***
На третьем этаже суетно бурлили ребяческие голоса. По коридору прокатывались сухие смешки. Хэнк приоткрыл по пути несколько дверей, заставив мальчишек смирно притихнуть. Зашёл в светлую комнату. Ясно распахнул глаза и крепко сжал челюсти от трепетного смятения. Роберт и ещё один любопытный паренёк с истрёпанной колодой карт в руке удручённо сидели на койке Дэвиса, стеклянно уставившись в пол. Коннор горько валялся на своей кровати лицом к стене, раскидав по одеялу длинные ноги. Больше никого не было. Чёрные плечи мальчика беззвучно дрожали от рыданий. Хэнк никогда не видел, чтобы он лежал на постели, а сейчас не просто лежал - несчастно плакал, уткнувшись лицом в подушку. Как только учитель вошёл, Роберт робко подхватился. Вместе с ним поднялся второй тёмненький парень. Они волнующе оглядели Райта и несмело подобрались к Андерсону. - У него жар, наверное, - Роберт важно прищурился, будто выполнял особое хулиганское задание. - Точно жар, - упорствовал второй мальчишка. Худенькие подростки расступились. Хэнк настороженно подошёл. При виде слёз Райта он всегда терял всякий контроль и опять не знал, что делать. Схватился за низы пиджака и, не раздумывая, позвал тихо, чтобы не напугать: - Коннор. Мальчик лежал на боку, подоткнув левую руку под щёку, правой твёрдо обхватывая себя за живот. Одна нога была выпрямлена, другая - согнута в колене и упиралась в стену. Смоляные брюки перекрутились на голенях. Туфли, отчего-то маленькие сейчас, аккуратно стояли у подножья кровати. Хэнк увидел его узкие ступни в белых носках, и сквозь - еле просвечивающие по-ребячески розовые пятки. - Накрой меня, пожалуйста, - бегло прошептал Коннор. Сердце мужчины сжалось от такой чистой просьбы. Он шагнул ближе, нарочно заглядывая в опухшее лицо, внимательно рассматривая дрожащую яшмовую щёку в бордовых пятнах, малиновый нос, почерневшие слипшиеся ресницы и красные глаза, застеклённые переливчатыми слезами, легко, одна за другой, скатывающимися на подушку и впитывающимися кривым серым разводом. - Сейчас, - скупо произнёс Хэнк и рискнул дотронуться до жаркого лба, случайно уложив пальцы там, где рассечённая бровь засохла чёрным изломом. Коннор по-детски доверчиво опустил заплаканные веки и чуть выдвинул вперёд нижнюю янтарную губу. Ресницы тревожно задрожали. - Я плачу весь день - жар из-за этого, - сказал он еле слышно. - Нет, ты заболел, как Люк, - Андерсон серьёзно посмотрел на двух парней за спиной, как бы оповещая их о новости. Роберт, убедившись в своём смелом предположении, чуть ли не подбежал и, всеми силами показывая, как хочет поучаствовать, рассыпчато проговорил: - Учитель… я могу позвать Агату. Он всегда выглядел разгорячённым, оказывая помощь: лучился в глазах, будто мечтал измучиться, выполняя чьи-то указы, и чтобы все это видели. - Зови, - горько ответил Хэнк, проводил взглядом спешащую фигурку и схватился за края шероховатой ткани. Коннор сполз к стене, позволив учителю вытянуть одеяло. Ноги спутались. Андерсону пришлось приподнять его горячие твёрдые голени. Затем мальчик привстал на локоть, и Хэнк с трудом вытащил тяжёлый серовато-белый прямоугольник, ближе к подушке запачканный в маленьких, размазанных, засохших коричнево-розовым каплях крови. Накрыл размякшее, колотившееся, как от мороза, тело в чёрной одежде и поправил края одеяла. Коннор, безжизненно глядя в стену, не моргая короткими ресницами, подвинулся обратно, на середину кровати. Ноги слабо скользнули под тканью, и он одичало прошептал: - Я убил его. Тёмный мальчик уронил колоду, раздался хлопающий стук. Выцветшие блекло-розовые карты скользко разлетелись рядком по коричневому полу. Он принялся собирать, тяжело шелестя. Хэнк с чувством произнёс: - Нет, Коннор, это