Меня тут не ждали? Вам же хуже.

…Полутемный пыльный Зал, резкие тени по стенам, отбрасываемые редкими светляками, невысокая подставка для книги на узкой кованой ножке, небольшой столик у стены, уставленный чашами, склянками и зловеще поблескивающими в неверном свете медицинскими инструментами. И двое мужчин. Один, светловолосый, почти седой, что-то читает в книге, другой, то и дело нервно поглядывая на первого, что-то выводит на полу вокруг длинного Алтаря густой краской. Наконец второй встал, вытер руки. Одна была намного тоньше другой, словно что-то странное высушило её, оставив только костяк и натянутую кожу. — Я закончил, — хрипло сказал он, дернув головой, откидывая обрезанные в каре темные волосы, оголяя уродливый шрам на щеке, распоровший бровь и задравший уголок рта в неприятном оскале. — Стой там! — махнул рукой первый. Второй, ненавидяще глянув на него, поджал губы, но промолчал и встал, где велено. Неожиданно замерцал центр Зала, где был вырезан в камне стандартный круг. — Что там ещё? — холодно поинтересовался светловолосый, недовольный тем, что его отвлекают от расчетов. — От тебя никакого толка, бесполезное чучело. Неужели так трудно перенести элементарную схему? — Это Круг! Я к нему не прикасался! — злобно ощерился второй. — Ну-ну, — скептически хмыкнул первый. — Проверь целостность барьера, ещё не хватало мне тут свободно гуляющих демонов. — Он цел, — кивнул в сторону Круга второй. — Мерцает, как положено. — Я сказал — проверь! — прошипели ему в ответ. Второй яростно прищурился, сжал руки в кулаки, но снова промолчал, послушно подошел ближе. — Что за!.. — отпрянул он прочь, увидев, что клубящийся в Круге туман начал принимать очертания свернувшегося клубком тела. Когда туман рассеялся, стало очевидно, что тело принадлежит человеку, не демону, с мокрой одежды которого натекла большая лужа. — Не может быть! — пораженно выдохнул второй и хрипло рассмеялся, подойдя ближе. Тело пошевелилось, со стоном выпрямляя ноги. Молодой парень, поморщившись, перевернулся на живот, с трудом сел на колени, с мученическим стоном потер лицо, откинул длинную косу, змеей скользнувшую по плечу, распахнул синие, светящиеся в полумраке глаза, и шарахнулся в сторону, увидев стоящего рядом с Кругом мужчину. — Ну, здравствуй, гаденыш! — прошипел мужчина. — Вот так сюрпри-из! — ядовито пропел он. — Что, надоело мужьям с тобой тетешкаться, и тебя выкинули из теплой койки? Прямо в мои горячие объятия! — облегченно рассмеялся в конце. — Что ты там возишься? — сердито спросил седой. — Со знакомым здороваюсь! Кажется, Боги всё же любят меня! И я всё-таки покину твоё высокое общество, мой дру-уг! — издевательски фыркнул второй. — И что сподвигло тебя на такие измышления? — хмыкнул равнодушно первый, отвлекаясь от книги. — Мой долг прибыл! — картинным широким жестом мужчина указал на Круг, склоняясь в шутовском поклоне. — Н-да? — седой подошел ближе. — Надо же, и в самом деле, тот, кто нужен. Везунчик! — он по-хозяйски похлопал собеседника по щеке. — Свободен, так и быть. — Пр-ремного благодар-рен! — прорычал тот в ответ, отбрасывая чужую руку. — Сними! — потребовал он, покореженной рукой показав на шрам. Седой небрежно щелкнул пальцами. По шрамам прокатилась серебристая волна, кожа тут же стала наливаться розовым, разглаживаясь. — В расчете! — бросил седой и повернулся к парню, испуганно переводящему взгляд с одного на другого. — Кстати, можешь забрать своего милашку, он совершенно бесполезен оказался, — небрежно кинул за спину. — Можешь оставить себе! — выплюнул второй. — Мне подачки не нужны! — Твоя воля! — пожал плечами первый. Мужчина сплюнул на пол и вышел прочь, хлопнув тяжелой дверью. Седой, не обратив