Тени Андалера

      По белому мрамору лестницы стучали каблучки расшитых золотом туфелек. Ступеньки пролетали под ногами. На стенах в массивных позолоченных рамах висели портреты, с них гордо смотрели богато одетые люди. Казалось, даже хрустальная люстра над головой раскачивалась в такт спешным шагам.       – Поторопись, Татина!       Саннива в алом платье сбежала вниз по лестнице и распахнула массивные деревянные двери в столовую. Она поправила белоснежную ткань жабо; от спешки руки путались в смявшихся оборках на рукавах. Сзади, догоняя, бежала девушка, которую одели в изумрудное платье хозяйки. Юбка, слишком длинная для Татины, развевалась за ней.       Взору открылся просторный зал. Напротив этой двери горел украшенный массивной лепниной камин. На стенах и на потолке, в обрамлении тех же алых и бордовых цветов, были фрески с летними пейзажами. На полированном тёмном дереве стола стояли позолоченные блюда и кубки. Пахло жареным мясом и вином, сладким картофелем и хлебом.       Федерик дель Нейро обладал гордым, но добрым взглядом. Годы брали своё: он был уже полноват, седел и, если присмотреться, чутка обрюзг, что, впрочем, скрывали усы и борода.       Рядом с ним сидела и мать Саннивы, миниатюрная женщина, всё ещё молодая, будто бы не тронутая годами, и лишь морщинки, что залегли вокруг рта, намекали на возраст дамы. Её платье отдалённо напоминало наряд дочери, но без такого количества мельтешащих оборок. Каштановые, как у Саннивы, волосы заплетены в сложную причёску с множеством переплетённых кос.       – Доброе утро. – Патрицианка присела в реверансе. – Я уже рассказывала вам про Татину.       Она шагнула в сторону – за её спиной стояла девушка, которая теперь с любопытством и удивлением рассматривала открывшийся ей вид.       – Доброе утро. Приятно увидеть вас, – пропела она, повторив жест Саннивы, склоняя голову.       Мужчина пару раз хлопнул в ладоши, широко улыбаясь:       – Федерик дель Нейро, Хранитель Печати и отец Саннивы. Последнее, пожалуй, наибольшее моё достижение, поэтому мне хотелось попросить, чтобы ты потщательней за ней смотрела.       Патрицианка усмехнулась: папа повторял эту очаровательную шутку в различных вариациях уже больше десятка лет.       Мужчина налил себе вина из кувшина и спросил:       – Впрочем, почему вы всё ещё стоите, когда стол уже накрыт, а еда остывает?       Когда девушки сели, он продолжил:       – А это моя жена…       – Валетта дель Нейро, управляю поместьем, собираю картины и, как говорят злые языки, страшная ведьма, – она усмехнулась. – Травлю по ночам колодцы и летаю на метле. Довольно забавные слухи, учитывая, что метлу в руках я в жизни не держала.       Она взяла с овального блюда в центре стола ломтик ароматно пахнущего рыбного филе и обворожительно улыбнулась.       – На самом деле матушка увлекается алхимией и травничеством, – пояснила Саннива, подвигая к себе тарелку с обжаренными в меду кусочками мяса. Она попробовала вино – оно было сильно подслащено.       – Татина, не беспокойся, мы добрые люди и всегда рады видеть новые лица, – улыбнулся Федерик. – К тому же, Бернальд, её брат, уже водил женщин домой. – Он рассмеялся, затем отхлебнул из позолоченного кубка.       – Саннива, ты уже слышала, что он скоро вернётся? – радостно сообщила мать. – Когда, Федерик?       – Со дня на день, – ответил он, – с добычей и трофеями! Ну, и конечно же с кучей рассказов о своих морских приключениях.       – Он корсар, гроза морей, лучший пират на службе у республики, – улыбаясь, объяснила патрицианка, накалывая маленькую картошину на вилку. Она дружески подвинула тарелку с ещё горячим гарниром Татине, которая, казалось, стеснялась.       – Я слышала, что за это время они потопили три трёхмачтовых суда! – будто бы хвасталась Валетта.       – Сначала обобрали, конечно же, – вставил отец, продолжая жевать кусочек пряной колбаски.       – Три?! – воскликнула Саннива.       – Да, здесь его все обожают, а там, конечно же, ненавидят! – усмехаясь, ответил Федерик. – Я всё не пойму, где десерт!       