не так. - Ты не понимаешь… Всё из-за меня. Это я. Я всю жизнь доводил его, - Райт говорил медленно и отрывисто, глядел в стену ленивым, дымным взглядом, опухшие веки дрёмно прикрывали тоскующий блеск, но слёзы всё равно мокрыми дорожками срывались с переносицы и стучали по подушке, - Знаешь, что я сказал ей?.. Я сказал ей: «Ну, наконец-то. Я ждал, когда он помрёт»... Я не хотел так говорить, но ей ведь не понять. Она никогда не понимала… А я был… Я ждал её. Каждый день. Она даже не позвонила, - Коннор посмотрел сквозь слёзную муть презирающим взглядом, - Она предложила ехать с ней. Я не поехал. Не поехал попрощаться с ним… - лицо мальчика исказилось сдерживаемым рыданием, - Мне хотелось сделать ей больно, потому что она сделала больно мне… Он пошарил рукой под одеялом, шмыгнул соплями, каменно замер, то ли слушая затаённое дыхание Хэнка, то ли ещё раз полно сознавая своё горе, и, чересчур гнусавя, сказал пустым голосом: - Его больше нет. Вытащил правую руку, задыхаясь, давясь от слов и мыслей, страстно размазал костяшками сопли и растёр горло ладонью, горячо заливаясь тяжёлыми слезами. Что-то неразборчиво пролепетал. И заревел навзрыд. Он плакал, как маленький мальчишка, распустив губы, позволяя рваться стонам, солёным соплям свободно течь по подбородку, душным, чистым слезам скользить по тёплым щекам, на подушку, в волосы. Хэнк застыл на месте, поправляя в волнении ворот рубашки, покусывая нижнюю губу и внимательно глядя то на одеяло, то в помятые красные щёки. Сердце смятенно стучало, заволоченное жалостью и пугающей искренностью. Он ощущал, что ходит по каким-то истлевшим руинам, и почему-то хотел сесть на кровать, сжать плечи Коннора и прошептать только: «Не плачь, мой мальчик», - но ничего не мог сделать. Или позволить себе сделать. Лишь молча сочувствовать. В комнату ввалились трое парней и пьяно уставились на Райта, застыв у двери. Следом, обогнав, прошмыгнул Дэвис, обдал учителя мелкой тихой скороговоркой: - Она сейчас придёт. Коннор, шевельнув под одеялом ногами, проскулил в стену: - Не уходи. Хэнк хмуро переглянулся с хулиганами и понуро проговорил: - Нужно идти на порку. - Тогда приди после. Учитель последний раз зыркнул на взмокший лоб, влажную тревожную бровь и чёрные ресницы. В дверях встретился с невысокой Агатой, плывущей походкой зашедшей в комнату. Она плотно прижимала к толстой груди наспех свёрнутое бумазейное одеяло, блеклым уголком спускавшееся почти до пола. Сначала, секундно отыскав, мягко посмотрела в сторону кровати Коннора, и Хэнк, серо заметив таящуюся в углах губ заботу, встретился с ней взглядом, потупился. - Четвёртый больной, - заливисто бросила она, и её глаза опять скользнули по койке Райта. - Да, - невзрачно ответил учитель. Мальчишки разорвали любопытную цепь и разошлись по своим постелям. Уже стоя за дверью, пропуская ещё нескольких отважно прибежавших за новостью пареньков, также собирающихся в класс порки, Хэнк оглянулся и с минуту посмотрел, как плечистая женщина с гордой осанкой ладными движениями раскатала одеяло, приговаривая, что обязательно нужно снять пиджак и измерить температуру, при этом через слово аккуратно повторяла заботливое «мальчик», и достала из тонкого коричневого кармана стеклянный градусник, блеснувший издалека маленьким острым белым бликом на кончике. Хэнк не хотел идти на порку, и не потому что так сильно желал остаться с Коннором, а потому что боялся растерять его доверие и свою нарастающую смелость.***