на это никакого внимания, довольно потер руки и деловито шагнул в Круг, схватив парня за шею. — Ну, здравствуй, мой долгожданный Хранитель! Ты как нельзя вовремя! Милашка этого придурка Нилауша оказался слабаком, ни на что не годным куском мяса. Но с тобой, уверен, у нас всё получится! — удерживая парня за шею, он потащил его к Алтарю. Тот хрипел, сучил ногами, дергался, пытаясь вырваться, но из стальной хватки вырваться не мог. Мужчина закинул его на Алтарь, на котором тут же начали наливаться красным надписи. Парень, почуяв минутную свободу, дернулся, но, оказалось, что он словно приклеился к камню. — Пустите! Пустите! Не трогайте! — взмолился он. — Что вам от меня надо? — Что надо? — мужчина задумчиво посмотрел в потолок. — Много чего надо. Я на тебя большие надежды возлагаю, дружочек! Так что ты не подведи. И умолкни! — он хлопнул в ладоши и отошел к столику. Парень поперхнулся на полуслове, продолжая беззвучно разевать рот. Увидев, что мужчина вернулся с тонким длинным ножом, парень задергался яростнее. — Ну что же, приступим!.. Я вынырнул из сна, как из ледяной проруби, пытаясь отдышаться. Сердце дико колотилось, переживая отголоски кошмара, волосы стояли дыбом, руки мелко дрожали… — Мать-мать-мать… — зажмурился я и с силой потер лицо. — Приснится же такая херь… Ох-хо, пипец пипеческий… — перевернулся я на бок, свернулся клубком, обхватил колени руками, с силой стиснув, до боли. Раз болит — значит, живой, значит, прорвёмся! Успокоившись, я развернулся и открыл глаза. И не сразу разобрался, что за колючий сумрачный мир меня окружает и под задницей, и сверху. Только когда увидел саму ветку, понял, что проснулся под елкой, склонившей тяжелые колючие лапы почти до самой земли. А полумрак — из-за снега, укрывшего ель белым покрывалом. Поблагодарив Соахши за чудесное укрытие и сладкий, крепкий сон, я полез наружу. Стоило мне тронуть ветви, как на меня ухнул сугроб, колючие снежинки забрались под одежду, закололи нос и уши. Со смехом утеревшись, я раздвинул тяжелые лапы, кое-как протиснулся между ними и выбрался наружу, оказавшись чуть ли не по пояс в снегу. Побарахтавшись минуту, сдался, смирившись с тем, что так просто, без лыж и снегоступов, по сугробам не пройти, не выбраться. Ель росла на самом краю снова зеленого кольца луга, так что я, убедившись, что среди травы никого нет, развернулся лицом к дереву, раскрыл крылья и взлетел, опускаясь на краю луга. Отряхнувшись от липкого снега, я снова взлетел в поисках своих вещей. Над лесом величаво выплывало солнце, вычерчивая тени. Пора было возвращаться. Я облетел почти треть луга по периметру, когда услышал чью-то веселую шумную возню. На самом стыке снега и лета, то и дело заныривая в сугробы и прячась в траве, играли три тиштирле, пушистые, толстобокие и смешные, то и дело выхватывая что-то друг у друга. Они чем-то походили на лис, только ушки у них были свёрнуты в трубочку и носик не такой острый. — Ах вы, засранки такие! — возмутился я, заметив, с чем именно они играли. Эти негодяйки нашли мою сумку и всю распотрошили. Спустившись пониже, я свернул крылья и упал в сугроб, прямиком на тиштирле с сумкой. За свое добро мне пришлось повоевать, но в конце концов победила сила. В смысле, что изрядно погрызенную сумку тиштирле снисходительно выплюнула и нырнула в сугроб, убежав от меня на луг. Погрозив хулиганкам пальцем, я снова взмыл в воздух. Но, на лету оценив ущерб от острых зубок, я с сожалением полетел обратно. — Эй, хулиганки! — позвал я. Из сугроба высунулись три заснеженные мордахи. — Ловите свою забаву! — кинул им сумку обратно. Её перехватила в полёте самая длиннохвостая тиштирле и, громко и звонко проствистев что-то явно ехидное, задрала