К столу подбежала пара служанок, одна держала поднос с пирогами, другая – с засахаренными грушами и маленькими пирожными в форме короны, посыпанными сахаром и корицей.       Патрицианка отрезала по кусочку пирога себе и Татине. Он был с сыром, сладкое пропечённое тесто приятно хрустело, а начинка таяла во рту, отдавая весь свой вкус.       Отец запил вином третье пирожное и встал.       – Тем не менее, есть вопросы, которые стоит обсуждать не за столом, – он пошёл к выходу из зала.       – Что за вопросы? – заинтересовалась Саннива, следуя за отцом.       Татина последовала за патрицианкой.       – Да этот… падре Эмилио. Он любит поговорить о Боге и о заповедях, и с радостью растолкует все принципы и тонкости Святого Писания, но в последнее время он сам стал толковать слишком много об иерархии, а рядом с ним появился какой-то клирик, что вечно держит руки закрытыми. Наверняка подвязался работать на Орден Полумесяца, будь он неладен!       Они дошли до гостиной, где стояло несколько диванов, на которых были хаотично разложены алые подушки. Мраморный камин был покрыт сеткой золотых узоров. На нём стояли богато украшенные часы в позолоченном корпусе, отсчитывающие последние минуты до полудня.       – Вовремя, вовремя мы… – прошептал под нос отец, приземляясь на диван. – Можешь с нами посидеть. – Он кивнул Санниве.       – Сеньор дель Нейро, к вам пришли гости! – раздалось из-за огромных дверей с резным орнаментом. Они приоткрылись, и показался худощавый слуга, Треморро.       – Кто же именно? – заунывно сказал Федерик.       – Тот, кому вы распорядились дать аудиенцию, падре Эмилио Каронди.       По знаку Федерика слуга открыл дверь, и в помещение вошёл человек в церковных одеждах с солярным амулетом на груди, а вслед за ним семенил сухонький послушник с надвинутым на глаза капюшоном, держа руки в рукавах.       – Приветствую вас, дорогой сеньор дель Нейро! Вас и прекрасных дам в вашем доме! – Он взглянул на Санниву и Татину. Затем обратился снова к Федерику: – Благодарю за то, что дали аудиенцию...       – Полно формальностей, падре. Садитесь. – Мужчина кивнул на диван напротив. – Полагаю, это всего лишь светский визит?       – В некотором роде, сын мой. Дело в том, что среди прихожан ходят слухи о переменах в пошлинах... – продолжил он, шагая через комнату.       Падре и послушник сели на диван, и было видно, насколько Эмилио приятно, наконец, хоть на что-нибудь облокотить свою спину после непрестанного стояния.       Разговор пошёл о повседневных делах во дворце алькальда, в особенности в Совете Сорока и в Большом Совете.       – Сейчас многое зависит от ситуации на дорогах и на море, – заключил сеньор Федерик. – Говорят, что Мигет снова намерен попытаться овладеть Карлией и окрестностями, да и понтифик нацелен на ряд территорий.       – Понтифик хочет лишь мира, сеньор дель Нейро. Ведь Богу неугодны постоянные склоки и споры на нашей грешной земле, и Анфий IV преследует лишь эти цели. Но вы правы: дороги и море, а это имеет прямое отношение к Андалеру, не побоюсь сказать – и к вам тоже, – спокойно ответил падре.       – Интересно, насколько же сильно его «желание мира» ограничит наши свободы. – Федерик, казалось, начинал потихоньку распаляться, но держал себя в руках.       – Свободы в Андалере… – Эмилио еле заметно улыбнулся, понимая, насколько противоречивым кажется служителю церкви рассуждать о свободах… о всем известных моральных свободах республики. Но продолжил, как ни в чём не бывало: – Падение нравов было всегда. Все мы грешны, ибо безгрешный пусть первый бросит в меня камень. Но деньги — это преходящее...       – Если только это не ограничивает Республику в её торговых делах.       – Духовная власть стоит выше власти светской. Понтифик намерен быть лишь третейским судьёй над государями Ставилии.       – Однако часто эти государи сами решают, как далеко они могут зайти в своих правах. Как, по-вашему, поступит понтифик, например, в споре за Карлию, на которую претендуют великий герцог Миджето и консулат города Энвилио?       – Он должен будет рассудить, кто больше прав имеет на Карлию.       – Но Карлия выросла не на церковных землях, а вокруг бывшей резиденции кайзера Конрада Птицелова, и даже исторически права понтифика – светские, к слову – на этот городок не распространяются. И именно так, как вы описали, должен поступить нынешний кайзер Вольфганг. Который, кстати, высказывал претензии на власть над Ставилией. Какое совпадение, а?       – Но вы же не считаете кайзера истинным владыкой этих земель? Вы, как глава семьи дель Нейро, как человек, к которому прислушиваются?       – В спорах о том, кому что принадлежит, я занимаю сторону Республики, падре. Но и кайзер, и понтифик считают право вершить судьбы всего этого края своим... пусть это право сугубо светское.       – Духовная власть превыше светской.       – Но духовная власть заключается в наставлении людей на путь совести и добродетели. И будучи лишь духовным наставителем, сможет ли понтифик распутать этот клубок противоречий между государствами Ставилии? Да и имеет ли он право быть правителем светским, коли он лишь духовный владыка?       – Но разве мир в Ставилии Республике не на руку? Вы же понимаете, что будущее положение дел зависит от каждого и от того, какую сторону он выберет?       – Мир всегда лучше войны, падре, для кого бы то ни было. Но вопрос: что лучше для Республики — кто-то, кто указывает ей, как жить, или она сама, как и было со времён основания, прокладывающая свой курс?       – Вы так упрямы… Неужели у дель Нейро нет своих проблем? – Он перевёл взгляд на Санниву, пристально вгляделся, затем обратился к Федерику. – Иногда ходят… интересные слухи. Мы оба знаем, о чём, и кажется мне, что это компетенция церкви. Проблемы стоит решать.       Саннива в смятении взглянула на отца, ища поддержки, но после фразы Эмилио он выглядел взволнованным и яростным одновременно. Патрицианка была уверена, что ещё чуть-чуть и один из подсвечников, стоявших на тумбах рядом с диваном, полетит в сторону падре.       – Прошу вас остаться наедине и всё обдумать. Пожалуйста, отбросьте пыл. Подумайте над тем, чем мир в Ставилии будет лучше для всех нас. А мы не будем больше испытывать ваше терпение.       Они удалились. Треморро дрожащими руками закрыл дверь, импульсивность Федерика порой пугала даже его. Но того можно было понять – любой в Андалере превыше всего ценил независимость, ни торги, ни угрозы не помогли бы им... особенно угрозы, как бы завуалированно они ни подавались. Руки главы семьи инстинктивно сжимались в кулаки. Тем не менее, сказанное священником было более чем логичным и рассудительным, не прислушаться к его словам было бы ошибкой.       – Вина! Треморро, принеси мне вина! Я не смог бы больше выдержать этой пытки! Как вовремя они ушли, словно знали, что я чувствовал! – закричал Федерик. – Саннива, это подлый человек! Я уверен, что эти двое как-то связаны с Лунным осколком, слишком приторны их речи! Опасайся таких, они всегда сладко говорят и горько лгут.       – Отец, но разве сказанное им…       – Ложь это или правда, сейчас не столь важно. Они не пришли бы к нам, если бы в нас не нуждались, поэтому сила на нашей стороне, – отрезал Федерик. – Пожалуйста, не рассказывай матери об этой беседе, она всегда слишком волнуется за всех нас и за тебя в частности.       – Хорошо. – Кивнула девушка. – Татина, пошли, прогуляемся. А то здесь стало слишком душно от всех этих разговоров.       Саннива накинула бордовый капюшон плаща, когда они вышли на улицу. Пасмурно и зыбко было сегодня в Андалере. Татина не сводила взгляд со здания, пока они постепенно от него удалялись, – ночью она не смогла его хорошенько рассмотреть, но сейчас взору открывались узоры из лепнины, многочисленные колонны, которые венчали капители с орнаментами из растений и изображениями героев, скульптурные карнизы и лента фриза, обрамляющая своды крыши.       Поместье скрылось из виду, и, когда они уже подходили к более бедному району, Татина осмелилась спросить:       – И куда же вы меня ведёте?       – Я вчера хотела показать тебе лечебницу, но тебе это не интересно. Тем не менее, у меня там есть дела, так что ты можешь постоять на улице, я не надолго.       – Но вы можете заболеть, зачем вы вообще туда ходите? – Девушка выглядела действительно испуганно.       Саннива усмехнулась про себя, стоило ей взглянуть на взволнованное лицо Татины.       – Подумай лучше не обо мне, а о тех людях, которым нужна помощь. Разве они заслужили смерти от этой заразы? Или ты скажешь так же, как эти фанатики, что плачущая смерть – это кара Господня? – Она вспоминала моменты, как долго думала об этом, сидя в одиночестве. И, то, что она для себя поняла, принесло ей отчаяние, но вместе с тем и понимание своей роли, решимость что-то делать для себя и для окружающих.       – Я не верю им, – замедлившись и отведя взгляд в сторону, вдруг негромко проговорила Татина. – Ваш отец прав. Слишком складно они говорят то, что из любых других уст покажется ложью. Слишком много добрых людей страдает, и слишком много злодеев бродит безнаказанно, чтобы считать, что Богу до них действительно есть дело. Иногда мне кажется, что солнце, око Господа, слепо! – последняя фраза сорвалась с её губ почти в пламенном крике, но тут же девушка, испугавшись своих слов, замолкла и повернулась лицом к госпоже, ожидая вновь увидеть её невыносимый пламенный взор.       Однако Саннива и не собиралась губить ростки вольнодумства, набирающие силу в душе Татины. Она видела на лице девушки гамму эмоций, которая всё больше и больше напоминала ей себя саму. Воистину, они были похожи. «Ты будешь мне сестрой… и даже больше!» – решила она и продолжила беседу:       – Они считают, что святые символы и их храмы изгоняют болезни, нечисть и колдовство, но я ни разу не видела, чтобы это было так… – она возвела глаза к небу и с тоской вздохнула. – Ты права, Татина, никому нет до нас дела. Теперь ты понимаешь, почему я стремлюсь помогать людям? Бог им не поможет, только мы сами можем что-то сделать.       Может, она хотела сказать что-то ещё, но они уже пришли. Позже… всё позже…       Размеренная прогулка закончилась перед ступенями в здание из массивных серых кирпичей, его украшала лепнина, и для того, кто видел поместье дель Нейро, этот стиль был узнаваем.       – Пойдём, я проведу тебя во двор. Не бойся, все заразные пациенты… не ходячие, так что там ты их не встретишь.       За тёмными деревянными дверьми был холл, по которому в спешке бегала пара девушек в длинных чёрных платьях, на шеях висели амулеты, которые, как верили, защищали от болезней. Сильно пахло горькими травами, но едва ли этот запах перебивал тонкий душок смерти, струившийся по зданию. И, конечно же, дразнящий запах крови. Серые стены и плитка на полу – всё было на удивление чистым. Саннива спешно вытолкала Татину через помещение, во двор, с четырёх сторон окружённый колоннадой.       – Я скоро приду за тобой, обещаю. – Саннива скрылась в одном из арочных проёмов. Татина, оставшись одна, неспешно сделала круг под сводами колоннады. Её не покидали мысли о случившихся с ней за последнее время событиях. Родственники хозяйки очень тепло приняли её. Эти люди с прекрасным чувством юмора были именно тем, о чём она всегда мечтала – любящей семьёй. Она решила, что, с этого момента может считать себя счастливым человеком. Жаль, что она не родилась сестрой Саннивы… хотя, может, это и к лучшему, ведь она не даром замечала, какие чувства питает к ней эта девушка.       В голове всплыло воспоминание о письме, про которое вчера говорила девушка. А, если припомнить сегодняшние речи падре… у Нейро действительно могут быть проблемы, каким бы прекрасным не казалось их положение.       Татина приблизилась к проёму, куда ушла патрицианка. В полутьме помещения она различила койки, множество коек и матрасы, набитые сеном, прямо на полу. На них лежали люди, многие совсем измождённые, на их лицах запеклась кровь. Девушки в чёрных платьях и плотных перчатках бегали между койками, смывая эти ужасающие красные дорожки слёз… кровь из глаз, носа, кровавые дёсны, побледневшая кожа, им было тяжело есть и дышать… но их кормили, иногда через силу. Редко, когда кто-то из них выглядел так, будто хотел бороться дальше. Безнадёга, нависшая здесь, казалось, была осязаема. Татине было страшно представить, каково таким людям было бы доживать свои дни дома или, что хуже, на улице. Сколько ещё людей тогда бы от них заразились? Здесь им хоть как-то помогали.       