробку со вкусным омлетом или рисовыми шариками. Китай часто спрашивал Японскую Империю, почему же ей нравится делать это. И японка лишь отвечала: «я люблю видеть когда дорогие мне люди счастливы, поэтому я делаю всё возможное, чтобы поднять им настроение и сделать так, чтобы они ни в чём не нуждались». На это китаец лишь сильнее понимал, насколько эта женщина милосердна и, шмыгая носом, держа на лбу компресс, он ел куриный суп с лапшой, заботливо приготовленный самой же японкой. Некоторое время спустя, на кухню зашёл Советский Союз, сонный, с небольшими затемнениями под глазами, и в одежде, в которой он был вчера. Империя приветливо улыбнулась гостю и пригласила к столу, коммунист, лишь хмыкнув, сел за стол и, поблагодарив за завтрак, принялся есть. Несложно было догадаться, откуда это у русского появились синяки под глазами, Японская Империя, может, и находилась в другой комнате, но прекрасно слышала, что немец и Союз разговаривали между собой почти всю ночь, конечно, она не обладала столь идеальным слухом, чтобы слышать всё, но некоторые обрывки фраз доходили и до её уха. Тем временем в комнату пожаловал Третий Рейх, такой же сонный, немного вялый и помятый, а в целом, выглядел так же симпатично, как и всегда, но лишенный аккуратности. Мужчина поприветствовал сидящих за столом, он занял свободное место и тоже принялся спокойно есть.***
Когда стрелки часов уже начали показывать полдень, гости начали поторапливаться. Через пару минут они уже стояли в прихожей, благодаря японку за гостеприимство, вкусный завтрак и ночлег, сама же женщина улыбалась, скромно принимая благодарности. Через ещё пару минут Японская Империя смотрела в окно, провожая взглядом двух идущих мужчин, что разговаривали между собой, хозяйка устало вздохнула, но была рада.***
-- …А как поживает твой Россия? — скромно спросил немец, идя по правую руку Советского Союза. — Я давно не слышал про него. — Он в порядке, — кратко ответил коммунист, — правда, есть небольшие проблемы с экономикой и младшим братом, но в остальном, с его слов, всё хорошо. Мы ладим. — начал вспоминать отец, подняв голову вверх и смотря в голубое небо. — Как здорово, — улыбнулся грустной улыбкой нацист, вспоминая Германию. СССР заметив, что собеседник поник, быстро перевёл тему. — Я помню, что прошлым вечером ты пробовал что-то из сладостей, принесенных мной, тебе понравилось? — спросил коммунист, — Конечно, русская кухня сильно отличается от немецкой, но мне интересно знать. — затянулась небольшая пауза. — Я не любитель сладкого и сахара в общем, но эти леденцы на палочках в форме цыплят были очень вкусными, — ответил нацист на такой странный вопрос, слегка зарумянившись. Советский улыбнулся. Какое-то время они продолжали идти до общего подъезда, но вдруг послышалась мелодия вызова на телефоне русского, и мужчине пришлось уйти по важному делу. Нацистская Германия, хмыкнув, проводил его взглядом и продолжил идти до дома. Подул холодный, ноябрьский ветер и немцу пришлось спрятать руки в карманы пальто. Внезапно руки нащупали в карманах шуршащую обертку от какого-то странного предмета, и Рейх, вытащив это, обнаружил у себя в руках две пары золотистых, красивых, сладких петушков, гордо сидевших на своих палочках.***
Вечер. За окном начал идти первый снег, зажигались уличные фонари, проезжали по трассам на большой скорости машины, каркали вороны, ежась от неприятного холода. Третий Рейх сидел в гостиной на диване и читал книгу, делать было нечего, Уния на сообщения не отвечал, телевизор ничего интересного не показывал. В квартире было светло, уютно и тепло. Отопление успели дать ещё на прошлой неделе, под рукой была кружка горячего кофе и увлекательный рассказ, а возле дивана, на котором расположился мужчина, стоял симпатичный торшер с узорчатым абажуром на высокой ножке. Отсутствие звуков и тишина помогли сконцентрироваться, читать при такой атмосфере было очень даже комфортно. Внезапно по квартире разнеслась громкая мелодия. Немец неохотно встал с места и пошел на звук телефона в спальню. Он принял вызов от неизвестного абонента и поднёс устройство к уху: — Здравствуйте, это Нацистская Германия? — послышалось из динамика. Рейх чувствовал, что что-то пошло не так. — Да, слушаю, — тревога и чувство опасности становилось все больше и больше, но голос продолжал быть таким же безэмоциональным и твёрдым. — Ваш сын, Германия, был привезен в больницу сегодня вечером в семь часов, — произнес безэмоционально. Рейх замер, глаза распахнулись, взгляд заметался, а руки задрожали, мужской голос хотел было продолжить, но его перебили. — В какой больнице он находится? — спросил нацист. — Городская больница номер 3, которая на улице Ист-роуд. — раздраженно пробубнил он. Как только Третий Рейх услышал адрес, он сразу бросил трубку, вскочил с места и одевшись, выбежал на улицу. Только этого ему не хватало! Что такого ужасного случилось, что его сын попал в больницу? Разные мысли посещали мужчину, воображение разыгралось настолько, что придумывало всё более жуткие и страшные вещи. Сердце сжималось от тревоги за единственного сына, он же совсем не знает в каком он состоянии там, в больнице. Немец поймал такси и умчался на ту самую улицу.***
Оказавшись в здании, мужчина оглянулся, жмурясь от белого цвета и яркого освещения, среди всех этих вывесок, диванчиков, таблиц и стен сложно было заметить бюро. Рейх поспешно подошел к нему и спросил у молодой работницы: — Здравствуйте, я получил звонок, — Нацистская Германия нервно начал постукивать пальцами по краю стола, — Сегодня к вам в одну из палат поступал парень, которого зовут Германия? — девушка кивнула, метнув взгляд в блокнот с фамилиями и именами. — Как я могу к нему пройти? — Второй этаж, палата номер двести сорок восемь, — лаконично ответила работница, — Подниметесь по лестнице вон там, — она кивнула в левую сторону, — И дальше по коридору свернёте два раза направо, в конце коридора будет палата, где лежит Германия, — Мужчина поблагодарил девушку и пошёл по направлению к лестнице, мысли о самом худшем не покидали его. Поднявшись на второй этаж, Рейх прошёл к палате и увидел медсестру, выходящую из неё. Он подошёл к двери, и она его остановила, спрашивая, кем он приходится пациенту, ответив, немец получил весьма странный ответ: «Он просил вас не впускать». Как это не пускать? Нацист опешил, неужели сын до сих пор на него обижен? После нескольких минут споров с работницей, Третий Рейх сдался, уж слишком была упрямой эта особа. Но тут на горизонте замаячил Швейцария и, обрадовавшись старому знакомому, он его поприветствовал, далее возник диалог между девушкой и швейцаром, он смог убедить медсестру и впустил Нацистскую Германию в палату, пройдя в неё сам. Увидев спящего сына, нацист сразу подбежал к нему и обнял, насколько это позволяла поза пациента, отец гладил по голове и чуть ли не плакал, проговаривая под нос: «Как же я о тебе беспокоился, Германия», -- раскатывая по языку столь приятное слуху имя. В это время Швейцария стоял на месте и заглядывал в планшет, находящийся в руке, видимо, искал информацию по больному. — Что с ним случилось? — спросил Рейх, подойдя к знакомому. — ДТП. Открытый перелом правой руки и большая потеря крови, — протараторил швейцар. — Но ничего страшного, достаточное количество крови уже перелили и гипс наложили. — Немец вздохнул, услышав слова врача, и сел на стул возле кровати Германии, гладя его по волосам. Внезапно взгляд упал на Польшу, который спрятался за кушеткой с правой стороны, наверное, испугался отца друга, с которым у него были плохие отношения и не очень-то и хорошее прошлое. Надо же, мужчина был так сильно рад увидеть родного сына, что даже и поляка не сразу заметил. Через какое-то количество времени Германия пришёл в себя и первое, кого он увидел, был его отец. Но со стороны парня не было криков или недовольных взглядов, наоборот он широко улыбнулся родителю и, чуть привстав, обнял Нацистскую Германию, по щекам первого прошлись слёзы: — Папа, я так… Я так скучал по тебе, — прошептал немец, крепче обнимая Рейха одной рукой, в ответ его так же обняли, после ФРГ услышал от отца: «Я тоже по тебе скучал, прости меня». Это длилось всего несколько секунд, но отношения наконец-то наладились.