Небрежной кучей заполняли жёлто освещённый кабинет. Сегодня собралось много классов. Как только Ральфа и других проступившихся методично оттрепали, учитель дождался блеклого кивка Манфреда и вышел из грозного вместилища первым, круто обогнав даже самых шустрых, льнущих к двери с середины порки. Он бросил пальто на плечи: спешил, не хотел оробеть, потерять слова, только что с тщанием готовившиеся для Коннора. Трое мальчиков, класса которых порка этим вечером не коснулась, вольготно сидели на своих койках в незнакомом затишье. Один сочно хрустел хлебцем. Они подозрительно оглядели возбуждённого учителя, мгновенно разрезавшего их вечернее умиротворение. Ещё у двери Райт, подоткнутый двумя одеялами со всех сторон, так что еле торчала только темноволосая голова, показался Хэнку по-тёплому податливым. Подошёл ближе скупым шагом - мальчик спал. На его лбу серебрился пот. От ресниц падала пушистая тень. Ухо горело пунцово-розовым. Щёки, измазанные слезами, высохли и болезненно пылали брусничным. Он тяжело, сипло дышал. На абсолютно мокрой макушке и висках волосы у корней собрались блестящими прядками. Не было видно, но угадывалось, что руки скомканно лежат под телом. С него сняли пиджак, заботливо сложили и расстелили на тумбочке пышным прямоугольником; один рукав только выскользнул, устремляясь к полу. Хэнк выправил у распознающегося под надутыми тканями плеча край шершавого одеяла, поднял болтающийся чёрный рукав. Когда обернулся уходить, нарвался на хрустальную лазорь глаз Роберта. Тот смотрел чутко, пряча в мягком изломе бровей немую настороженность.***
Утром, на первом этаже молодой учитель младших пареньков, у которых сейчас проводилась физкультура, барабанно печатал на машинке. Коридор на третьем молчал, как никогда. Было слышно только, что в оставленном уборщицей ведре осторожно лопаются по одному пузырьки. Учитель заглянул в мрачный дверной проём, когда последний хулиган, вздорно копошась, выключил свет, обернувшись на кровать у стены, и выскользнул из темноты, спеша на урок, испытующе разглядывая по пути вновь навестившего их комнату преподавателя. Там, в полутьме Коннор лежал совсем один. Хэнк, беспокойно вспоминая, что сейчас опаздывает к детям, шагнул громче. Мальчик, оторвавшись головой от ткани, еле перевернулся, дрожа одеялами. Мелко вздрогнул, увидев учителя. Потом жалко заложил руки под подушку и щекой улёгся на неё, продолжая внимательно смотреть Андерсону в глаза. Даже во мраке его лоб блестел атласом, а скулы пламенели оранжево-розовым. Выражение лица было задымлённым, отчего Хэнку показалось, будто мальчик видит его в тумане. Он медленно развернулся и ушёл. Не забыл о Люке. Мельком зыркнул в третью дверь на втором этаже. Тот спал. На первом уроке шёпотом двигалась по классу главная новость. Четвёртый больной. И это Коннор Райт. Ральф, собирая все неутолимые ребяческие взгляды, свешиваясь набок с парты, что-то ехидно сообщал соседям, грубо облизывая губы и грязно посмеиваясь. А посмеяться было над чем. Дерзкий и обворожительный, Райт, как девчонка, рыдал весь вечер. Здоровый и сильный, Райт со вчерашнего не вставал с постели и послушливо кивал старухе, разрешая ей менять мокрые рубашки и копаться в своих вещах. Насмешливый и проникнутый презрением ко всем вокруг, Райт позволил Роберту с утра сесть на краешек кровати, сплошь закинутой двумя одеялами, и спросить, как он себя чувствует.***
Коннор болел две с половиной недели. Люк поправился за одну. Потом и Саймону стало плохо на английском. Все дни лязгал звонкий дождик, вдребезги разбивал стёкла луж, поднимал над ними крупную росистую пыль, волновал траву грязью. Хэнк приходил на третий этаж, в эту тёмную комнату, каждое утро, притаённо останавливался у свободного входа или, как получалось, у жадной щёлки, и не думал, что урок скоро начнётся. Первые два дня мальчик лежал лицом к стене и замирал, слушая шаги за спиной. После - всегда ждал учителя, повернувшись к двери. Пару раз Андерсон видел