Меня тут не ждали? Вам же хуже.

Шел пятый день моего полета. Замеченная ранее полоса белого снега меж холмов и в самом деле оказалось рекой, но я только зря потратил полдня, пролетев вдоль неё. Она вытекала из небольшого, замерзшего сейчас, озерца у подножия невысокой горы, и никаких признаков людей я не нашел. Пришлось возвращаться обратно и лететь дальше. Подобные речушки попадались мне еще два раза, и оба раза я попусту потратил время на разведку. С пропитанием проблем не возникло — я приноровился ловить рыбу на мелководье не хуже Льиора, коготками цепляя небольших рыбешек. Один раз удалось словить зазевавшегося мелкого грызуна, беспечно скакавшего по белому полю. Да и ракушек на побережье было вдосталь. Да, хотелось чего-то горяченького, но огонь из пальца я не умел добывать, так что пришлось отложить пустые мечты на будущее. Несчастная накидка рассыпалась почти сразу. У меня просто не получилось самому нормально закрепить её за спиной, и в итоге я порезал её крыльями. Жалкие огрызки не стал выкидывать, а кое-как обвязал на поясе. Хоть каплю тепла, да сберег. Но по большей части мне пришлось мириться с холодом и поактивнее махать крыльями в надежде поскорее добраться до жилища и тепла. Замеченные с утра холмы медленно увеличивались. Оставив свои пожитки на берегу, я слетал на разведку, поднялся повыше. И от радости едва не кувыркнулся в воздухе. За холмами на побережье располагалось какое-то поселение, довольно большое, дворов на сорок. Заодно успел разглядеть лодки, вытащенные на пляж, ровные квадраты заснеженных полей и редкие фигурки людей, спешащих спозаранку по делам. Своей цели я достиг уже на закате. Я торопился изо всех сил, не стал спускаться и отвлекаться на отдых и еду, надеясь, что поужинаю в тепле. Однако от нетерпения я не растерял последние крохи разумения и потому не стал рисковать и нагло опускаться посреди небольшой площади. Выбрав местечко поукромнее, приземлился за крайним домом и убрал крылья. Оставалось только найти пристанище. Понимая, что в рванье и жалких обрывках накидки выгляжу нелепо и жалко, я, скрепя сердце, храбро пошёл вперёд. Если погонят — ну, так тому и быть… Может, не погонят сразу и удастся разузнать, где соседнее поселение и я попытаю счастья там. — Хекцу! Теакниле ецте? — резко окрикнули меня. Я медленно развернулся, показывая пустые руки и улыбаясь. Худощавый высокий мужчина, закутанный в меховые штаны и охотничью куртку с капюшоном, с арбалетом в руках, настороженно смотрел на меня. — Неа-акай, — вспомнив жалкие крохи из фернавейского, поздоровался я. — Простите, я плохо знаю фернавейский, — перешел на лиданский. — Мне нужна помощь. Прошу, скажите, где я могу найти старейшину? Мужчина, почесав подбородок, нахмурился и навел на меня взведенный арбалет. — Зачем тебе достопочтенный отец? — с цокающим акцентом спросил. — Я сбежал от похитителей. И очень надеюсь, что в доме уважаемого гайце-нати будет зеркало, чтобы я мог подать домашним весть. — Глупый шууцле*! — рассердился охотник. — Ты думаешь, я такой же глупый, что пущу тебя в дом? Иди прочь по-хорошему! Возвращайся в свой ледяной лес! Не хочу сердить Маациве* и лишать тебя крох жизни! Уйди сам! — Я не шууцле! Я такираци! Я живой! — сложил я руки на груди, жалобно глядя на мужчину. — Если надо — докажу! Только не гоните, умоляю! — я изобразил в воздухе отгоняющий злых духов знак, показанный когда-то Тердикасом, коснулся пальцами лба, губ и сердца. — Стой здесь, зааве*, — немного расслабился он. — Пусть старшие судят и решат твою долю. — Пусть будет так, — склонил я голову. — Я честно расскажу, что приключилось со мной и приму решение уважаемого гайце-нати. Стоять посреди улицы в гордом одиночестве было немного… страшно. Один за другим подходили люди, одетые в тёплые