хвостище и ускакала в высокую траву. Подружки, смешно затявкав-замявкав, кинулись догонять. Посмеявшись над уморительной троицей, я отлетел подальше и приземлился в траву. Надо было попрощаться, и можно улетать. — Благодарю за всё, Соахши! Скоро встретимся! — поклонился я, сделал два шага назад и взлетел, беря курс на горы. Ну и пусть, что карту сожрали вместе с провизией. Заблудиться тут невозможно. Есть нечего — тоже не беда. Вечером уже в поселке буду, как раз на праздник успею, там и наемся. До гор я долетел в два счета, не устав ни капли, словно у меня второй моторчик включился. Внутри бурлил какой-то азарт и бесшабашное веселье. Хотелось дурачиться и беситься. В чем я себе не отказал, накувыркавшись в воздухе от души, пугая мимо пролетавших птиц. И очень ясно представлялось мне, как они матюгают идиота-летуна на своем, птичьем и на прощание вертят кончиком крыла у виска. Взобравшись на пик, я бросил прощальный взгляд на Долину. — Я скоро вернусь! Обещаю! — весело прокричал, махая на прощание обеими руками. Удовлетворенно выдохнув, я спрыгнул с пика и пошел пешком, решив немного размять ноги. Настроение было самое зашибительское. В каждом маленьком ребенке, И мальчишке, и девчонке, Есть по двести грамм взрывчатки, Или даже полкило! Должен он скакать и прыгать, Все хватать, ногами дрыгать, А иначе он взорвется ТРАХ-БАБАХ — и нет его! — пел я в полный голос, перепрыгивая по камням в такт песни. Каждый новенький ребенок Вылезает из пеленок И теряется повсюду, И находится везде. Он всегда куда-то мчится, Он ужасно огорчится, Если что-нибудь на свете Вдруг случится без него! На самом последнем слове песни я спрыгнул с большого валуна, но поскользнулся и проехался вниз на заднице, подняв небольшой оползень. Рассмеявшись, я упал на спину, раскинув руки. Мне было так хорошо, так солнечно! Повалявшись и налюбовавшись вдосталь на высокое небо, я перевернулся на живот и пополз вверх, к камню. Увы, по рыхлому снегу не находишься, знаю, пробовал, неверный шажок — и ты по пояс в сугробе. Забравшись на камень, я отряхнулся и уселся, оглядываясь. Нет, дорогу я видел, но как-то жрать захотелось. Вот и вспомнил, что птицы на меня ругались. Значит, гнездовья близко! Так-то я птиц не очень люблю, перьев — тьма-тьмущая, а мяса — на один зубок! Но, кажется, своим пением я расшугал всех зверенышей, они теперь до завтра не вылезут из норок. Вот и придется опять от перьев отплевываться. И вдруг я опомнился: какие птицы, какие перья? С чего это меня так проплющило, что решил снова охотничьи навыки вспомнить? А есть я как собирался? Зубами рвать? А потом в крови и перьях заявиться на праздник? Ну-ну, вот народ посмешу! И вообще, с чего это я так веселюсь всё утро? С того момента, как увидел тиштирле, всё никак угомониться не могу! Отпихнув небольшой камушек, я потряс головой, приводя мысли в порядок, и уселся на гладкую макушку валуна, скрестив ноги. Да уж, хорошо меня заморочили. Тиштирле-тиштирле, хитрые помощницы… Нет, я им благодарен, настроение подняли, про утренний сон и не вспомнил даже. А ведь надо было бы помнить. Судя по всему, мне приснилось то самое будущее, которое не случилось и которое не дала мне увидеть Соахши. Но его всё равно показали. И будь я трижды проклят, если на то нет причины. Значит, там случилось что-то такое, что еще может сбыться, что еще может аукнуться. Вот только понять, что же… — Итак, что мы имеем… — по старой привычке я стал говорить вслух, загибая пальцы. — Сон про то, что могло случиться, но, хвала Матушке, не случилось. Так, забудем страсти о том, что меня должны были зарезать, как куренка… Это всё — несбывшееся будущее… Это раз. Нилауш схлопотал от Гнешта хитровывернутое