издалека мутные сцены - как одеяло приподнималось Агатой, как поправлялись залёжанные простыни, складывалась одежда, как мягкая кожа ног во мраке светилась фосфорической бледностью, при свете ламп размывалась кремово-жёлтым, бёдра дрожали. Слышал приятные и плавные женские указы, секундное «мальчик», грудной кашель и одинокое простуженное сипение. А потом, ощущая, как всё замирает в звенящей тишине, кроме сердца, просто впивался глазами в чахлый проникновенный взгляд напротив и немые губы. Он не мог понять до конца, что так тянет его в эту комнату. Хотелось ещё раз помочь, выполнить ласковую просьбу. Любую просьбу. Хотелось, почему-то с каждым разом сильнее, оберегать и защищать спутавшегося мальчишку.***
Шёл первый урок. Хэнк устало смотрел в окно. Уже посветлело. Небо нежно-розовым спускалось к горизонту, к махровым чёрным силуэтам деревьев. Ветер бил по стёклам. У учителя из головы не выходило, что вчера к Райту приезжала мама. Оставила ему сумку у кровати. К тому же, Коннору стало лучше: так гордо отзывалась Агата. Долго блуждало горячее желание заговорить наедине. И теперь представился случай его осуществить. Либо прямо здесь и сейчас, либо никогда. - Всем сидеть на месте. Узнаю, что вы нашумели - отправлю в класс порки, - грозно скомандовал Хэнк, в нетерпении бросил учебник на стол, рывком взял вещи, направился к выходу, чуть горбясь и потирая нос, и добавил задумчиво, обернувшись на Ральфа и хитро переглядывающихся парней, - Кинг, повторяй правила, тебя первым вызову. Тот мято улыбнулся и восторженно пальнул в уходящую спину, вопросительно выпучив глаза: - Учитель, а вы куда? Андерсон не ответил и специально оставил дверь открытой. В коридоре услышал её наглый хлопок и резвый топот отбегающих ног. В комнате было непривычно, уныло и ясно. На тумбочке, цепляясь одним плечом, висел новенький вязаный серый свитер. Коннор, смелее оголяя шею, лежал лицом к стене уже в одном одеяле. Учитель подошёл, путано шагнул ближе, мечась возбуждёнными глазами по телу, выступающему под складками, от края к краю кровати. Тронул плечо. Коннор не спал. Замер, чуть повернул голову, показывая белые, как мел, щёки, плавно приподнял ресницы. Посмотрел на Хэнка долгим упорным взглядом. Грубо проговорил: - Что пришёл? - Я видел, твоя мама приезжала, - тихо сказал Андерсон и разочарованно дрогнул подбородком. Мальчик перевернулся на спину, глянул в потолок: - И что? - Хотел спросить: как ты? - Хэнк грустно тряхнул головой. - Спрашивай. Коннор требовательно смотрел в голубые глаза и ждал ответа. Андерсон молчал. Тогда он небрежно бросил: - Нормально. Вытащил руку, задумчиво потёр пальцами губы, искристо глядя в упор. На лице насмешливо мелькнула быстрая жадная улыбка. Хэнк холодно кивнул и, разворачиваясь к двери, шагнул в сторону. В этот момент мальчик надрывом привстал и схватился левой рукой за два расслабленных пальца учителя, правой придерживая у груди одеяло, порывисто выпалил, бегая глазками: - Стой. Ты помнишь, я говорил… Тогда я ошибался. В общем… искусства больше нет. Метафоры кончились. - Я понял, - Хэнк напряг скулы, не спуская взгляда с чистых молочных плеч, хрипло добавил не к месту, - У меня урок. Коннор до сих пор твёрдо держал его холодные пальцы своими влажными, тёплыми, живыми. Затем рвано отпустил, спокойно сел, чуть нахмурившись, оголив взбитую матово-белую грудь, и, нагибаясь над подушкой, потянулся за свитером. - Ну, что стоишь? - он обиженно закусил губу и коротко приказал, - Иди. Мне всё равно нужно в туалет.***