меховые одежды, но близко не подходили. Я крепился, прижимая к животу свою корзинку. Отступать некуда. Будь что будет. Кажется, в самом худшем случае меня посчитают лесным духом и погонят прочь. Я не знал, как именно мне придется доказывать свою принадлежность к миру живых, но надеялся, что это не смертельно. Ждать пришлось недолго. Давешний мужчина раздвинул образовавшуюся толпу и приблизился ко мне. — Идем, зааве, — махнул он рукой. — Тебя согласились выслушать. — Я благодарен, — вежливо склонил голову и последовал за ним. Площадка, на которую меня привели, чем-то напомнила мне ту, что была в посёлке спасших меня когда-то рыбаков, Кецито и Цкуаве. Разве что над помостом была сооружена легкая необогреваемая беседка, явно не предполагавшая долгих посиделок. Мужчина остановился у входа и с торжественным видом приглашающе махнул рукой. Я поклонился и вошёл, прижимая корзинку к боку. Внутри на низеньких стульчиках с важным видом восседали трое мужчин и женщина, одетые в нарядные халаты. Я пару раз моргнул, удивленный очередным сходством со старейшинами Ллеа-Акрас, Иаркас и Вакрие. Или я что-то не понимаю, или же рыбацкие поселки заселяет один народ? Опомнившись, я низко поклонился. — Приветствую вас, достопочтенные старейшие. Пусть море всегда будет щедро к вашим детям и ветра наполняют паруса ваших лодок. Благодарю, что нашли время принять и выслушать странника. — Мы слышим тебя, — хрипло ответил один из мужчин. — Развей наши сомнения. Покажи, что ты не принес зла и бед. — Я готов, — я снова поклонился. — Встань в круг, — он показал на выложенный из тонкой ярко-красной бечёвки круг. — Если ты друг, то ничего не будет. Но если ты шууцле и обманом проник к нам, священное пламя опалит тебя. Не сомневаясь ни секунды, я встал, где просили. Ничего не произошло, никакое пламя и не думало жечь меня. Зато из-под стульчика женщины шустро выбрался какой-то мелкий хвостатый чешуйчатый зверек нежно-кремового окраса с более темными полосками у хребта, со смешными ушками, как у фенека, и, подбежав ко мне, стал тереться о ноги, просясь на руки. — Ой, глупый, ты же замерзнешь! — подхватил его, прижимая к груди. Тот выдал тонкую трель и, выпрямившись и встав лапками мне на плечи, лизнул в щеку. — Вот забавный… — улыбнулся я. — Иди к хозяйке, — я, осторожно отцепив остренькие коготочки от рубахи, протянул его женщине. Та странно посмотрела на меня, но зверька взяла, сунула его под халат, к груди. — Ты не испугался терико? — задумчиво осмотрел меня старший из присутствующих мужчин, видать, самый главный, остальные так и помалкивали, никак не реагируя на происходящее. — Меня любят звери, — пожал я плечами. — А что у тебя в плетёнке, что ты столь заботливо прижимаешь к себе? Понимая, что врать Старейшинам — лучший способ отвратить их от себя, я, искренне надеясь, что их любопытство не зайдет слишком далеко, осторожно признался: — Яйца неразумной твари. Их мать убил дикий кот, тоже погибший от её когтей. Я не мог их бросить. — Покажи, — потребовал второй мужчина, решительно поднимаясь на ноги. Я раздосадованно дернул щекой, но, немного помешкав, опустился прямо на пол и, поставив корзину себе на колени, раздвинул края. — Это же зиарц! — пораженно выдохнул он, отшатнувшись от меня, как от чумного. — Я знаю, — кивнул я и прикрыл яйца, приготовившись бежать быстро и далеко. — Они не виноваты в том. И не заслуживают смерти лишь потому, что ядовиты. И я не сумасшедший, как подумали вы, я знаю место, где они никому не помешают и смогут спокойно жить. — Тогда изволь утолить наше любопытство. Ответь, как ты незамеченным миновал стражей? Откуда взялся? Не с неба же свалился, — брюзжа, поджал губы самый старший, с морщинистым лицом. Я прикусил губу, чтобы не улыбнуться. Как им сказать, что я с