One way or another

Момо откуда-то знает, что Бакугоу хочет ей сказать. Может потому, что у него очень необычное выражение лица — в уголках губ притаились неуверенность, раздражение, страх. А может потому, что сама собирается сказать ему то же самое. Момо, для которой всё очевидно, по правде, согласна ждать — не потому, что Бакугоу не заслужил хорошего пинка, а потому, что в его случае пинок всё испортит. Ему нужно время, чтобы осознать и смириться, ему нужно время, чтобы прийти в согласие с самим собой. Для Бакугоу нет ничего важнее внутреннего равновесия, уверенности в достойной цели — Бакугоу нужно понимать, для чего он существует, и осознавать, что то, чего он хочет, он хочет всем сердцем и взаправду. Иногда она не понимает его совершенно: его ослиного упрямства, его грубого отчуждения, его нетипичной холодности. В одно мгновение она видит чётко и ясно, кто он есть, а в другое Бакугоу пускается в отрицание, и выяснения начинаются заново. Но она знает, уже довольно давно и безапелляционно, что он способен испытывать чувства; она знает даже, что сама непосредственный адресат его чувств. Ей сложно назвать это влюблённостью, потому что доброго слова или признания она от Катсуки в жизни не слышала, но он совершенно точно увлечён. Яойорозу даже может различить редкие моменты, когда он о ней переживает и заботится. В своей странной принципиальной и грубой манере, но каждый справляется с чувствами, как может. Она вот сосуществует со своими уже второй год, и ей тоже не то чтобы просто. Но Момо всё же считает, что ей проще: ей не нужно за всем этим потоком прятаться и пытаться принять новую себя, а для Бакугоу это явно откровение, он, может, даже не подозревал никогда, что способен на такое. В нём оказывается гораздо больше сердечных ресурсов, чем он сам ожидал. К тому же, Бакугоу это всё очень мешает, отвлекает от цели, сбивает с пути — ему некогда отвлекаться, он на миссии «герой №1». Они все должны быть на миссии, но у Яойорозу миссия другая. Она просто хочет стать достойным героем, тем, кто сможет помогать людям. Но разве это честно? Честно, что она станет помогать незнакомцам, а тем, о ком переживает всем сердцем, помочь не способна? Она хочет помочь Бакугоу, она хочет, чтобы он разобрался: если не для их блага, то хотя бы для себя. Его ведь это тревожит и гнетёт, ему это мешает — сказывается не только на их совместной работе, но и на его личной продуктивности. В конце концов, ей, примерной студентке и заму старосты, просто стыдно проваливать экзамены, даже не имея достойной причины. Скрытая сердечная слабость не достойная причина — просто оправдание. Момо даже не пробует отрицать очевидное: однажды столкнувшись со своими чувствами к Бакугоу лицом к лицу, она решает, что это неизбежно. Привлекает ли её их непохожесть, совершенно различный внутренний мир, его сила или её внутреннее желание на него походить, быть такой же преданной и свободной — рациональная Яойорозу даже не пробует анализировать. Она знает, что происходит, когда пытаешься разложить чувства по полочкам — проигрываешь. Иногда привязанность не объяснишь так просто; иногда связь просто возникает, вопреки обстоятельствам и здравому смыслу, и если будешь искать во всём рациональное зерно, этот поток просто поглотит тебя, сметёт. Поэтому Момо сразу решает плыть по течению, но ставит себе срок. Эта ситуация должна разрешиться так или иначе — с нерешёнными вопросами слишком сложно жить. Бакугоу её этому научил: лучше сделать и сожалеть, чем сожалеть, что не сделал. Яойорозу даёт им время до выпуска — максимальную отсрочку. И если Бакугоу будет размышлять дольше, то она просто решит всё сама. Поставит перед фактом, и будь что будет. Потому что невозможно так долго вариться в чувствах и ни к чему не прийти — только себя изматывать. К её удивлению, он успевает раньше дедлайна. До выпуска ещё три месяца (большую часть которых они проведут на стажировках), и Момо натыкается на Бакугоу у фонтана на заднем дворе. У него это выражение лица, и он совершенно точно её поджидает — наверное знает, что она ходит сюда проветриться в перерывах между бесконечными пластами домашних заданий. — Надо поговорить, — начинает Бакугоу без приветствий или какой-то демонстрации расположения. Но они последнее время так часто оказываются рядом, что Момо никак не реагирует на внешние проявления паршивого характера Катсуки, её даже его грубость теперь не особо задевает. Поэтому