проклятие, потому как не смог рассчитаться по долгам… Это два. Интересно, за что он оказался должен такому гаду? Неужели только за переходы между мирами? Ну да ладно. Итак. Мага проклял отступник. Потом появился я, и Нилауша освободили от долга, тот радостно свалил. Это есть три. Четыре… Что у нас на четыре… А что за милашку они обсуждали? Милашка, милашка… Зверь, что ли? Или игрушка, вещь какая? — нахмурился я, силясь вспомнить. Что-то мелькало, но упрямо ускользало. — Слабый милашка… Милашка Нилауша… Вот оно! — подскочил я на месте, наконец-то вспомнив. Ведь еще тогда, летом, когда Нилауш меня выловил в море, он говорил, что во мне не нуждается, потому как у него есть свой милашка. — Это что же за фикус копченый получается?! Гнешт забрал у Нилауша его Хранителя? И замучил бедолажку?! А сука-Нилауш не захотел его вызволять?! Ох ты ж бля! Вот гнида! Мог бы — еще раз прирезал! Вот теперь осознанно и специально! — с силой ударил я кулаком по ладони. — Так, думай, голова, думай, шапку куплю! — задумался я. В общем, если я правильно понял, то в том плохом будущем плохие дяди замучили двух Хранителей — меня и того неизвестного «милашку». Но Соахши все перевернула, отправила меня назад, в прошлое. Так почему же она выбрала именно тот момент? Или не она выбирала? Ведь говорила же, что не сильна в играх со временем. Значит, вмешался кто-то еще? Кто-то, кто заставил меня досмотреть сон-видение до конца. И, получается, благодаря ему сейчас я жив, а сладкая парочка твиксов — нет. Но, если я правильно понял, с Нилаушем был его «милашка». Был летом, оставался с ним до весны. — Значит, он был и на острове! — вскочил я на ноги. — Данька, балбес, ты оставил на острове живого человека! Кошмар-ужас, ужас-кошмар… — заходил я на месте. — Полтора месяца взаперти, в компании с трупами и големами! Жрать-то хоть у него есть что? Блин-блин-блин! — выдохнув, я успокоился, встал ровно, сжал руку в кулак, поднял вверх. — Гражданин Милашка, держись. Не знаю, надо тебе это или нет, но я прилечу! Клянусь! Да, я решил вернуться на остров. Ведь не зря же мне напомнили про того, второго Хранителя. Вдруг он так же, как и я, рос вне Вессы и не умеет ходить к бережку Матушки? А сидя в том злополучном замке, полном изолирующего камня, и не получится научиться! — Да, так и сделаю! — пожал я себе руку и, поняв, что сделал, лишь покачал головой. Кажется, от привычки говорить самому с собой, только лишь чтобы слышать чей-то голос, пусть и свой, так просто не избавиться. А ведь всего-то недельку в подвале посидел… Как, интересно, неизвестный Хранитель всё пережил? Даже если его не держали в темноте, полтора месяца в холодном замке в полном одиночестве, без возможности выбраться — это много. Да он же таким же психом, как я стал, не иначе! Ну, думаю, не страшно. Два психа завсегда друг с другом договорятся. К поселку я вернулся засветло, еще семи не было. Я спешил изо всех сил и не стал останавливаться на отдых. Пока летел, у меня было время подумать, продумать план действий. Как ни верти, а без помощи мне было не обойтись. Ведь кто знает, в каком состоянии будет «милашка»? Вдруг летать не умеет? Или не может? Или, не приведи Матушка, помер? В любом случае, мне не по силам тащить его на себе. А это значит что? А это значит, что придётся просить Лакатшу выделить лодку порезвее и парней покрепче, чтобы как можно скорее доплыли до нужного острова. А ещё значит, что придется открыться перед Старейшиной, рассказать, где и кто меня держал взаперти. Потому как я не представлял, где именно находится тот злополучный остров, но хотелось верить, что тот камень, лувиар, не слишком распространен. Да и не мог я далеко улететь, тем более — в