неба и свалился? Но, поняв, что придумывать причину надо было до встречи с ними или же приземлиться так, чтобы меня заметили, я рискнул признаться. — Я прилетел. — Уж не на зиарце ли? — хрипло усмехнулся старик. — Нет, — качнул я головой. — На своих. — Если глаза меня не обманывают, твои года слишком малы, юный такираци, чтобы ты мог принять другой облик, — внимательно прищурился он. Я вздохнул, понимая, что, показав им крылья, фактически признаюсь, что Хранитель. А как тут относятся к ним, было непонятно. — Так что ты скажешь на справедливое замечание достопочтенного гайце-нати? — склонил голову первый мужчина. — Я покажу, — смирившись, склонил я голову. — Только не здесь. Лучше пройти к пляжу. — Отчего же не сейчас? — Опасаюсь случайно сломать что-нибудь, — криво усмехнулся я. — Так что лучше пройти на пустырь или пляж. Клянусь, что не замышляю зла. — Я верю тебе, мальчик, — на чистом лиданском, без акцента, ответила женщина и мягко улыбнулась. — Тебя признал терико. А он чувствует людей. — Спасибо, — поклонился я, возвращая улыбку. На пляж мы шли в полном молчании. Я прижимал к груди корзину, тщетно пытаясь согреться. Остальные жители топали следом, настороженными взглядами буравя мне спину. — Ну что, показывать? — повернулся я к старейшинам. Те молча кивнули. Вздохнув, я посмотрел за спину и, убедившись, что никого нет, распахнул крылья. — А-а-ах! — пронеслось над толпой. — Крылья эйнахов! — воскликнул старик, широко распахнув глаза. — О юный Хранитель, прости нас, недоверчивых! Прости, что не приняли знаков небес, не поняли шептания ветров, не узнали тебя! Он попытался упасть на колени, и я, быстро сложив крылья, едва успел метнуться к нему, поддерживая под руки. Остальные же, услышав о Хранителе, успели бухнуться на колени — Нет, не надо! — взмолился я. — Не надо, встаньте! Ну что же вы! Встаньте! Ну же! Гайце-нати, ну скажите же им! — Это честь для нас, принимать тебя в наших домах! — выпрямился старик, подозрительно блестя глазами. — Мое имя Лакатшу, жену мою зови Ака-Лия. Так же знай, что их имена, — он простер руку в сторону остальных двух мужчин-старейшин, — Ництиаль и Кейга. — Благодарю за оказанное доверие, — прижал я руку к груди и поклонился. — Меня зовут Ниэл Жеарси. — Жеарси? — встрепенулся Лакатшу. — Огненный остров дракона? — Вы знаете, где это? — вскинул я голову, с надеждой глядя на него. — Это далеко? — Да, юный Жеарси, знаю. И это далеко, месяц пути по чистой воде. Зимой же море опасно, тебе предстоит трудный путь. — Но вы можете показать на карте, да? Или… — я хлопнул себя по лбу. — Зеркало! Скажите, у вас есть переговорное зеркало? Я знаю знак семьи, они придут за мной, прилетят! — Несомненно, у нас есть зерцало, — шагнула вперед Ака-Лия, отодвинув плечом мужа. — Прошу, войди в наш дом. Позволь разделить с нами пищу и кров. — С удовольствием, уважаемая Матушка, — склонил я голову, ни словом, ни жестом не выражая нетерпения, обуревавшего меня. — Позволь проводить тебя до мыльни, — предложил Кейга. Я мотнул головой. Раз уж оказалось, что Хранителей тут уважают и ценят, надо постараться извлечь из ситуации максимум полезного. — Простите, но сперва надо дать знать семье, что я жив-здоров и свободен. Кейга открыл было рот, но его решительно опередила Ака-Лия: — Нет-нет, что за глупости! Как можно показаться на глаза родным таким грязнулей?! Они же и так волнуются, а ты хочешь предстать в таком виде? В потрепанных обносках и с грязным носом? Вот как раз после этого их будет очень сложно убедить, что с тобой и в самом деле всё хорошо! — Но ведь ночь почти на дворе! — попытался привести я разумный довод. — Мне бы не хотелось откладывать разговор на утро. — Ещё пара часов ничего не изменит! Так что не вздорничай и не выдумывай! Спокойно