вместо того, чтобы оскорбиться, она присаживается на бортик фонтана, спокойная и готовая слушать. Бакугоу остаётся стоять к ней боком, и она ждёт, когда он, наконец, выдавит из себя хоть слово. У него даже дышать выходит через раз, но Момо не собирается облегчать ему жизнь. Если бы собиралась, уже давно бы растолковала всё сама и добилась от него объяснений — Бакугоу нужно пережить это самому, без её помощи. Тогда он, наконец, сможет ей объяснить. Тогда она, наконец, сможет понять то, что ей недоступно: почему он, вечный упрямец, так жаждет одиночества, почему разводит их по разным краям одинаковой вселенной? — Бакугоу… — помогает Момо. — Ты чёртово совершенство, — одновременно с ней выдыхает Бакугоу, и девушка почти теряет равновесие, соскальзывая ладонью в прохладную воду фонтана. — Что, прости? — она ошарашенно хлопает глазами, никак не ожидая, что он начнёт с этого. Катсуки стреляет глазами в её сторону — один косой взгляд, чтобы удостовериться — и засовывает руки в карманы. — У тебя идиотские замашки принцессы, блядское дружелюбие и никому не нужная вежливость. Иногда вместо того, чтобы реветь, ты выдавливаешь улыбку и разговариваешь мило даже с теми, кому хочется врезать. Твоя голова забита кучей пиздец неважных вещей и ворохом условностей, которые ничем тебе не помогут, и временами ты стыдишься себя и своих слабостей — это всё тебе мешает. Но это всё часть тебя. А ты целиком идеальна. Это пиздец бесит, но это правда. — У меня чувство, Бакугоу, что ты меня в чём-то обвиняешь, — уточняет Момо. От его длинной речи дыхание сбивается почему-то у неё. Это жутко волнительно. Бакугоу жутко волнителен, его искренность и честность, но сам Бакугоу, кажется, больше не волнуется. Он смотрит на деревья, и лицо его более расслабленно, чем обычно, когда он с кем-то разговаривает. — Я не верю, что идеал и совершенство существуют. — Но ты ведь сказал… — Улавливаешь противоречие? Каждый раз очень сложно разобраться. Я всё время думал, что ты, раз ты такая совершенная, точно фальшивка. А потом понял, что дело не в тебе — мне просто не важны твои недостатки, даже если они есть, поэтому большую часть времени я их даже не замечаю. Нет, это как-то неправильно, — он выглядит очень задумчивым, как человек, который перерабатывает собственную мысль. — Я ведь знаю, что ты зануда, умница и сноб, без обид, но меня это не тревожит, что ли. То есть, это ужасно бесит, но не имеет никакого значения. — Ты считаешь, что я зануда и сноб?! — Да, разве это не очевидно? — её изумление, видимо, привлекает его внимание, и Бакугоу разворачивается к ней лицом. — Сказал же: неважно. Я к тому, что мне не понять твою тягу ко всем этим правилам, запретам и этическим нормам, но если всё это действительно часть тебя, то чёрт с ними. Если это то, что для тебя важно, и то, чего ты правда хочешь и во что веришь, то пусть будут. Я, вероятно, никогда этого не пойму, но это твой мир, и я готов с ним… мириться, — он даже не кривится, произнося всё это. Спокойствие ему удивительно к лицу. Момо думает, что как-то так выглядит уважение по Бакугоу Катсуки. Хотя он не говорит ничего милого, романтичного или хотя бы того, что могло бы сойти за признание чувств, он признаёт её. Признаёт, что она настоящая, а не дурацкая поделка, не фальшивка. Признаёт, что её мир, её точка зрения имеют право на существование. Разве это не самое важное, чего можно добиться от Бакугоу? И она получает своё открытие, возможность заглянуть в его внутренний противоречивый мир: оказывается, Бакугоу не устраивает их изначальная разница, их не такая уж мнимая противоположность. Они действительно разные полюса, но Яойорозу это никоем образом не тревожит: ей кажется, напротив, что это ещё больший шанс сработаться, дополнить друг друга, познакомиться с чуждыми тебе представлениями и идеями. Она ужасно удивляется, когда понимает, что наличие второй точки зрения монолитного Катсуки тревожит. Видимо, его твёрдые убеждения и принципиальная жизненная позиция не терпят вмешательств и инородных тел. Момо знает это о нём — ей ужасно это в нём нравится. Не узколобость — принципиальность. И она тоже готова мириться. Правда, девушку раздражает немного, что он не хочет спросить её мнения — нужно ли ей вообще, чтобы он ко всему этому как-то относился. Может, его суждения ей как шли и так и ехали, и от его оценки ей никак? Впрочем, Момо не обманывается: она давно уже поняла, каким проницательным бывает