Смутное время

      Первая ночь оказалась самой беспокойной. Братья расположились в гостиной, Локи предусмотрительно взял ульва на руки, тот забеспокоился ещё на кухне, завозился в корзине, и маг решил не гневить судьбу, взял на руки, прижал беспокойное чадо к себе и нежно, как-то по-матерински, на взгляд Тора, гладил по чёрной шкурке.       Бог грома долго молчал, наблюдая за тем, как Локи с особой нежностью прижимал к себе осиротевшего ульва. Он не сразу понял, отчего волчонок на руках брата показался таким подозрительным в Ульвахейме. Однако сейчас, размышляя без спешки, он вдруг осознал, что никогда ещё не видел Локи таким уязвимым, как в тот момент, когда маг замешкался на поле брани, он потерял бдительность, отвлёкся на нечто более значимое, словно в тот момент защитить малыша было самым важным даже ценой собственной жизни. Впервые Тор видел, как младший со свойственной ему хитростью и высокомерием стоял на своём перед ульвой, и плевал он на мнение шамана, всё равно бы забрал Фенрира в Асгард наперекор всем. Локи всегда поступал лишь так, как считал нужным.       Брат отпустил его руку и предпочёл кануть в бездну, считая себя ненужным ему и отцу, да никому, и хотя это было совсем не так, Локи принял решение и следовал ему до конца.       Тор бросил взор на запястья брата, иллюзия скрывала подчиняющие браслеты, но он-то знал, что никуда они не делись и Локи бился как птица в клетке, а Одинсон не давал ему улететь. Но сейчас маг не казался несчастной синичкой, залетевшей на золотой балкон, откуда ему больше нет выхода. Груз ответственности за малыша — для него посильная и приятная ноша, так он ощущал свою значимость и важность для этого покинутого волчонка. Понятное дело, с чего Локи столь резко отреагировал на поведение Тора, он обязан был поддержать его инициативу с самого начала, а не отмалчиваться, пока Фортис нападала со своими речами.       — Прости, я дурак, — после долгого и вдумчивого молчания объявил Тор.       — Можно, я не буду спорить, — усмехнулся Локи, и на душе у Тора стало совсем тепло.       А вот Локи было как-то особенно не по себе, он пытался не подавать вида, но в душе разгорелось такое буйное пламя. Эмоции захлёстывали его, как опасные волны, на глаза наворачивались слёзы, и хотелось волком выть. Когда по щекам скользнули влажные дорожки, Локи с опозданием понял, что это была не его боль, он опустил глаза: волчонок заскулил ему в грудь, натягивая струны его души до предела.       — Локи? — наконец заметив состояние брата, прежде задумчивый Тор тут же вскочил с дивана. — Что с тобой? Ты что?       — Он передаёт мне свои эмоции, ментальный канал, — дрожащим голосом ответил Лафейсон, он отлично понимал эмоции волка: его мир был разрушен, он потерял сегодня всё, что имел, что ещё, кроме тоски и страха, он мог испытывать. — Я же говорил, ульвы обладают каким-то своим уникальным сейдом.       — Что мне сделать? — растерянно развёл руками Тор, он и хотел помочь, но только не знал как.       — А что ты можешь? — грустно отозвался маг, поднимая на него свой вымученный взор. — Ему больно и страшно, он чувствует себя одиноким, и я всё это чувствую вместе с ним.       — Ты разве не можешь ментально ответить ему? — удивлённо спросил брат. — Успокоить.       