Солнце то выкатывалось, не касаясь облаков, горячо синело ядовито-белым в серединке, то пряталось в тучи, освещая их жёлтым контражуром. Грибной дождик, тихо развергая духоту, разбрасывал блестящую влагу на землю, крупными прохладными печатными росинками брызгал колюче на согретую в лучах голову, шею, на вспотевшие от летнего зноя ладони. На горизонте, волнующе пропускающая веера света, темнела размалёванная синь, поверх размывалось полукружье кремовой радуги. Над интернатом небо, в просветах меж облаков, голубело. Было это в июне или июле. Хэнк не помнил. Не помнил, было это до появления часов или после. Но помнил, что было это в воскресенье. Воскресенья являли собой особенное. Мальчишки, наливаясь в скулах, запыливая свои носки, вдохновлённо играли в футбол, собирали макушками редкие капли. Коннор не играл. Он уже успел загореть: больше всего золотились выжженные предплечья и мягко вздувающиеся икры. Бицепсы розово белели. По скульптурным ногам, ниже - по круглым коленкам, подсвечивающиеся, почти блондинистые, бликующие медовым у корней, спускались часто коротенькие медно-выгоревшие волоски. Хэнк шёл из своей засыревшей комнаты в школьный кабинет. Коннор нагнал его со спины. Крадучись перегнал. Умял траву под собой, оставив позади переливающиеся следы. Мама только уехала, и мальчик жевал привезённую из города оранжево-коричневую булку, мутно белеющую сдобным тестом в разорванных укусами краях. Приторно пахло ванилью. В другой руке он важно держал гибкую ветку салатового цвета, помахивал ею по бедру и одновременно полировал ногтем сливочно-бежевый стебель, сдирая сочнистую зелёную плёнку. На его туфлях тускло мерцала роса. Белые носки в тот день были по-особенному длинными и цепко врезались в кожу чуть выше середины голеней. Под коленками блестела просеребрь пота. В жёлтом свете медовые ноги будто ни разу не видели щиплющих, огрубевших тёмно-розовыми корками, счёсов и царапин. Хэнк помнил то воскресенье как вчера. В то воскресенье он ощутил неописуемую красоту зародившейся мужественности Коннора, проскальзывающей в каждом его движении. Мимолётная грация и хулиганское обаяние мальчика вызвали у учителя робкие попытки мысленно вернуть себя в юношество. Неуловимый скачок в росте, мчащийся где-то рядом, ломающийся голос, нежно развитая мускулатура, сглаженные контуры бёдер, узость таза, только набирающая ширину грудь, - всё заставило чувствовать волнение, наполнилось трогательной поэзией в то воскресенье. Коннор повернулся к Хэнку лицом и шагал теперь спиной вперёд. Его лоб и нос были тронуты загаром, щёки разнежились светлым румянцем, коленки дурманно посверкивали, уши розовели от духоты. Растянутая изумрудно-синяя тень, расширяющаяся в плечах и бёдрах, догоняла траву. Впереди, под ногами кружилась пара пыльно-белых бабочек. Он замедлился. Заставил Хэнка пройти близко. Долго заглянул в глаза, вынудил рассмотреть, как под солнечным светом очерчивается плавность мальчишеского лица, радужки засвечиваются девственно шафрановым, а маленькие зрачки контрастно чернеют. Учитель неловко опустил ресницы на его испачканные в сахарной пудре губы. Коннор, сильно сжимая в ладони булку, игриво помазал костяшкой до подбородка, но не в том месте. Опять обогнал Хэнка. Тяжёлая капля редкого дождя пробежала по гладкой голени и остановилась у носка. Учитель наблюдал за лукавым профилем коротких ресниц, глянцевым кончиком носа и мерцающим оранжевым янтарём стёклышком левого глаза. Коннор хулигански потёр большим пальцем под носом, бойко кинул булку с веткой в сторону, стремительно шагнул два раза, обхватил ладонью короткую деревянную оградку, ловко запрыгнул на неё, широкую, покосившуюся. Его холодная тень изогнулась пополам. Осторожно выпрямился, прошёлся, выпятив грудь, как по канату, нарочито валко, расставив руки по горизонту. Хэнк зыркнул на выпуклость его шорт, на тёмно-голубые пятна под мышками. Мальчик резко остановился, будто