искупаешься, переоденешься в чистое, как следует покушаешь, и после — и ни мгновением раньше! — я подпущу тебя к зерцалу! — Ну, хорошо. Уговорили, — поднял я примирительно руки, сдаваясь перед столь внушительным напором. — Вот это другое дело! — широко улыбнулась женщина. — А то чего вздумал: пугать родных рваньем и голодным блеском глаз! Давай сюда свою ношу, — она протянула руки. — Обещаю, что обустрою тваренышей со всем удобством. Поколебавшись, я отдал ей корзинку. — Благодарю, — улыбнулся я. — Пойдем, мой мальчик, — приняв корзину, она подхватила меня под руку и пошла вперед. Остальные жители молча расступались в сторону, не сводя с меня восторженных глаз. Старейшины пошли следом, только Кайга чуть задержался, отдав распоряжения по поводу предстоящего ужина. То, что здесь называли мыльней, оказалось отдельно стоящим строением практически за поселком, самой дальней от пляжа его частью. Я бы это, скорее, назвал общественными банями, разделенными на женскую и мужскую половину. И я весьма опешил, осознав, что придется оголяться на виду у такого количества народу. Но всё оказалось не так страшно. Со мной увязались лишь двое, один — пожилой кряжистый мужчина, кажется, банщик, и молодой парнишка, бывший на подхвате у старшего. Они вдвоем шустро вытряхнули меня из одёжки, я даже пискнуть не успел, подхватили под руки и почти целиком окунули в круглую деревянную лохань мне по пояс, не ниже. Офигев от излишнего усердия, я попытался было вывернуться. Да куда там! Мне живо плюхнули на голову теплой вязкой штуковины, тут же натекшей на глаза, намылили всего, ополоснули, еще раз намылили, поскоблили и снова ополоснули. И ещё бессчетное число раз. В общем, я фыркал, мычал, пытался вытереть глаза и проплеваться от мыла и пены, не переставая уворачиваться от цепких рук самоотверженных банщиков, трущих, мявших, дергающих волосы. И выдохнул с облегчением, когда меня, как кутенка, вынули из лохани и поставили на пол. Последнее ведро прохладной воды, вылитое прямо на тыковку, свалило с ног. От резкого контраста воды в лохани и ведре и не самого мягкого приземления на мягкое место я взвыл, вывалив на банщиков-мучителей весь свой обширный ругательный запас на лиданском. Те же лишь рассмеялись, подхватили под руки, закутали в простынку с ног до головы и вывели в раздевалку, усадив на низкую скамеечку. — Ну вот и всё! — самодовольно ухнул старший. — Давай теперь сюды свою волосню. — Нет! Не надо стричь! — вскочил я на ноги, наученный историей с той дурацкой куклой. — Тю, зачем стричь такую красоту? — удивленно вскинул брови он. — Расчешем со всей заботой, как любимого жеребенка! — мне под нос сунули гребешок с редкими зубьями. — Эм… Ладно, — решился я. Сам расчесать всё свое богатство не смогу, так что если помогут — буду только рад. А гребешок с волосинками, если застрянут, самолично сожгу. Пока эти двое возились с моей головой, весьма осторожно вычесывая, какой-то пацанчик, любопытно сверкая глазюками, принес ворох одежды. Сгрузив всё на ближайшей к двери лавке, он, заметив строгий взгляд старшего, улизнул прочь. С моими волосами они управились очень быстро, я даже ни замерзнуть, ни устать от неудобной позы не успел. Заплели их в косу, перекинули мне на плечо и, подмигнув, вышли прочь, оставляя меня одного. А я так обалдел, увидев блестящие результаты, что не успел даже поблагодарить за работу. Вещи, что мне принесли, были чистыми и, что самое главное — теплыми. А еще они оказались мне впору, словно специально на меня были пошиты, даже меховые сапожки. Я, растроганный до глубины души, присел на скамью, прикрыв глаза, наслаждаясь забытыми ощущениями. Кажется, я практически отвык от хорошей, теплой одежды, когда ничего не болтается, не продувает и не норовит свалиться в неподходящий момент. Чуть