Во взгляде Локи Тор впервые увидел это странное выражение детской тоски и потерянности, словно не взрослый муж смотрел, а осиротевший ребёнок. Его глаза — гаснущие звёзды, что тонут в бескрайнем небесном океане. Лишь сейчас Тор понимал до конца то, что Локи не говорил вслух. Он взял ульва в Асгард, чтобы дать ему шанс на жизнь, так же давным-давно поступил Один. И оба они потерянные дети войны.       — Я не смогу, — Локи снова уронил кристаллы слёз на чёрную шкуру и, вздрагивая, закрыл глаза. Ему было так сложно сосредоточиться на чём-то, кроме чужой боли. Он искренне сопереживал, но ничего не мог сделать, даже просто собраться с мыслями было невероятно тяжело.       — Тогда я попробую, — предупредил Тор и преклонил одно колено перед магом, одной рукой он касался ноги брата, а другую опустил рядом с его рукой на чёрный бок Фенрира.       Он ведь общался с Хеймдаллем, и это для него не составляло труда. Значит, должно получиться.       Давно в думах Тора не было такого спокойствия и умиротворения. Он с замиранием сердца вспоминал те моменты, когда они с Локи болтали и проводили время вместе без ссор и выяснений отношений, кажется, это было так давно. Эти фантомы времени излучали в его разуме мерное сияние и насыщали уверенностью в грядущем. Тор сосредотачивался даже не на самих воспоминаниях, а на тех эмоциях, которые озаряли отпечатки времени, предусмотрительно он обходил мрачные моменты жизни и в довершении всего случайно мазнул по тем ощущениям, которые испытал прошлой ночью с Локи.       Тор поднял взгляд, опасаясь, что слишком увлёкся, Локи в ответ удивлённо взирал на него: ресницы были мокрые, в уголках глаз застыла влага, маг сморгнул и несмело улыбнулся.       — Удивительно, но он успокаивается, — тихо сообщил советник, прислушиваясь к себе.       — А ты? — Одинсон сглотнул, сокрушённо покачал головой. — Почему ты не сказал?       — О чём? — Локи едва сдерживал дрожь, одновременно пытаясь скрыть удивление и настороженность.       — Что видишь в нём себя, — вздохнул Одинсон; почему ему приходится догадываться самому?       — Не думал, что ты поймёшь, — Локи опустил голову, Тор всё ещё не убирал руку, касаясь чёрной шерсти ульва, и погладил колено брата.       — Может, хватит уже искать причину, по которой Один забрал тебя, — устало предложил Тор. — Сколько можно думать, любил он тебя или нет? Он мёртв и никогда об этом уже не скажет. Но я здесь, и я живой, и я говорю, что люблю тебя.       — Может, и хватит, — нехотя согласился Локи, вздыхая.       Рано или поздно он должен был отринуть эти разъедающие разум мысли, запереть их подальше и никогда больше не доставать, пусть покоятся, покрывшись пылью, в самом дальнем уголке.       — Хорошо, — кивнул Тор. — Я всё равно не засну, давай я его покачаю, а ты поспишь.       — Нет, всё нормально, — забеспокоился маг, привычно не доверяя Тору.       — Не спорь, положись на меня, — попросил Одинсон. — Как же я стану ему другом, если он меня совсем не знает.       Локи в итоге сдался, робко передавая волчонка в руки Тора. Они поменялись местами, царь пересел на кресло, а маг, сняв обувь и нагрудник, устроился на диване.       Локи наблюдал за братом сколько мог, пока не сморился и не заснул. А Тор всю ночь просидел, обнимая малыша, раз от раза тот снова приходил в состояние тревоги, и бог грома не единожды прибегал к использованию ментальной связи. Он не чувствовал того же, что и Локи, в конце концов он не был магом, возможно, причина была в этом. Но так было даже проще, и успокоить ульва удавалось ему каждый раз, когда возникала необходимость.