разглядывая размываемую светом поволоку ресниц, повернулся лицом к саду, полуприсел, напряг икры, выставил руки вперёд, готовясь к прыжку - под рубашкой заиграли светлые мышцы у лопаток - и кувыркнулся через спину, радостно найдя туфлями траву. Хэнк прошёл мимо. Слегка обернулся. Коннор сел на корточки, локтём упёрся в бедро, скупо улыбнулся и сжал пальцами носок одной туфли, словно ища шнурок: ощутил в пятках растекающуюся горячим металлом, непредвиденную боль. Скрывая детский стыд, он привстал и вновь сравнялся с Хэнком. Тот не выдержал. Сказал безнадёжно, со вздохом: - Зачем ты за мной идёшь? - Я не за тобой. Я иду в школу пить, - прошептал мальчик жёстко и звонко, насмешливо глядя перед собой. - А смотришь что? Коннор не ответил. Круто свернул налево, проворно перелез через оградку: закинул высоко ногу - деревяшка впилась между бёдер, мигом подпрыгнул на второй и сбежал вниз по мелкому склону, в сторону ярко подсинённого у горизонта сада, грубо окрикивая на ходу знакомого хулигана. Учитель догонял взглядом каждое движение: как его фигура легко перескакивает через грядки цветов и медленно стекает вдаль, по траве, светлеющей жёлтыми солнечными пятнами. У стенки, по тропинке, два мальчика помладше Коннора по одному затягивались общей сигаретой, процеживали сквозь зубы еле заметные серые облака, провожали учителя внимательными глазами. Андерсона они не боялись. От них тянулся тягучий запах сигаретного дыма, заглушающий пьянящий дурман летнего разнотравья, примятого зноем. Когда Хэнк возвращался к себе, в коридоре, у двери его комнаты, прижимался к серой стене Коннор, одну голень уложив на колено. За поясок шорт, поверх голубой рубашки, у него была вставлена небольшая тонкая книга в чёрной обложке. Он перекатил голову в сторону учителя и хитро улыбнулся. Андерсон тревожно огляделся и подошёл, доставая бренчащие ключи. Пахло плесневой влагой и слабо, из-за сгущающейся сырости - кислым мальчишеским потом. Без света скулы и нос Коннора бледно маслились. Хэнк, поскрипев металлом, быстро вставил ключ в замочную скважину. Мальчик лениво оттолкнулся от стены, скользнув по ней каблуком, громко шлёпнул себя по бедру, подошёл близко, заставив учителя замереть на мгновение, и сказал с жёсткой улыбкой, прищуриваясь: - Нарочно смотреть буду. Хэнк отчего-то строго глянул Коннору в лицо: губы уже не были припудрены, ноздри резко дышали. От него смутно пахло зубным порошком и жвачкой. Показывая запятнанную затёкшим розовым следом голень, Коннор отвернулся и пошёл, поправляя сзади шорты за низки. Приостановился и будто в нерешительности проговорил брезгливо: - Старый хер. К Хэнку у него это было самым ругательным и свирепым. Учитель ткнулся коленом в дверь, толкнул и суетливо шагнул в комнату, слушая угасание развязной поступи мальчика. Необыденный случай стал интимностью, заставил чувствовать неразгаданную близость. Коннор появился в его мыслях когда-то случайно. И этим днём было летнее воскресенье, оставшееся в памяти со всей незабываемостью. План мальчика застать преподавателя у комнаты был вовсе не наивным. И Андерсон догадывался, что ученик теперь подозревал его, догадывался, что он специально заставил учителя плутать в своём воображении от себя же. Только веки полуопускались, - Хэнк брал его медово-белое предплечье, был близко к бритому затылку с лоснящейся, просвечивающейся меж волос, кожей, - ничего больше. Это смутно сознавалось, и тогда казалось - не имело начала. Беспокойными ночами безотчётно являлось только одно имя. Стоило проснуться - не успев смахнуть сон и сообразить, которое именно «здесь и сейчас» его подстерегает - в голове уже ясно виделся красивый шестнадцатилетний мальчик, а сердце волнительно стучало.