скрипнула дверь, и я вскинул голову, невольно напрягшись. — Я пришел проводить тебя в дом Старейшины, — с вежливой улыбкой молодой мужчина поманил меня за собой. Я с благодарностью кивнул и, прихватив на всякий случай гребешок, вышел на улицу. Пока я мылся, вернее, пока меня отмывали, окончательно стемнело, на ясном темном небе зажглись яркие звезды. Я невольно замедлил шаг, любуясь тихой ночью. Провожатый что-то начал рассказывать, я поспешил догнать его, чтобы не казаться невежливым. — А ты очень красивый, — подмигнул мне мужчина, лукаво улыбнувшись. — Я замужем, — равнодушно пожал я плечами. — Так и я не свободен! — усмехнулся он. — Но любоваться-то мне никто не мешает! Я лишь головой покачал, с сомнением уставившись на свои руки: тонкие пальцы, высохшие кисти, мослы все видать… Выпирающие ребра сейчас не видно, но я-то знаю, что они есть. Да и лицо я своё пощупал, чуть о скулы не порезался… Красавец, что и говорить. Даже страшно в зеркало смотреться… — Любоваться особо не на что, — отмахнулся я. — Ты хорошо говоришь по-лидански, — решил сменить я тему. — Я в Ниассоваре учусь. — Да? А здесь как? На каникулы прилетел? — Нет, моя рыбка рожать собралась, в родные воды дитя отпустить. Вот я и отпросился пораньше домой. Список тем и учебники мне выделили, практику весной пройду, если что непонятное — отец разрешил по зеркалу с наставником связываться. Так что, уверен, спокойно годовые проверки пройду, чтобы летом со всеми на следующий круг перейти. — Да? Молодец, — уважительно склонил я голову, уже зная, что тут зимой не учатся. — А отец кто? — Так Лакатшу же! — удивленно глянул он на меня. — Я же говорил, забыл? — Прости, скорее, не услышал! — повинился я. Мужчина расхохотался. — Прощаю! Тогда говорю сейчас — моё имя Рраван. Я недоуменно задрал бровь. Имя было какое-то… лиданское, что ли. Рраван понятливо хмыкнул: — Это в честь прадеда по матери. Отец её с собой привез после учебы, уговорил её как-то сменить шумную Академию, где она преподавала, на тихую скуку этого милого поселка. — И её так просто отпустила семья? — удивился я, зная не понаслышке о строгости здешних нравов. — А кто сказал «просто»? Знаешь, какие страсти тут кипели? Достопочтенные профессора, родители моей славной матушки, чуть по камушку наши холмы не раскатали! — Ну, судя по всему, они смогли договориться, — улыбнулся я. — Так поэтому ты в Ниассоваше учишься? — С чего бы? У нас многие уезжают на учебу, разве что несемейных редко куда отпустят. — Молодые да глупые ещё, да? — Ты прав, — спокойно кивнул он. — Мало кто, не переступивший черты совершеннолетия, может доказать, что он не посрамит чести родной земли и достойно покажет себя, не соблазнится красивой жизнью. — Твой отец смог. — Так и он и не просто так стал самым молодым гайце-нати! — с гордостью сказал Рраван. — Мы пришли. Дом старейшины закономерно оказался самым большим и красивым. И замечательно теплым. Меня почти сразу повело, до того я отвык от нормального человеческого тепла. — Идем, Ниэл, — поманила за собой вышедшая навстречу Ака-Лия. Я было сделал шаг, но замер, вспомнив о грязной обуви. — Не печалься ни о чем. — Но я испачкаю… — попытался возразить я. — Уберут! — твердо сказала она и, взяв за руку, уверенно повела куда-то вглубь дома, к божественным ароматам. Мой живот радостно заурчал, и я, покраснев, обхватил себя руками. Но как бы мне не хотелось есть, увидеть мужей мне хотелось намного сильнее. Тем более, я не знал, который у них сейчас час. Вдруг утро, и они скоро убегут по делам? — Простите, — я тронул Ака-Лию за рукав. — А можно сперва с родными поговорить? — Не терпится? — понимающе улыбнулась она. — Можно, конечно же, можно. Она привела меня в небольшую комнату, махнула рукой, зажигая пару светляков под