***

      Днём малыш вёл себя вполне нормально, он выглядел любопытным и живым. Локи не расставался с ним ни на минуту, всюду носил на руках, Тор беззлобно пошутил, что так Фенрир разучится ходить. И на какое-то время Локи всё-таки давал ему размяться и пройтись, но надолго мага не хватало, он снова и снова брал его на руки. Не сразу Тор понял опасения советника: он лишь боялся, что волчонок снова почувствует себя брошенным, и больше Одинсон не напоминал о необходимости ульву самому передвигаться. Наблюдавшие за Локи любопытные слуги и члены совета тактично помалкивали, не задавая лишних вопросов. Тор взял на себя ответственность объяснить ближнему кругу, что оборотень осиротел в битве за Ульвахейм и брат решился забрать его в Асгард, поскольку в данный момент у малыша не было опекунов. О том, что третий день его пребывания в Асгарде решит дальнейшую судьбу оборотня, он упоминать не стал.       Строго конфиденциальный разговор проходил не в самом подходящем месте. Тор собрал всех в просторной галерее. Разговор не должен был затянуться, в общем, Одинсон не собирался обсуждать этот вопрос, а просто хотел объяснить суть происходящего, чтобы никто не донимал самого Локи.       — Не лучшее место для ребёнка, — только и ответил Фандрал довольно прагматично, он осмотрелся по сторонам, вроде посторонних рядом не наблюдалось. — Особенно сейчас.       По большому счёту Фандрал лишь высказал своё мнение, не порицая Локи, и это Тору понравилось.       — О ребёнке ведь должен же кто-то позаботиться! — возмущённо отвечал Кристер, явно защищая при этом сторону Локи. — Асгард не безнадёжное место.       — С политической точки зрения это больше похоже на гарантию мирных отношений, — внёс свою лепту Логмэр.       — Наши воины бились за Ульвахейм и принесли им победу, куда уж большая гарантия мирных отношений! — вскинул брови Сверр, убирая руки за спину, он гордо выпятил грудь вперёд.       — Локи это на пользу, — мягко прошелестела царица. — А у малыша будет дом. Когда Локи собирается объявить его своим сыном?       — Объявить оборотня сыном?! — возмутилась до того молчавшая воительница.       — Не забывайся, Сиф! — строго одёрнула Фригга, всё ещё оскорблённая поведением компаньонки. — Ты говоришь о принце Асгарда и о его приёмном ребёнке, коль скоро на то пошло. Малыш не может находиться здесь на птичьих правах. Локи взял на себя ответственность и должен нести её до конца.       — Я не думаю, что сейчас ему до этого, мама, — осторожно отговорился Одинсон, хотя в её словах была здравая мысль. — Но мы обсудим это с ним в ближайшее время, а пока я прошу вас всех не нагнетать обстановку расспросами.       Ульвар, всё это время сохранявший молчание, заговорил, заметив, как Тор пытался замять вопрос об усыновлении:       — Царица права, — вмешался он. — Этот вопрос нельзя откладывать надолго.       — Я поговорю с Локи, — ещё раз уточнил Тор и как бы между делом огляделся. — Я вроде всех просил собраться. Где Фолкор?       — С утра его не видел, — пожал плечами Ульвар. — Я передам ему суть разговора.       На этом совет разошёлся по своим делам, а Тор отправился на поиски Локи. В последний раз он видел, как маг направлялся в библиотеку. Однако чертоги знаний встретили Тора молчанием, и он решил проверить у Фандрала дома. Лафейсон нашёлся на заднем дворе, кажется, он всё-таки озаботился тем, что волку надо ходить на своих лапах. Но Локи всё равно не отходил ни на шаг.       Царь решил, что сейчас был не самый подходящий момент для обсуждения дальнейшей судьбы малыша. Поэтому, когда Локи заметил, что за ним наблюдали, Тор не стал загружать брата серьёзными вопросами. Он просто хотел побыть в его обществе и ни о чём не думать.       День так или иначе клонился к ночи. Тор взял на себя роль ночной сиделки, и в этот раз Локи не стал возражать, он заснул, как только улёгся на диван. Они с Тором даже парой фраз не перекинулись. Волчонок забеспокоился уже ближе к рассвету, когда в окна едва струился холодный пасмурный свет. Бог грома успокоил его, сегодня он держался более уверенно, трепетно прижимал малыша к себе и нежно гладил между чёрных ушей, как это делал Локи.

