Петунья Эванс была по-житейски умна

Нога сильно болела, а Петунья хмурилась. Ужасно хотелось заплакать, и, в то же время, развернуться и уйти. На сердце было тяжело, Петти просто не понимала, что ей делать и куда бежать. Как будет лучше? Можно было довести раскол в отношениях до конца. Тогда они, скорее всего, тихо разведутся, найдя надуманный повод, который не позволяет, вопреки их желанию, быть вместе. Ведь не может же хорошая английская женщина и хороший английский мужчина обречь детей расти без отца. Петунья наклонила голову еще ниже, чтобы растрепавшиеся волосы закрыли собой глаза и щеки. Или может? Или Вернон сейчас просто скажет ей: «Уходи». А может даже вероятнее, что он уйдет сам, просто однажды, пока она будет с Гарри и Дадли, собрав вещи? Петунья вздохнула и поняла, что больше о таком варианте событий спокойно думать просто не может, секунда — и она расплачется, как девчонка в туалете дискотеки для школьников, когда «принц» вроде целый вечер заигрывал с ней, рассматривая и улыбаясь, когда она поворачивалась, а оказалось, она просто стояла слишком близко к своей подруге, которую в итоге и позвали танцевать. Вздохнув и мельком глянув на серьезного, сосредоточенного Вернона, Петунья все-таки решилась предположить, что было бы, отважься она на примирение. Тут еще был вопрос: что понимать под примирением? Можно было действительно простить и забыть, сказать: «Пока у меня есть все те же права, меня не волнует, с кем ты проводишь время, пока ужинаешь и спишь ты со мной и детьми. Ну и выходные». Возможно, с ее стороны это было бы даже мудро. Никого не насиловать, не принуждать. Найти молодого любовника… На этой фразе Петти даже как-то смутилась. Вернон, на ее взгляд, был красивым, но посмотреть — и не только посмотреть — на юное, точеное мужское тело хотелось. Был еще третий вариант, но он казался совсем уж несбыточным. Петунья была женщиной с хорошо развитым логическим мышлением, потому в разного рода сказки не верила лет с пятнадцати. Нет, она могла тихо ночью у себя в комнате по ним вздыхать, но этим все и ограничивалось. Так что строгие правила о том, что притягиваются не противоположности, а люди с одинаковым или похожим опытом и сделанными из него выводами; что если долго не общаться — на месте человека тебе представляется лишь выдуманный образ, и оттого сложно любить именно человека на расстоянии; а ребенок не может спасти молодой брак, наоборот, внесет в него лишь большее количество склок, сформировались у нее в голове не за день и не за два. Потому третий вариант, вариант, включающий в себя полное примирение и взаимную любовь до гроба, казался ей фантастическим. И тут надо было спросить в первую очередь себя, любит ли она, Петти Эванс, Вернона Дурсля? Подобный вопрос ей задавали родители, примерно через неделю после того, как девушка познакомила их с избранником. Потом была Лили, глупой девчонке было пятнадцать, гормоны хлестали на всю, а разве может улыбчивый увалень обеспечить ураган в постели? Рассказывать, что может, Петунья сестричке не собиралась. Пусть набивает шишки самостоятельно. Потом, конечно, был еще священник. Ну и сам Вернон, особенно по первости любивший заглянуть в глаза избранницы и спросить, любит ли она его.

***

Когда Петунья в следующий раз подняла голову, они были уже у самого госпиталя. Оставалась пара поворотов, и машина мистера Дурсля въедет на территорию. Петунья, открыв сверху зеркало, быстро причесалась, пытаясь как-то убрать из уголков глаз потекшую тушь. Посмотрела на Вернона. Тот был угрюм и серьезен. «Хочет расстаться», — как истинный пессимист, Петти всегда пыталась притворяться реалистом. Посмотрела назад, на детей — те спали, устав после долгой поездки в машине. Их хотели было не будить, отнести Петунью в травмпункт так, но сама она дойти не могла, значит, Вернону надо было ее поддерживать. А о том, чтобы оставить Гарри с Дадли вдвоем в закрытой машине и речи быть не могло. Девушка за стойкой сообщила, что хирург примет их в порядке очереди. Та оказалась небольшой, кроме девушки в самом кабинете была еще мама с ребенком. Ими тут же занялись мальчишки, в то время как Петунья, по просьбе Вернона, смогла отсесть подальше и поговорить с ним. — Петти, дорогая, — мужчина начал говорить тихо и неуверенно. — Я знаю, многое произошло между нами за эти годы. «Собрался бросать», — с горечью подумала женщина. Столько всего произошло, сильно связаны, ты меня простишь… Как же хорошо она знала эту песню. — Я бы хотел просить у тебя прощения, — спокойно и как-то по-мальчишески произнес муж. — Мы столько прошли вместе, столько испытали, ты даже не представляешь, как ты мне дорога. Уж точно гораздо больше, чем Эби. Я знаю, ты разумная женщина и ты меня поймешь. Она красивая, — на этом моменте он попытался было взглянуть в глаза жены. Петунья усмехнулась. Красивая, молодая, с упругой грудью — Эби была буквально всем лучше, чем она. От этого было обидно, но так уж получилось, что ей не двадцать, ничего тут не поделаешь. — Она красивая, — пытаясь успокоиться, повторил он. — Но ты, ты гораздо лучше. Сама понимаешь, не достаточно одной красоты, чтобы любить человека. В тебе же есть стержень, ты все понимаешь, столько раз мне помогала. Ты растишь моих наследников, беспокоишься о них. Извини, что я понял это все, лишь когда чуть тебя не потерял. Петти посмотрела на Вернона. Эх, вот бы его раскаяние не было простым порывом, как бы это было бы здорово. — Дурсль, Петунья, — сказала выглянувшая из двери медсестра, и Вернон помог ей подняться. Было самое время ковылять к доктору. Врач им ничего нового не сообщил. Растяжение связок. Носить специальный фиксирующий чулок, не тревожить ногу, не заниматься активно спортом. Такое ощущение, будто Петунья сама этого не знала. После больницы они поехали сразу домой. Возвращаться на пикник было бы глупостью. Показало бы, как плохо Вернон относится к жене, раз заставляет ее фактически работать с такой травмой. Да и там была Эби. А Петунье очень сильно хотелось, чтобы муж ее избегал. Вот такие глупые женские мысли.