Nine mistakes we might have made

      Как только Тео входит в подвал, ему требуется гораздо меньше усилий, чтобы окончательно успокоить Лиама, чем он ожидал. Когда он спускается с лестницы, Дерек смеряет его взглядом, потяжелевшим от веса репутации Тео, но без колебаний отходит в сторону от того места, где он блокирует Лиаму путь к лестнице, окружающему миру и убийце Бретта и Лори, до сих пор разгуливающей на свободе.       Во внезапно открывшемся пространстве виден Скотт, вытянувший руки и сжимающий плечи Лиама, что-то тихо бормочущий ему, низко и успокаивающе. Изредка Скотту приходится поддаваться ему, когда Лиам пытается уклониться, увернуться, вырваться из его хватки и отгородиться от его аргументированного объяснения побега Монро, истощения стаи и того, что ужасные вещи случаются с хорошими людьми без всякой причины. Глаза Лиама горят золотом, а рот полон клыков, но, хотя Тео знает, что он может нанести Скотту серьезный вред — однажды он сам поспособствовал этому, раскрутил его, словно заводную игрушку, и направил на Скотта, — сейчас Лиам не атакует его ничем, кроме слов, выплевывая обвинения и планы, которые лишь наполовину продиктованы чувствами, а в остальном — просто звериной болью.       Скотт почти сразу замечает присутствие Тео, и если бы Тео не разбирался в этом лучше, то он бы сказал, что в его глазах появляется облегчение. Скотт разом отпускает Лиама, и тот пошатывается, лишившись поддержки его рук, и чуть не падает, но потом видит Тео и поспешно бросается к нему. Тео чувствует, как Дерек встает у него за спиной, но он знает, что Лиам на самом деле бежит не к лестнице, и ловит его, когда Лиам врезается в него. Его когтистые пальцы пронзают плечи Тео, но он не вздрагивает, зная, что Лиам даже не осознает свои действия.       — Тео, — наполовину умоляюще говорит Лиам, и Тео знает, он знает; это он остановил Лиама от убийства Нолана в зоопарке, это он следил за Лиамом целыми днями и морщился вместе с ним каждый раз, когда тот на секунду, на мгновение забывал о себе и на него снова обрушивались воспоминания о смерти Бретта и Лори.       — Я знаю, Лиам, — тихо уверяет Тео, осторожно поднимая руки, чтобы поддержать Лиама под локти; давление и присутствие, но не сопротивление. — Я знаю.       И как будто вся борьба покидает Лиама в один миг; он просто рассыпается. Тео сворачивается вокруг него, опускает их обоих на колени и позволяет Лиаму крепко прижаться лбом к его груди; не морщится, когда когтистые руки Лиама начинают ритмично сжиматься и разжиматься вокруг его бицепсов, когда чувствует, как кровь пропитывает рукава его футболки. Он слышит, как Лиам шепчет, сухим и немного сломленным голосом, как он говорит: она убила их, Тео, она не может просто уйти после этого, снова и снова, говорит мышцам и костям Тео, прямо над его — его сестры — сердцем. Тео одной рукой обхватывает Лиама за плечи, а ладонь другой кладет ему на шею, меняет позу, пока ему не удается прижаться лбом к склоненной голове Лиама и каждый раз шепчет: я знаю, я знаю, я знаю.       Тео теряет счет времени, погруженный в Лиама и окруженный им, все его чувства сосредоточены на болезненных звуках, которые он издает, на его запахе, который стал кислым и горьким от горя. В какой-то момент Лиам начинает успокаиваться, поток его слов замедляется и в конечном итоге останавливается, его дрожащие мускулы расслабляются. Тео не осознает, что Лиам уснул, пока не чувствует на своем плече руку Скотта, вытаскивающую его обратно в реальность.       Тео поднимает на него взгляд, и Скотт пытается улыбнуться ему, хотя на самом деле выходит скорее гримаса.       — Дерек отнесет его наверх, в гостевую спальню. Он, наверное, проспит еще несколько часов.       