***

      Утром за Фенрира брался Локи, всё внимание брата было захвачено маленьким чёрным комком, который после еды вздумал носиться по дому Фандрала, и, чуть словив его, маг, отчитывая неслуха, понёс его на улицу, где тот взялся резвиться, вздымая выгоревшую траву.       Тор самолично разжёг огонь в печи, разогревал завтрак, наблюдая за Локи и Фенриром через окно. Он улыбался, как умалишённый идиот, радуясь тому, что брат его не видел. Его вдруг развеселила мысль о том, что они с Локи могли быть неплохими родителями, хотя физиология едва ли оставляла им выбор. А ещё Тор с содроганием думал о третьем дне. Заметно было, что брата эти мысли тоже не оставляли, он словно уговаривал волчонка взглянуть на мир широко открытыми глазами и остаться в нём, словно что-то зависело именно от желания ульва.       Локи рассказывал Фенриру, как красиво цветёт сирень у дома Фандрала, как благоухают клумбы и шумят дожди, сверкают молнии и гремят грозы, как душно днём в асгардском лесу, какие ароматные жёлтые сливы и яблоки из садов Идунн. У Тора сердце ныло от красочных описаний, таких родных и знакомых и в то же время забытых, канувших в вечность. Брат нагонял тоску на самого себя и на него в придачу. Одинсон малодушно сбежал под смутным предлогом.       — В лесу полно дичи и мелких зверей, у озера тьма-тьмущая шумных стрекоз, — тараторил Локи, жмурясь от тёплых воспоминаний, он чмокнул волка в макушку, а взгляд упал на серые выжженные поля и леса. — Это сейчас здесь так мрачно, но придёт момент, и…       Маг вдруг замолчал, заслышав шаги. Он стоял на аллее в садах Идунн, Тор оставил его пока, решал какие-то вопросы с Ульваром.       — Локи! — раздалось за спиной, и маг немедленно обернулся, к нему спешил Фолкор, он чуть ли не бежал.       — В чём дело? — удивился маг.       — Пойдём, ты должен это увидеть, — ас подошёл ближе, его глаза горели неистовым восторгом, он взволнованно хватал ртом воздух. — Ты должен увидеть это первым, я пока ничего не стал никому говорить.       — О чём ты? — Локи нахмурился.       — Пойдём, сам увидишь.       Локи недоверчиво покосился на взволнованного аса, но последовал за ним. Их путь лежал вовсе не в замок, как предположил Лафейсон изначально, они шли в сторону леса, и Фолкор вёл себя очень странно, не отвечал на расспросы, молчал, мотал головой и улыбался с оттенком безумия. Принц удобнее перехватил волчонка. Не нравилась ему эта прогулка в лес, в душе зародились опасения. Тор ведь не мог спланировать всё это, чтобы нанести вред Фенриру. Пусть только посмеет!       Наконец Фолкор остановился и руками указал вниз, к озеру. До боли знакомое Локи место, то самое, где они с Тором недавно целовались, а потом ругались, то самое, где брат преклонил колени перед мощью Сурта. Зачем Фолкор привёл его сюда? И с какой целью? Это намёк? Он мог видеть их с Тором в лесу?       — Локи, да что же ты, посмотри вниз! — всплеснул руками Фолкор.       Маг опасливо отошёл на шаг и бросил мимолётный взгляд к своим ногам, при этом прикрывая малыша, который издал какой-то странный звук, похожий на тявканье, и попытался вырваться, но маг его удержал.       — Подожди, Фенрир, — бросил Локи, тот поджал уши, послушно чего-то выжидая.       — Даже он чувствует! — Фолкор в голос рассмеялся.       Наконец маг застыл в изумлении, когда зацепился взглядом за то, что так отчаянно пытался показать его спутник. Локи увидел мелкие зелёные травинки, едва показавшиеся из-под чёрной земли, всего-то маленький клочок, но маг не удержался от восторженного вздоха.       — Это трава! — гаркнул Фолкор. — Только бы не сглазить, мальчишка из деревни меня сюда привёл, камушки, говорит, в озеро бросал и увидел траву, Локи, траву!       Губы у Локи растянулись в улыбке, он был прав: первая оговорка исполнена. Фолкор никому ещё ничего не сказал, и пока они уговорились держать новость в тайне, чтобы не обнадёживать народ раньше времени. Асгардец не стал возражать, он и сам попросил мальчика пока ничего никому не говорить, обождать.       Покинув лес, они как ни в чём не бывало разошлись каждый по своим делам. Фолкор прямо светился от счастья, словно отхватил себе в супруги самую красивую асинью. Локи всё-таки старался вести себя более сдержанно. Он совершенно случайно наткнулся на Тора и Сиф.       Одинсон едва не кричал на подругу, они разговаривали на повышенных тонах у колонн возле тренировочной площадки:       — Скажешь о нём ещё хоть слово, я тебя в темнице запру, и это не пустая угроза, тебе ясно?!       Сиф стояла, как громом поражённая, открывала и закрывала рот, но молчала. Её возмущению не было предела, она была единственной, кто видел истинные замыслы лживого Локи. Как же он умудрился оплести своей магией всех, кроме неё? Колдун просто насмехался над ней, как же иначе!       — Похоже, речь обо мне? — Локи улыбнулся, подходя ближе. — Что на этот раз?       — Заговор, — хмыкнул Тор с явной иронией в голосе. — Сегодня у тебя «аграрный заговор» с Фолкором.       — Ах, вот оно что? — деланно удивился маг и покачал головой. — Как знать, как знать.       Фенрир сузил глаза и зарычал. Тор удивлённо воззрился на малыша, но тот смотрел вовсе не на него, он забавно сморщил нос и рычал на Сиф. Воительница даже отступила на пару шагов, она едва смолчала, что Локи натравливал на неё зверя, поскольку подобное заявление звучало бы просто абсурдно.       — Всё в порядке, — Локи погладил волчонка по голове, успокаивая его. — Тор, ты не занят?       — Уже нет, — твёрдо ответил Одинсон, они демонстративно оставили Сиф одну и отправились в замок. — Можешь ничего не говорить, она, кажется, сходит с ума.       — Что, не веришь в заговор? — удивился Локи, невинно взирая на Тора, тот отрицательно покачал головой. — А если серьёзно, похоже, даже Фенрир её недолюбливает, здесь мы совпадаем во мнениях.       — Она на тебя зуб точит, не пойму, чего она так взъелась, — пожал плечами Одинсон и добавил: — А Фенрир просто защищает папочку, здесь уж точно нет ничего удивительного.       — Папочку? — уточнил Локи, красноречиво выгибая бровь.       — Кстати об этом, я не хотел тебя сейчас загружать насчёт усыновления, но ты ведь понимаешь, что он не может просто жить в Асгарде непонятно на каких правах, — пояснил Одинсон. — Мама настаивает на усыновлении, Ульвар тоже.       — А ты? — осторожно поинтересовался маг.       Тор замедлил шаг и остановился, Лафейсон последовал его примеру.       — Я назову его своим сыном, если ты только захочешь, — понизив голос, ответил Одинсон.       Локи отрицательно покачал головой.       — Это ни к чему, у тебя ещё будут свои дети, — отозвался маг, и эти странные слова оставляли после себя какой-то неприятный осадок. — Я назову Фенрира своим сыном, как только… Ну, ты понял.       «Третий день», — напомнил себе Тор. Он кивнул, соглашаясь с братом. Они должны выждать время. Только теперь маг искренне надеялся, что волчонок перейдёт опасный рубеж.       