потолком. — Присаживайся, — она махнула рукой в сторону стопки подушек, заменявших тут стулья. Сама же тем временем достала из шкафа зеркало, небольшое, всего локоть длиной, и поставила его на низенький столик. — Всё приготовила? — бросил довольный взгляд на жену вошедший следом Лакатшу. — Вот славно, — кряхтя, он уселся на подушки перед столиком, коснулся зеркала, тут же налившегося неярким желтоватым сиянием. — Рисуй знак, — кивнул он мне на зеркало. — Простите, уважаемый Лакатшу, мне пока рано пользоваться взрослыми игрушками, — смутившись, признался я. — Давайте я вам нарисую на бумаге знак, а вы повторите его в зеркале. Старик хмыкнул, но поманил пальцем жену, та тут же выложила передо мной несколько чистых, чуть сероватых листов и кисточку, поставила баночку с тушью. Поблагодарив, я нарисовал наш семейный знак. Лакатшу без промедления повторил его пальцем на зеркале, и, когда сияние сменило цвет на белоснежный, встал и, поклонившись, вышел. Ака-Лия вышла следом, оставляя меня наедине с мужьями. А до меня, кажется, наконец-то дошло, что вот прямо сейчас я увижу родных! Что все мои страхи позади, что скоро я буду дома, скоро обниму любимых! Сердце колотилось где-то в горле, я волновался, едва сдерживая слезы, то и дело стискивал пальцы в кулаки. Секунды промедления казались вечностью. И вот по зеркалу прошла рябь, туман подернулся ещё раз и пропал. А из зеркала на меня смотрел Шан. Шан, любимый мой, родной, такой близкий и такой далекий! Он удивленно и как-то растерянно хлопнул глазами, неверяще глядя на меня, как на восьмое чудо света. — Шан, сердце мое! — счастливо выдохнул я, коснувшись пальцами гладкой поверхности, словно так могу быть к ним еще ближе. — Наконец-то я вижу тебя! Я тут, я жив, здоров! Со мной всё хорошо! — радостно забалагурил, глотая слова. — Матушка моя, как же я счастлив! — всплеснул руками. — Как вы? Всё хорошо? Скорее забери меня! Я сбежал, ты представляешь? Сбежал! Прости, родной мой, что не давал о себе знать! Я, дурак такой, память потерял, представляешь? — нервно рассмеялся я. — Только недавно вспомнил и сразу же помчался зеркало искать, чтобы вам сказать, что у меня всё теперь замечательно! Я сейчас нахожусь… — я вдруг подавился словами, заметив, КАК на меня смотрит Шан. Его ледяной, тяжёлый и презрительный взгляд просто пригвоздил меня к месту. — Шан? — пискнул я. Тот сжал губы и отчеканил, резанув по мне взглядом: — Я безмерно рад, юноша, что у вас всё хорошо. И, смею уверить, в МОЕЙ семье тоже все благополучно. Не имею представления и не желаю узнавать, каким образом вы получили знак вызова НАШЕЙ семьи. Но, надеюсь, что это было в первый и последний раз. Рекомендую вам проявить ваше трогательное актерское мастерство на других. Но меня, признаюсь, вы не впечатлили. И с этими словами он разорвал связь. Я сидел, не в состоянии вздохнуть и пошевелиться. Словно меня с размаху припечатали бетонной плитой и в довершение тонким слоем размазали по полу. Правда оказалась ошеломительно ужасной. Меня не искали. Меня не ждали… У них всё хорошо… Хорошо… — Дыши! — меня тряханули за плечи. — Мальчик, ты чего это удумал? А ну, дыши давай! — острый кулачок врезался под ребра. Я хрипло вздохнул и сжался, обхватывая колени, пряча лицо и отчаянно сдерживая слезы. Предательство… Кажется, я понял, каково оно на вкус. — Что случилось? Ох, что же, помер кто у тебя? Вот горе-то… — Ака-Лия, погладила меня по голове и опустилась на колени рядом, обнимая меня за плечи. Она искренне переживала, сочувствуя чужому для неё горю, щедро даря заботу и тепло. В её руках было не стыдно поддаться слабости и представить себя вновь маленьким мальчиком, оберегаемым любящей матерью. — Поплачь, не держи в себе, поплачь. Поплачь… «Мужчины не плачут, но и им не чужда скорбь», — сказал