Плачущая смерть имела поистине ужасающий, безобразный вид, поражала массой обречённых, умирающих людей. Желудок сжался, и Татина отшатнулась от этого тошнотворного зрелища, закрыв рот рукою. Она пробежала пару метров и осела у стены.       Саннива вышла внезапно, как и ушла, и застала девушку в этом состоянии.       – Боже! Как это ужасно! Как это страшно! Я боюсь заболеть! Боюсь всех этих людей! – кричала она, дрожа.       Патрицианка попыталась обнять Татину, чтобы успокоить, но та только отшатнулась.       – Нет! Нет! Ты была там, где они, ты заразишь меня! – Паника не давала Татине дышать, и та начала задыхаться.       – Успокойся, всё хорошо, ты никого из них не трогала, ты даже не была в том помещении. Пошли, пошли, ты примешь ванну. Мы всё с тебя смоем, хорошо? – Саннива схватила её за руку и потянула за собой.       Она быстрым шагом повела девушку обратно в поместье. Татина шла отрешённо, вздрагивая и что-то причитая. Когда они проходили мимо людей, девушка замирала и пугалась.       – Мне не надо было брать тебя с собой, – извинялась патрицианка, – прости меня, это зрелище не для слабонервных.       Очень быстро они вернулись домой. Две служанки в тёмно-синих платьицах с удивлением смотрели на испуганную Татину. Когда патрицианка объясняла, что случилось, они сменили изумление на жалость. Она попросила их растопить печь в купальнях и приготовить воды, и они быстро разбежались выполнять поручение.       Девушки поднялись на второй этаж, где находись покои Саннивы. Она помогла испуганной Татине снять платье и лёгкую рубашку под ним.       – Хочешь, мы сожжём его? – спросила патрицианка.       Татина кивнула.       Изумрудное платье улетело в камин. Жадное пламя объяло его, пожирая, разгораясь всё ярче и ярче – ткань горела хорошо.       Своё она положила в окошко для грязных вещей. Пусть лучше его постирают.       Она прошла спальню с массивной монументальной кроватью насквозь, дальняя дверь вела в купальни. Сквозь стеклянную крышу было видно серые тучи, но свечи и масляные лампы горели тёплым желтоватым светом. Всё было уже готово, от воды в огромной деревянной ванне шёл пар.       Саннива усадила девушку на каменную скамейку и ковшом зачерпнула горячей воды.       – Давай мы всё это с тебя хорошенько смоем, ага? – Она начала поливать Татину. Затем достала с полки кусочек мыла и губку, вручила их ей.       Казалось, девушка начала потихоньку приходить в себя. Но всё ещё сидела не шелохнувшись. Тогда патрицианка села рядом, выхватила банные принадлежности у девушки и, намылив руки, принялась омывать её нежную кожу.       – Всё хорошо, ты теперь чистая, никакой заразы нет, – повторяла она, проводя губкой по бёдрам.       – Почему ты такая добрая? – спросила Татина, выходя из оцепенения.       – Не знаю, если честно… иногда мне кажется, что совсем и не добрая. Есть вещи, о которых я тебе не говорю.       – Дай губку, я могу сама, – она протянула руку, но, подумав, добавила: – Хотя, можешь продолжить, если хочешь.       Саннива усмехнулась, она почти уже закончила омывать ноги.       – Знаешь, некоторые вещи тебе и не нужно говорить, я и так знаю, – сощурившись, вдруг сказала Татина       Патрицианка вздрогнула, откладывая губку:       – Какие?!       – Я тебе нравлюсь, поэтому-то ты так обо мне заботишься. – Улыбнулась девушка.       – Да, что-то подобное я и имела ввиду… – пробормотала Саннива.       Татина потянулась за губкой:       – С тебя тоже нужно смыть заразу! Сядь спиной.       Она плеснула воды из ковша на патрицианку и принялась старательно тереть кожу губкой, обливая Санниву горячей водой, зачерпнутой из ванны. Закончив, она прополоскала губку в ковше, опять взяла мыло и решила ещё раз помыть хозяйку.       