шторм… Наверняка тот остров в пределах дневного перелета. Опустившись неподалеку от поселка, я убрал крылья и поспешил к дому Гайце-нати. Приготовления к празднику шли полным ходом, жители украшали дома, развешивали гирлянды из разноцветных веночков и флажков, на центральной площади заканчивали складывать большое кострище, поодаль соорудили крытые шатры, в которых расставляли столы, готовя угощение. Со мной приветливо здоровались и махали руками. Я улыбался в ответ, чувствуя, как в душе что-то оттаивает. Лакатшу я встретил на улице, он шёл в сопровождении других старейшин, Ництиаля и Кейга, двигаясь в сторону площади. — Приветствую вас, уважаемые старейшины, — вежливо склонил я голову. — Доброй ночи, юный Хранитель! Удачен ли был твой путь? — Благодарю, все прошло замечательно, — улыбнулся я. — Меня успокоили. И озадачили. Простите, но могу я просить вас о беседе? — я осмотрел всех троих. — Я понимаю, что праздник — дело важное. Но моя просьба не может ждать. Речь идет о жизни одного человека. — Неужели тебе всё ещё грозит беда? — встревожился Лакатшу. — Нет-нет, что вы! — мотнул я головой. — Беда не со мной. Но о том лучше говорить уединенно. Клянусь, что не займу вас надолго. Мужчины переглянулись, и Лакатшу решительно махнул рукой. — Идем. Видит море, мы не вправе отказать нуждающемуся. — Благодарю, — склонил я голову. Мы расположились в кабинете Лакатшу, в его доме. Ака-Лия, встретившая нас в дверях, обняла меня, как родного, и обещала принести легкий ужин, на что живот тут же радостно забурчал, вогнав меня в краску. Мне было ужасно неловко есть в гордом одиночестве, на что мужчины лишь отмахнулись, мол, они сыты. Но я всё равно отставил в сторону блюдо с изумительно пахнувшими лепёшками и миской густого супа. — Еще раз благодарю вас, уважаемые старейшины, что согласились выслушать меня, — начал я. — А также от всей души хочу поблагодарить вас за теплый прием, за кров и пищу, за терпение и помощь, я безмерно ценю это. Не ожидал, не скрою, встретить такой радушный прием. Увы, мне нечем пока ответить на вашу щедрость. Поэтому позвольте в знак признательности рассказать мою историю. Да, признаю, было несколько невежливо утаивать от вас всё произошедшее со мной, но, увы, я опасался. — Мы всё понимаем, — склонил голову Лакатшу. — Но не помочь нуждающемуся — большой грех. Боги всё видят и наказывают провинившихся, — мужчины сделали отвращающий жест, коснулись двумя пальцами губ и отвели их в сторону. — Мы слушаем тебя. Но я не спешил откровенничать. Слишком привык опасаться. И потому сперва попросил об ином: — Простите, уважаемые, но я прошу вас всех поклясться, что сказанное мною не выйдет за пределы этого кабинета. Мужчины задумчиво переглянулись, но всё же сказали слова клятвы. — Я услышал вас, — кивнул я. — Ещё один вопрос. На кабинете стоит защита? Никто не услышит этот разговор? — Это исключено! — уверенно ответил Лакатшу. — Можешь говорить свободно. — Я верю вам. Как верю в то, что вы, выслушав меня, поймете причины моих опасений. Я вздохнул и начал рассказ с того момента, как столкнулся с тишáко, не собираясь рассказывать ни про мужей, ни про свои путешествия во времени. — История, увы, не самая веселая. Нелегко признаваться в собственной глупости. Да, меня похитили, но, каюсь, я по собственной беспечности влез в ловушку, не признав её. А она была столь… искусна, что защита островов пропустила её. Я очнулся в подвале. Несколько дней просидел в темноте, в полной изоляции. Потом… Потом меня поселили в комнатах, но всегда запирали и охраняли. Там было двое… эм… один обычный сильный маг, второй — маг Хаоса. Именно тот, первый маг, открыл охоту на меня. Хотел отдать в уплату долга тому, другому, который