когда-то папа… Сейчас у меня не было ни слёз, ни скорби. Словно заледенело всё. Сердце отчаянно пыталось надеяться, что всё произошедшее — глупый фарс и нелепая шутка. А разум вспоминал удивленно-настороженный, даже чуточку опешивший взгляд мужа, только увидевшего меня в зеркале, сменившийся на яростно-презрительный. Так смотрят на нищего бродяжку, вылезшего из помойной кучи и нагло лезущего в хозяйскую карету. И не надо обманывать себя, убеждая, что Шан обознался и принял меня за кого-то другого. Да, я похудел, я страшный. Но не узнать меня невозможно. Внутри так противно и горько… — Ты не переживай, что бы ни случилось, жизнь продолжается, — продолжала утешать меня женщина. — Чтобы не случилось, всё наладится, уверяю. Заживешь еще лучше прежнего! Так что не горюй понапрасну, не надо. Насилу улыбнувшись, я отстранился, неловко вывернувшись из объятий. В заботливых руках, так схожих с материнскими, душа просто молила поддаться слабости и позволить жалеть себя. Но у меня еще оставалась гордость. — Храни вас небеса, соави. Я хотел бы отдохнуть, если можно, — вежливо склонил голову и встал на ноги. — Да-да, не можно, а нужно! Я провожу тебя и принесу легкий ужин, — она поднялась следом. — А когда нам ждать твоих родных? — догнал меня вопрос, когда я уже выходил из комнаты. Я замер, невольно деревенея всем телом. Вытолкал наружу упрямые слова: — Не сейчас, простите. Но обещаю, что скоро покину вас, не стану стеснять. — Глупости! Как ты можешь нас стеснить? Нам в радость принимать тебя в нашем поселке. Живи себе спокойно, а там по чистой воде и отправишься. Лакатшу пригласили на Весенние встречи в столице, вот он и полетит, как дракончик молодой, навстречу приключениям. — А в столицу чего едет уважаемый гайце-нати? — начал допытываться я, пытаясь ухватить зазудевшую мысль за хвост. Весенние встречи… Что-то такое знакомое… — Так в Ликтакир, куда же еще? — Ликтакир? Это же Аусовар! — Конечно же, Аусовар, умница, — снисходительно, как маленькому ребенку, сообразившему, что два плюс два четыре, улыбнулась она. — Я в Аусоваре? — распахнул глаза, дернувшись от удивления и ударившись плечом об косяк. — Не в южном полушарии? — Отродясь не бывала на Южном Архипелаге, — пожала она плечами. — Там же смотреть не на что, голые скалы одни да пираты, демоны неистребимые. — Пираты… Ясно… А почему же месяц до Жеарси плыть? — нахмурился я, пытаясь срочно разобраться во всем. — Так море неспокойное, бури. Наши кораблики не осилят, развалятся, — развела она руками. — Но ты не переживай. Время быстро пролетит. Зимой у нас не скучно, свадьбы гуляем, в гости ходим, праздники отмечаем. Как раз равноночие в дверки просится, проводим день ко сну, снов сладких нажелаем, костры будем всю ночь жечь, песни петь! — Равноночие… — я уцепился за слово, вспомнив, что вроде как ныне покойные товарищи тоже ждали этого дня. — Погодите-ка, равноночие же осенью, да? — Ну да, — удивленно глянула на меня Ака-Лия. — И сейчас осень, да? Во взгляде женщины удивление сменилось пониманием и жалостью. — Да, бедненький, сейчас осень. — Я в Аусоваре! Осенью! — вцепился я руками в волосы. — Не полтора месяца! — выстонал, зажмурившись. — О небеса, меня не было полгода! Не полтора месяца, а полгода! У-у-у! — сполз я по стене, начиная понимать, что Шан имел полное право так на меня смотреть. Хотя бы от того, что наш малыш, скорее всего, погиб… Ака-Лия что-то причитала, но я не слышал, погружаясь в отчаяние. Всё оказалось напрасно! Полгода! Как, каким образом и где я болтался эти полгода? Почему помню только последние полтора месяца? Кто смог такое проделать со мной? Я замер, поняв, что мне не давало покоя. Всего-то надо было задать себе правильный вопрос. Кто организатор моих бедствий? Это не Нилауш, он был явно уверен, что