Тео слышит и остальное, что Скотт не говорит, хотя это повисает в измученной тишине; хоть бы Лиам к тому времени пришел в себя, готовый прислушиваться к разуму, а не бросаться в самоубийственную миссию. Тео сглатывает и начинает распутывать себя и Лиама, и это требует больше усилий, чем должно бы, даже учитывая то, какими твердыми и болезненными стали его мышцы. Дерек подходит, как только ему это удается, поднимает Лиама — бережно, но без малейших усилий, — и исчезает с ним на лестнице; Скотт внимательно следит на случай, если Лиам все же проснется.       Тео подумывает тоже пойти за ними, но обнаруживает, что не может; все мышцы и кости в его теле внезапно кажутся сделанными из свинца. Он садится, подтянув колени к груди, и утыкается лицом в ладони. Его почти моментально затапливает запах Лиама, наполовину его нелепый шампунь для нелепой гривы волос, наполовину пот; страх, ярость и горе. Его первый дикий порыв — отшатнуться, но он думает о том, как Малия сказала: это что-то значит, это важно, и он сразу сдается, уступает, опускает голову на руки и позволяет запаху Лиама захлестнуть его.       Позже, когда он снова приходит в себя и убирает руки от лица, на ступеньках молча сидит Стайлз, наблюдая за ним.       Первая мысль, которая появляется у Тео голове, немедленная, свирепая и немного раздражающая: я не могу разбираться с этим сейчас. И он не может, правда не может; все помещение до сих пор пахнет горем Лиама, этот запах покрывает горло Тео, как пепел. Тео знает, что у Стайлза есть куча полностью законных причин ненавидеть его, но он не может.       Но Стайлз ничего не говорит, просто продолжает сидеть и наблюдать за ним в тишине, которая с каждой минутой становится все тяжелее. Его неподвижность каким-то образом делает еще хуже; Стайлз не просто молчит, он застыл, сидит на несколько ступеней выше, широко расставив ноги и упершись локтями в колени, сцепленные руки свисают между ними. Единственный другой раз — единственный другой раз, — когда Тео может вспомнить Стайлза настолько неподвижным, он был одержим тысячелетним японским духом, Тео наблюдал и ждал своего шанса.       Но эта неподвижность — не одержимость и не опасность; это просто Стайлз. Немного повзрослевший, возможно, переросший самого себя. Тео опять думает, в этот раз намеренно: я не могу разбираться с этим сейчас, но может быть, он сможет. Может быть, ему придется.       Он встречает взгляд Стайлза, сжимает челюсти и ждет.       — Это был ловкий трюк, — наконец-то говорит Стайлз, и по его тону ничего нельзя понять. — Скотт и Дерек пытались успокоить его больше получаса, пока ты не спустился.       Тео не говорит ему, что он знает, хотя он знает; Стайлз говорит ему это не просто для того, чтобы сказать. К чему бы он ни вел, это только начало.       Стайлз издает невеселый смешок, когда Тео не отвечает, отводит взгляд, трет руками лицо — своим грубоватым жестом, который задействует все тело, — и Тео думает: а вот и он, прежде чем успевает остановить эту мысль. Когда Стайлз снова смотрит на него, выражение его лица слегка ироничное, как будто он знает, о чем Тео только что подумал, знает, что Тео пытался остановить это. Знает, что в конечном счете Тео не смог.       — Хочешь услышать кое-что интересное? — На этот раз Стайлз даже не притворяется, что дает ему возможность ответить, просто продолжает. — Древний злой оборотень со способностями Медузы сбежал от Дикой Охоты, Скотт ослепил себя чуть ли не навсегда, чтобы убедиться, что мы сможем убить его, где-то там фанатичная охотница, вероятно, собирает больше безумных последователей, пока мы тут говорим, а мы провели всю поездку от школы, обсуждая тебя.       