Хаос. Они ждали равноночия, чтобы провести один ритуал… Не спрашивайте, какой, — поморщился я. — В общем, меня не особо трогали, кормили, заставляли убирать Зал Ритуалов… Ведь кроме них на острове не было никого живого, им служили неживые, они грузили камни, складировали. И те, неживые, не могли войти в Зал. Смешно… Меня заставляли драить Алтарь, на котором меня же хотели зарезать, как куренка… Как бы то ни было, я смог выбраться. Они расслабились, уверились в собственном могуществе и безнаказанности. А я был слаб. Крылья-то не слушались. Мал еще, сами понимаете, — горько усмехнулся я. — Но когда прижало и стало ясно, что жить мне всего ничего осталось, и жизнь та будет хуже смерти, распахнулись крылья, порезав тех двоих. Очнулся над морем, посреди шторма. Со страху, оказывается, я летать научился. Вот только надолго меня не хватило. Очередная волна смела меня в воду. Ну, а потом… Потом я плыл, пока были силы. Видать, Боги не оставили своего бестолкового сына, вынесли на берег. Там я прожил почти месяц, не помня себя. В один из дней сарзис, мой друг, с кем мы делили нору, позвал меня. Привел к осиротевшей кладке. Их мать-зиарц была уже мертва — чужой кот, черный, большой, убил её, сам погиб. Я не смог оставить их. Тем более, увидев зиарца, я всё вспомнил. Так уж вышло, что с одной из этих милых змеек у меня связаны… — замялся я. — Нравятся мне зиарцы, всегда нравились, будем так считать. И, когда увидел, вспомнил, кто я есть. И стал выбираться к людям. Первыми вас встретил, — я с благодарностью на них посмотрел и склонил голову, прижав руки к груди, повторив местный жест благодарности и уважения. — Как вы знаете, я только что вернулся из Храма. Там я говорил с Соахши. Она очень помогла мне, дала сил. И ещё… Ещё я видел сон. Необычный сон. Мне дали понять, чем я могу расплатиться за помощь. Оказывается, у того мага, не Хаоса, был… — я покусал губу, задумавшись, надо ли рассказывать о сущности того парня, «милашки». — В общем, я не один оказался у них в плену. И, получается, что тот, другой пленник, после смерти магов остался на острове один. Я не знаю, что с ним и жив ли ещё… Хотя хочется верить, раз мне показали тот сон, значит, ещё есть шанс спасти его… — умолк я, выдохшись. Весь мой рассказ Старейшины слушали молча, разве что эмоционально вздыхали и всплескивали руками на особо тревожных моментах. Помолчав, я добавил: — Простите за сумбур, я не самый лучший рассказчик… Как вы понимаете, мне надо как можно быстрее вернуться. Могу только предполагать, в каком состоянии находится тот, второй. Но, увы, самому мне не унести его никак, сил не хватит. Поэтому я надеюсь на вашу помощь. Нужна лодка, чтобы вывезти парня. Я не знаю, сколько времени мне понадобится на полет, но, в любом случае, я прибуду раньше вас и помогу ему продержаться до вашего прибытия. — Мы поняли тебя, — помолчав, кивнул Кейга. — И мы поможем, — добавил Ництиаль. — К утру будет готов уйгоц Гиксана, он лучший среди наших, умеет быстро ходить под парусом, даже когда море гневается. Я выдохнул, расслабившись и улыбнувшись. Мне не нужна была их жалость, мне нужна была помощь, чтобы добраться до замка. И они это поняли. Какие всё же решительные и умные люди встретились мне! — Расскажи подробнее про остров и покажи, — попросил Лакатшу, расстилая знакомую мне карту. — Я почти ничего не знаю, увы… Разве что только могу сказать, что там добывали лувиар, какой-то изолирующий камень для темниц. И что до берега — не больше моего дневного перелета. Хотя… Я могу ошибаться, ведь неизвестно, сколько меня носило беспамятного по волнам. — Лувиар… — нахмурился Лакатшу, тревожно переглянувшись со старейшинами. — В неделе пути на юг есть