Она провела губкой по спине, затем – по шее и плечам, спустилась ниже. Сжала руку с губкой вокруг правой груди, тёплая вода полилась по животу Саннивы. Второй рукой она схватила левую грудь и принялась массировать её. Патрицианка выдохнула от неожиданности, но прижалась к спиной Татине. Та обняла девушку крепче, поцеловала в шею. Саннива впилась рукою в светлые волосы, гладя девушку по голове. А тем временем на смену первому поцелую пришёл второй и ещё, и ещё. Татина игриво куснула патрицианку, зубами оттягивая бледную кожу на шее. Саннива застонала, чувствуя, как внутри неё разгорается пожар.       Татина отбросила губку, правая рука заскользила вниз по животу. Патрицианка заёрзала на скамейке в предвкушении, или же ноги сами двигались? Вот уже пальцы Татины нащупали бугорок клитора. Саннива закусила губу, ей было так приятно, Татина ласкала её шею языком, а пальцы внизу вытворяли такое… С губ сорвался пошлый стон. Она двигала бёдрами, чувствуя, как сильнее к неё прижимается девушка, как ловко орудуют её пальцы… как они проникают внутрь, глубже, и снова наружу – гладить клитор. Она то стонала, то просто дышала так часто и отрывисто, что воздух казался сладким, а голова кружилась. И вот наслаждение разразилось волной, и она почувствовала, как всю её трясёт, а каждое движение ловких пальцев отдаётся всё большим удовольствием.       Саннива облокотилась на девушку, тело казалось таким лёгким и расслабленным, и ничего не хотелось делать, просто лежать и наслаждаться этим ощущением.       Татина с трудом подняла девушку на руки.       – Не надо, не напрягайся так… – запаниковала патрицианка.       – Уж до ванны я вас дотащу, – сказала та, укладывая госпожу в воду.       – Спасибо… – Она закрыла глаза, тёплая вода, казалось, усиливала то блаженство и покой, что господствовало сейчас над её телом.       – Ничего, вы не так уж и тяжелы, как я думала.       – Не только за это, за всё, что сейчас было… и сегодня ты говорила мне «ты», пожалуйста, продолжай.       – Хорошо… Прости, что я прошу об этом в такой момент, но… я никак не могу забыть про письмо, о котором ты вчера говорила.       – Я же могу тебе доверять… – вздохнула Саннива, приоткрывая глаза. – Среди Лунных осколков нет девушек. – Она улыбнулась этой гениальной мысли. – И всё-таки, как ловко у тебя получилось! Вот я лежу здесь и у меня нет ни малейшего желания с тобой спорить. В этом твой план?       – Это произошло случайно, если честно. – потупила взгляд Татина.       – Мне нравятся такие случайности, продолжай. Если так хочешь, принеси письмо, я сама не знаю, чего от него ждать.       Девушка вернулась быстро, держа в руках конверт, он был запечатан синим сургучом с отпечатком в виде полумесяца.       – Открой и прочти вслух, – попросила патрицианка, распластав руки по бортам ванны.       Татина сломала синюю печать. На пол выпало что-то, что сначала она приняла за монету. Наклонившись за ней, девушка увидела тот же символ полумесяца, что и на конверте, предмет сверкал серебром.       – Посмотрите, – пролепетала она, подняв «монету».       – Это издевательство, – прошептала Саннива, закатив глаза, – полагаю, она лежит там не просто так. Читай же.       – Morsust es bel morsa… – начала Татина, наблюдая, как девушка вздрогнула, услышав древний язык, – Саннива дель Нейро, мы знаем ваше прошлое, мы также знаем и ваше будущее, и оно зависит от настоящего… ваша судьба, как не трудно понять, тесно переплетена с судьбой вашей семьи, поэтому свои действия стоит продумывать тщательно. Мы не желаем вам зла, однако это не значит, что зло с вами не должно случиться. Как вы знаете, великие дела складываются из мелких, поэтому нам нужен каждый. Страшно подумать, что сделает суд Инквизиции с кем-то, подобным вам. Конечно, мы не всесильны, и не можем спасти вас от проклятия, но Господь видит тех, кто встал на путь истинный, и он склонен к прощению. Вы знаете, где нас искать…       – Morsust es bel morsa, мёртвое должно быть мертво… – с тревогой в голосе смаковала патрицианка.       – Кто так подписывается?       – Никто, это они решили посмеяться надо мной.       – И что значит «Вы знаете, где нас искать»?       – Понятия не имею! Но после сегодняшних событий я, кажется, начинаю догадываться, как это всё связано… монету стоит сохранить.