я пребываю на Земле и искренне поразился, увидев меня в его Зале Ритуалов. Так кто же? И отчего Шан так отреагировал на меня? Как он сказал? «Ваше актерское мастерство»? С чего это он назвал меня актером? Да какой из меня актер? Это матушка у меня родная, кажется, актриса, я же… От пронзившей меня мысли я вскочил на ноги. Да, это до противного походило на правду. Я совершенно забыл о том простом факте, что мои мужья просто неприлично богаты. И если родным Шана и Рила было на это наплевать по тому простому обстоятельству, что они могли похвастаться не меньшим достатком, то вот мои родные аферисты… Ради такого куша и демону душу продашь, а я, как назло, слишком похож на братика, знаю, уже один раз спутали. А где один — там и второй! Уж не знаю, получилось ли у брата обмануть мужей и притвориться мной, но меня явно приняли за брата! Или же, что более вероятно, у него не получилось, потому и меня столь резко отбрили. Похоже, что доказать, что я — это я, можно лишь при личной встрече. На Жеарси бесполезно лезть, наверняка там военное положение и все мухи дохнут на подлёте. Значит, надо встретиться где-то ещё… Что там говорили про Весенние встречи? Будет ли там Шан? Информация, мне срочно нужна информация! Окрыленный надеждой, я развернулся к Ака-Лие и замер, увидев встревоженного Лакатшу с сыном и какой-то девушкой и ещё двух парней помоложе. — Ой… — смутился я, поняв, что так погрузился в себя, что даже не слышал, что мне тут говорили. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовался. — Это мы у тебя хотели узнать, — мягко тронула меня за локоть Ака-Лия. — Ты вышел с таким лицом, словно кто-то помер, и совершенно не реагировал ни на что. — Простите. Никто не умер, всё хорошо. Просто неприятности у родных. Меня не… — я умолк, не решившись признаться. — Простите ещё раз за беспокойство. — Не стоит. Все живы — это самое главное. А беды когда-нибудь проходят, — улыбнулась она. — Вы правы, — склонил я голову и повернулся с старшему. — Уважаемый Лакатшу, могу я просить вас о небольшом одолжении? — Всё, что будет угодно юному Хранителю, — почтительно склонил он голову. Я смущенно потупился. Как-то странно слышать дифирамбы в свой адрес от уважаемого пожилого человека. — Я… Мне хотелось бы узнать, если вас не затруднит, конечно же, всё, что говорят про мой клан, Жеарси. Если Вам это поможет, мы знакомы со Старейшинами поселка Ллеа-Акрас, бывали у них в гостях. Может, они как наши соседи знают что-то… — Да, я знаком с достопочтенными Иаркасом и Вакрие, — кивнул Лакатшу. — Не переживай, сейчас же свяжусь и с ними, и со своими знакомыми в столице. Ступай, отдыхай. Мы постелили тебе в комнате нашего младшего, и ужин туда принесем. Ступай. Утром я все тебе расскажу. — Идем, — потянула меня за собой Ака-Лия. Остальные молча расступились, пропуская нас. — Простите еще раз, — виновато улыбнулся я, проходя мимо. Рраван усмехнулся и подмигнул. Комнату мне выделили на втором этаже, угловую, небольшую и очень уютную. Из окон было видно море. — Ужин ждёт, — она показала на накрытый низкий столик в углу. — Удобства в начале и конце коридора, не заблудишься. Твои твареныши в хлеву, там тепло. Утром их принесу. Устраивайся, кушай и ложись почивать. Лёгких снов! — Благодарю, — склонил я голову. — Добрых снов! Ака-Лия добродушно улыбнулась и ушла. Если честно, мне не хотелось ни есть, ни спать, до того я был взбудоражен. Но заставил себя съесть всё, понимая, что силы мне пригодятся, и лечь в кровать. И, видимо, мудрая женщина что-то подсыпала в еду, потому как я отрубился почти сразу, стоило только коснуться головой подушки. _____________________________ Хекцу! Теакниле ецте? — Стой, кто таков? Неа-акай — Миру вам. Шууцле — дух, призрак. Маациве — Лесной хозяин. Зааве — чужак.