Мертвый остров. Плохое место. Даже рыба обходит его стороной. Вот он, — он ткнул пальцем на карте. — Хм… — я подсел поближе. Остров находился значительно южнее залива с сарзисом. — Получается, что я летел на север… — Сложно сказать, — качнул головой Лакатшу. — Здесь тёплые течения с юга стремятся на север, несут с собой тепло. Потому на побережье возможна жизнь и зимы не такие суровые. И ты мог лететь на юг, но, упав в воду, тебя понесло на север. — Ясно, — вздохнул я. — Далеко… Дня три лететь. — Плыть дней пять по чистой воде, не меньше, — ответил Лакатшу. — При условии, что уйгоц пойдет налегке, с минимальной нагрузкой и самым широким парусом. — Но пойдёт? — с сомнением в голосе спросил я. — Да, Гиксан пойдет. Не сомневайся. Он любит щекотать себе пятки, проходя по краю беды. Сейчас же поговорим с ним, пусть готовится, чтобы выйти с рассветом. — Сейчас самое удачное время, — покивал Нициталь. — После равноночия Боги отдыхают, неделю на море тихо. Мы помолимся, чтобы Высшие даровали попутный ветер. А обратно на веслах скорее дойдёте. — Я так благодарен вам за всё! — искренне улыбнулся я и склонил вежливо голову. — Это такая малость, юный Хранитель, — добродушно хмыкнул Лакатшу. — Мы скучно живем, зимой никаких приключений. А ты позволил почувствовать себя важными и нужными. Дал прикоснуться к загадке. Но, — он хитро глянул на меня, заставив напрячься в ожидании пакости, — позволь и ты разъяснить одну интересующую нас вещь, — я настороженно глянул на них, но всё же кивнул. — Ты ведь явно не просто так интересовался судьбой своего клана. И ты так уверенно говорил о реакции своих старших. Ты вхож в семью. И, видимо, очень близок и важен им, раз тебя похитили. Еще… Ты был так удивлен тем фактом, что сейчас осень, что потерял полгода… Прости, но неужели Боги избрали тебя, вернув в прошлое, чтобы исправить ошибки? Я замер с раскрытым ртом, несколько опешив от вопроса. А потом понимающе выдохнул, усмехнувшись. Что и говорить, не зря Лакатшу зовется гайце-нати, мудрейшим среди старейшин. Я же так и не открылся им, не сказал, что являюсь мужем, а не просто членом клана. А он из разрозненных фактов и моих оговорок сложил картинку. Очень верную картинку. Я куснул щеку, не представляя, как рассказать о произошедшем, не подставляя мужей, чувствуя себя сапером на минном поле: — Мне… Мне почти нечего ответить вам, достопочтенный Лакатшу. И… Боги, как все сложно… — выдохнул я, подбирая слова. — Вы правы, уважаемый Лакатшу, в своих догадках. Дело в том, что всё, что я вам рассказал, случится только весной. И если бы не Соахши, я был бы мертв. Как был бы мёртв тот несчастный, на поиски которого я спешу. Меня отправили сюда, в осень, чтобы я спасся сам и спас того, второго. Звучит всё это бредом… — нервно усмехнулся я. — Потому и не хотел говорить, опасался, что за безумца примете. Как вы понимаете, в клане не знают о произошедшем. И знать о том им не надо. — Но ведь можно же сказать о грядущей опасности! Принять меры, и ты избежишь опасности! — горячась, воскликнул Кейга. — Я думал о таком, — криво усмехнулся я. — Но лично я бы не взялся тревожить нити судьбы. Кто знает, чем это обернется для меня в будущем. Умереть от рук мага и его подельника весной я не могу, потому как они уже мертвы. Но вдруг приключится еще что похуже? — я покачал головой. — Нет уж, увольте. Здесь и сейчас я могу помочь только одному конкретному человеку, на которого мне указали в Храме. Я это воспринимаю как расплату за личное спасение. И считаю, что это самая малость. И ещё, касательно сказать Ванхурру или Рилайсу… — сердце мучительно заныло, так тяжело мне было произносить имена любимых. Еще тяжелее было признаться себе и озвучить