Он выплевывает последнее слово, но получается скорее недоверчиво, чем ядовито, немного весело, как будто Стайлз тоже осознает абсурдность этого, как будто он пытается поделиться шуткой. Тео еще до сих пор не придумал, что сказать, когда неестественная неподвижность Стайлза пропадает, просто разом рушится, и Стайлз смеется. Просто кладет руки на расставленные колени, опускает на них лоб и смеется.       — Я сказал Скотту, что он сумасшедший, раз поверил тебе снова, — бормочет он себе в предплечья, но это неважно; Тео бы услышал его, даже если бы он шептал. Он внезапно так отчаянно хочет услышать остальное, что все его тело туго натягивается, как струна пианино, как тетива лука. — Я напомнил ему, что ты сделал с Лидией, Лиамом, Малией, со своей стаей. Черт, я думал, он согласится со мной, когда я напомню ему, что ты убил его. Я сделал все возможное, Тео, даже ты бы со мной согласился, клянусь.       И по правде говоря, Тео, пожалуй, согласился бы. Стайлз не настолько красноречив, как Тео, но у него есть кое-что другое, кое-что получше — искренность, которая заставляет людей доверять ему. Стайлз запускает какой-то первобытный инстинкт в мозге: поверь мне, поверь мне. Тео осознавал, что это одна из первых вещей, которых ему придется лишить стаю МакКолла, которые ему придется отравить, если он хочет преуспеть и разорвать их на части. Это была одна из первых вещей, что он сделал.       Но даже если бы это было не так, объективная правда — что Скотт сумасшедший, раз поверил Тео снова, — осталась бы тем, чем она является; правдой.       — Так почему он не согласился? — невольно спрашивает Тео; его голос едва ли больше, чем скрежет, измученный скрип.       Стайлз не поднимает голову, но поворачивает ее так, чтобы суметь посмотреть на Тео одним темным глазом, изучить его лицо. Тео точно не знает, о чем говорит его выражение, но сейчас в его груди, где обычно находится его жестокая рациональность, пустота; голос в его голове, создающий постоянные стратегии и планы, затих, словно на радио помехи, и все, что чувствует Тео, — открытое, как обнаженный нерв. Если Стайлз видит все это у него на лице, пусть так; он слишком устал, чтобы пытаться скрыть это за привычным фасадом.       Уголок губ Стайлза приподнимается, как будто эту мысль он тоже видит, и когда он снова открывает рот, это не ответ на его вопрос:       — Как думаешь, Тео, люди могут меняться?       Тео наблюдает за ним долгие несколько мгновений, гадает, какой ответ Стайлз хочет услышать и знает ли его сам Стайлз. Он думает о стае МакКолла — когда-то стае Талии Хейл, когда-то Питера, когда-то Дерека, — думает о ее долгой и сложной истории. Он смотрит на Стайлза и видит пустые места там, где должны быть некоторые члены стаи МакКолла, но их нет, видит некоторые места, где находятся ее выжившие члены, и как контуры этих мест со временем изменились, эволюционировали.       Он думает о черных венах, текущих вверх по его запястьям, и об ощущении лба Лиама, крепко прижатого к его сердцу.       — Я не знаю, — в конце концов отвечает Тео, потому что он правда не знает.       Стайлз изгибает губы в еще одной невеселой улыбке и издает еще один невеселый смешок, а потом говорит, иронично и словно признавая поражение:       — Вот и я тоже.       Затем он садится прямо, хватает что-то, лежащее рядом с ним на ступеньке, и бросает Тео. Тео ловит это одной рукой и опускает взгляд на упаковку спортивных штанов, которую чуть раньше вытащил из шкафа и оставил на вершине лестницы, прежде чем спуститься. Он снова вопросительно смотрит на Стайлза, но тот уже встал и поднимается наверх.       — Пойдем, — говорит он уже на середине лестницы. — Скотт последние пятнадцать минут мучился над тем, как попросить тебя сегодня поспать перед дверью Лиама и убедиться, что он не проснется и не отправится в погоню за Монро, как камикадзе. Можешь вызваться сам и избавить его от страданий.       Тео провожает его взглядом несколько долгих секунд, а потом встает на ноги.