Катсуки. То, что он в курсе её чувств к нему, для неё не открытие. Должно быть, он даже не считает нужным это обсуждать вслух. — Значит, тебе нравятся мои недостатки, Бакугоу? — она поднимается на ноги, и раздражённый взгляд настигает её. Катсуки не нравятся наводящие вопросы. — Мне что, снова повторить? Вот уж за дуру я тебя точно никогда не держал, Яойорозу. Момо улыбается. «Надо же, целое обращение по имени осилил!» Бакугоу действительно не понимает, почему она спросила и к чему клонит. Но Момо просто нужно закрыть эту тему здесь и сейчас, не дать Бакугоу сделать всё очень по-бакуговски. Она хочет объяснить ему всё, чтобы между ними не осталось недопонимания. Чтобы он получил, подтвердил и перестал сопротивляться. Чтобы знать наверняка. «Не просто уважение, но и настоящая близость. Настоящие чувства». Если бы Момо в ранней юности не читала столько французских романов, она бы никогда не сомневалась в реальности чувств с обеих сторон. — Я просто о том, что мне тоже нравятся твои недостатки, Бакугоу. И достоинства нравятся, — улыбается она, останавливаясь поблизости. Катсуки моргает. Момо чуть наклоняется вперёд, самую малость приставая на мысках, потому что Бакугоу теперь выше на несколько сантиметров. Он не отклоняется, не отступает, не ныряет назад, но ловит её за плечи, мягко, но твёрдо отстраняя. «Всё ещё упрямится? Теперь-то что?» Яойорозу ищет в нём страх, но находит сожаление, за которое он цепляется так, словно имеет это в виду. — Я принимаю твой мир, но я ему не подхожу, Яойорозу, — поясняет Катсуки, согласный выложить все карты на стол. Момо не знает, кто или что подтолкнуло его к этому разговору, но это воля небес, не иначе. Только вот предупреждение Бакугоу говорит о нём больше, чем ей нужно знать: оно показывает, насколько он, на самом деле, переживает. Его забота, удивительно приятная, разливается тёплым чувством в желудке, и Яойорозу кажется, что если способно чувство влюблённости достичь пика, то её — сейчас. Бакугоу удивительно беззащитен в этой своей уверенности, что он плохая партия. И удивительно предусмотрителен: он знаком с её родителями, знает, что она в некотором смысле зависит от мнения общества и считается со взглядами других. Он знает, что их отношения и то, как их видят окружающие, будут влиять на Момо, пусть она и не такая послушная умница, какой он её когда-то считал. Бакугоу думает, что ей это аукнется, и просто не хочет быть эгоистом. Яойорозу убирает его руки со своих плеч, сжимает пальцы в своих и смотрит в восхищении: это та грань Катсуки, которую он удачно прячет даже от её внимательного взгляда. — Ты правда так считаешь? Это неожиданно заботливо, Бакугоу. Я думала, ты просто боишься показаться слабым, а ты действительно думаешь о ком-то кроме себя. Прости, что недооценила. Катсуки качает головой — ему не привыкать. Его постоянно кто-то недооценивает, ему приходится сражаться за право быть первым, за право быть собой, за право быть понятым правильно. Ничего нового он от неё точно не услышал, но Момо нужно было это сказать. Ей нужно, чтобы он знал: она его понимает. И не верит, что он не подходит. «Как такое может быть, чёрт возьми?! Как ты можешь не подходить, если я тебя люблю? Я знаю, что мне нужно. Глупый Бакугоу!» — она явно проводит с ним очень много времени, раз позволяет себе ругаться в мыслях. — Тебе ведь просто кажется, что ты недостаточно хорош, да? — после непродолжительной паузы, отказываясь отпускать его пальцы, говорит Момо начистоту, не стесняясь в выражениях. «Недостаточно хорош» для Бакугоу смерти подобно. И всё же она настаивает, даже когда он дёргается. — Я знаю это чувство, поверь мне. Мне есть, с кем сравнивать. Это очень сложно переварить и принять — что ты не идеальный, что, может, даже не весь свой потенциал используешь. Но ты ведь сам сказал, Бакугоу, что идеала не существует. И я не заблуждаюсь на твой счёт: ты шумный, грубый, резкий, порой совершенно невыносимый, всё делаешь по-своему, и тебе нет дела до чужого мнения… Но, знаешь, если я в числе тех, чьё мнение тебя всё-таки заботит, то я больше ничего не прошу. Поверь, когда я говорю, что мне неважно, куда ты подходишь, а куда не вписываешься. Я знаю, кто ты есть, и никогда не осуждала тебя, даже если тебе кажется, что я сноб, — Момо хмыкает над его недавней ремаркой. — Ты сейчас сказал, что можешь принять мой мир. Доверяешь ли ты мне настолько, чтобы поверить, что я давно и без особого труда