это вслух: — Не надо беспокоить их. Для них я сейчас в безопасности. У них всё благополучно. Пусть так и будет до весны. Они мне ничем не могут помочь, — горько усмехнулся я. — Соахши назвала меня «завтрашним», стать «сегодняшним» я смогу только весной, когда придет время встрять в ловушку, когда петля разомкнется. Я не буду спорить с Матушкой. Она велела ждать. Я буду ждать. — Разумные слова, — подумав, ответил Лакатшу. — Мы поможем тебе вызволить того горемычного. Для него, если я правильно понимаю, не произошло наложения времени. И мы сможем оказать ему помощь. — Мне кажется, ему лучше будет в Храме, — покачал я головой. — Они смогут связаться с драконами, те знают, как ему помочь. — Хорошо, так и поступим, — подытожил Лакатшу. — А сейчас предлагаю отвлечься от забот и с легким сердцем встретить равноночие! Как перекусишь и умоешься с дороги, приглашаем тебя к нашему столу, юный Хранитель! — С удовольствием! — согласился я. …Праздник шел своим чередом. Песни, танцы, веселый хохот, резвящиеся и довольно повизгивающие дети, которым сегодня позволено гулять допоздна. За столом звучали здравницы во славу Богов и просто умные и не очень беседы. Меня ненадолго хватило. Пригубив из вежливости за здоровье Соахши и её храброго и мудрого мужа, немного послушав застольные беседы, я тишком улизнул и пристроился за крайним столом, пустым сейчас. И сейчас сидел, с грустью глядя на чужой праздник. Вспоминал родных… Вот прямо сейчас на Жеарси я дурачился в кругу семьи. Рилайс рассказывал про это равноденствие, равноночие, но и у них, и у Шана, и его друзей не было принято отмечать это так, как гуляли местные. Да, мы посидели тогда в теплой компании, подурачились у большого костра, песни попели, поплясали… Но какого-то особого сакрального смысла та вечеринка не несла, так, лишь как повод оторваться. Я вздохнул, отгоняя от себя любые мысли о Жеарси. Казалось бы, сейчас, когда я оказался в относительной безопасности, когда отпала нужда переживать за каждый свой шаг, я мог бы жить и радоваться, наслаждаясь праздником. Но, увы, не получается у меня радоваться в одиночку. Слишком это оказалось тяжело — остаться одному. Всё на свете отдал бы, чтобы оказаться там, дома, с любимыми. Без них хотелось скулить и выть… — Не печалься, юный Ниэл Жеарси, — неслышно подошел и сел рядом Лакатшу. — Твои мужья никуда не денутся, полгода быстро пролетят. — Что?.. Откуда… — подскочил я на месте, испуганно глянув на старейшину. — Ну так ты же сам назвался! — хитро прищурился мужчина и рассмеялся, заметив моё состояние. — Не бойся, я не скажу прочим. Ты так упрямо держал своё замужество в секрете! — А остальные? — хмуро спросил я, совершенно не разделяя его веселья. — Не переживай! — махнул он рукой. — Остальным довольно знать, что приютили Хранителя. Твое имя никто, кроме Дциарта, стража, встретившего тебя, не знает. А он будет молчать. — Ясно… — опустил я голову, не желая говорить ничего. Даже из вежливости. Слишком устал. — Ступай отдыхать, Ниэл. И не тревожь себе душу лишней маетой. Моя жена права, когда говорит, что всё будет хорошо. Она мудрая женщина, ей лучше верить. Так что иди спать. Утром отправитесь на остров, а после решим, как быть. Мне кажется, дороги скоро позовут тебя. А пока отдыхай. — Вы правы, Лакатшу, как и уважаемая Ака-Лия, — улыбнулся я, вставая из-за стола. — Пойду-ка я спать. Как говорится, утро вечера мудренее. — Очень правильно говорится! — кивнул он головой. — Добрых снов, Хранитель. — И вам спокойной ночи, уважаемый Гайце-нати, — прижал я руку к груди, склонив голову. И, лежа в кровати, я загадал увидеть во сне своих родных и любимых. Пусть, что пока я могу только так увидеть их, пусть. Я подожду.