приняла твой? По мере того, как его глаза становятся шире и круглее, Момо понимает, что открыла Катсуки целую новую вселенную. Правильно истолковала то, о чём он молчал: его пугало то, что её так завораживало — их различия. Должно быть, он боялся что-то испортить, ведь его мир не был таким идеальным, таким хрупким, таким изысканным, как её. И Бакугоу казалось, что он испортит обязательно, не понимая, что Момо обладает талантом принимать и понимать, сливать воедино — тем, чего самому Бакугоу так не достаёт. Стоит ей только понять его страхи, как различия оборачиваются сходством, и выходит вдруг, что они стремятся к одному — к одной точке притяжения, месту столкновения и слияния. Друг к другу. — А если не сработает? — спрашивает Катсуки сипло. Он выглядит как человек, у которого нет сил сопротивляться неизбежному и желанному. Он цепляется за последнее, что в голову приходит — за будущее. Тон у него всё равно такой, будто о боевой стратегии спрашивает. Яойорозу улыбается, чувствуя, как сжимаются его пальцы на её ладонях. — Тогда и посмотрим. Разве не ты говорил, что всё спланировать всё равно не получится? — метафора поля боя применительно к отношениям даже не кажется ей такой уж слащавой и безвкусной. — Оставим элемент неожиданности. Как тебе идея действовать по ситуации? — Сгодится, — выдыхает Бакугоу через силу. Момо отпускает его пальцы, чтобы только обнять этого напряжённого мальчишку за шею, крепко, надёжно, ласково. Она не знает, много ли нежности было в жизни Бакугоу, но на всякий случай вкладывает в это объятие всё, на что способна. А затем Бакугоу позволяет ей себя поцеловать, по-другому и не скажешь. Момо предполагает, что у них обоих недостаёт опыта, хотя до поступления в Юу Эй она имела глупость играть с беззаботными одноклассниками в неподобающие игры, и использует всё, что умеет. Не чтобы похвастаться, но чтобы не осложнять их жизнь ещё больше какой-то неловкостью или смущением. Впрочем, из-за всех тренировок, сражений и боёв они привыкли к физической близости, и прижавшееся тело не то, что может смутить физиологичного до предела Бакугоу. Даже если это её прижавшееся тело. Момо осознаёт это, когда чувствует крепкую хватку и горячие пальцы на талии, не поверх, а под майкой. Бакугоу совершенно точно не разменивается по мелочам, и это не то чтобы её удивляет, просто Яойорозу не совсем готова к полномасштабной атаке. Но инициатива от неё ускользает: даже незатейливый поцелуй теперь жадный, откровенный, слишком пылкий для первого свидания. У Момо алеют щёки, хотя подсознательно она готова к выходкам Катсуки. «Это же Бакугоу», — с долей восторга, стыда и недовольства думает девушка. И каким-то неимоверным усилием, прежде всего волевым, отрывается от его рта. — Бакугоу, ты мне так идеальную причёску испортишь, — весело поддевает она, чувствуя, что хотя подышать её отпустили, хватка на талии ни разу не ослабла. Катсуки смотрит на неё одновременно восхищённо и очень недовольно, и неясно, он скалится или улыбается. — Я передумал, — отзывается он и хищно щёлкает зубами. — Ты не идеальная: я помню, как ты слюни пускала, когда заснула на миссии в пещере, — под его торжественный негодяйский смех Момо задыхается возмущением. Она не пускает слюни! И заснула она тогда случайно, из-за усталости только. — Да ладно, не бушуй, — снисходительно продолжает Бакугоу и усилием, потому что Момо вредничает и сопротивляется, подтягивает её ближе; из-за её протестов ему приходится отступить, сохраняя равновесие, и они чуть не летят в фонтан. И совершенно не обращают на это внимания. — Это не было так уж мерзко, — ухмыляется он и будто в подтверждение наклоняется за ещё одним поцелуем. За их спинами, в гостиной общежития, раздаётся грохот, и Момо подскакивает, опасаясь, что их застукают прежде, чем они смогут нормально всё объяснить одноклассникам. Ей не хочется быть застуканной: она всё-таки заботится о своей репутации и честный разговор предпочитает сплетням. Бакугоу, конечно, всё равно, но он, поняв, отпускает её моментально. И за это неравнодушие всё-таки получает свой поцелуй от растроганной, сражённой его готовностью сотрудничать Яойорозу. Она уступает легко, ведь дальше и правда только по ситуации. Потому что ни у кого в мире не найдётся правил для этих двоих: их миры либо столкнутся и потерпят оглушительный крах, либо это будет ужасающе-прекрасное слияние. Момо не знает, и гадать ей не хочется. Хочется проверить.