Этой ночью Локи наотрез отказался отдавать Фенрира Тору, и брат с пониманием отнёсся к его решению. Всю ночь он наблюдал, как Локи забывался короткой дрёмой, но быстро выныривал из сна, стоило только малышу завозиться на руках, или потянуться, или так мило зачавкать во сне. Одинсон упрямо отгонял от себя дурные мысли, пока мутный утренний свет не стал пробираться в окно. Тор стал наиболее внимателен, он наблюдал, как дышал Фенрир. Долгое время ничего не происходило, минуло полчаса, и Локи, коротко вздохнув, открыл глаза, облизнул губы и взглянул на своё нежданное-негаданное дитя.       Малыш спал спокойно, иногда причмокивал.       — Доброе утро, — шепнул Локи. — Погреешь молоко?       Тор улыбнулся и кивнул. День начался не так уж и плохо. Чем он закончится — вот в чём вопрос. Будить малыша не пришлось, он спал и спокойно посасывал молоко из эластичного мешочка, а Локи просто наблюдал за ним. Тор прекрасно видел: маг совсем не отдохнул за ночь, поэтому предусмотрительно разогрел для него мясной бульон. Сегодня ему понадобятся все силы, которые у него только были, чтобы одолеть свои страхи и пережить опасный момент вместе с Фенриром. Одинсон осторожно забрал Фенрира из рук брата, тот устало улыбнулся и с благодарностью принялся за свой завтрак.       — Останься сегодня здесь, с ним, — предложил Одинсон. — Пускай бегает, играет.       — Нет, — Лафейсон покачал головой, с аппетитом поглощая бульон. — Какой смысл сидеть здесь в ожидании.       — Тоже верно, — пожал плечами царь Асгарда.       Весь день Локи провёл в делах, улучая лишь моменты, чтобы накормить Фенрира и дать ему вдоволь побегать. Одинсон видел его то в компании Фолкора, то Кристера, то Фригги. Тор тоже периодически сталкивался с ним, старался не усугублять настроение брата, он не задавал вопросов по поводу состояния волка. Локи, в свою очередь, тщательно скрывал своё раздражение. Когда же брат отказался обедать, Одинсон не выдержал и буквально приказным тоном объявил, что они немедленно идут обедать. А затем и вовсе забрал Фенрира, Локи не сопротивлялся, опасаясь навредить малышу. И пока маг нехотя ел, царь Асгарда сидел во главе стола и держал ульва на руках. Они явились в обеденный зал с опозданием и оказались там вдвоём, никто, кроме прислуги, не заходил, да и те умилялись, поглядывая на Фенрира, а волчонок с любопытством разглядывал незнакомых асов.       Накормив брата обедом, Тор немного угомонился и, более того, отправил Локи отдохнуть. Маг с недоверием воззрился на него, ему эта идея не понравилась. Они чуть не рассорились по этому поводу, однако Одинсон быстро замял конфликт, заверив, что магу стоило отдохнуть до вечера.       Советник настаивал на своём до последнего. И брат поставил ему хитрое условие: если Локи сейчас ляжет вздремнуть и не заснёт в ближайшие десять минут, Тор не будет настаивать на отдыхе и дальше.       Маг провалился в сон, как только положил голову на подушку и закрыл глаза. Фенрир вякнул, но Одинсон шепнул ему на ухо: «Папочке надо отдохнуть, а мы с тобой чуток прогуляемся». Тор добродушно улыбнулся и удалился из покоев брата с волчонком на руках.

***

      Локи проснулся, резко открывая глаза, словно и не спал до того. Смутное воспоминание об уговоре с Тором немного прояснило мысли. Маг сел в постели, оглядевшись по сторонам, он вздрогнул и тут же сжал кулаки. Тора в его покоях не было и Фенрира тоже, зато он спал в постели голый. В камине горел огонь, а на улице было ещё темно. Маг вскипел в один миг: он подскочил с постели, отшвырнув одеяло. Проклиная себя за неосмотрительность, за то, что оставил Фенрира с Тором, он быстро натягивал на себя одежду, ещё не знал, что будет делать, но точно знал, кого надо искать.       Если только Тор что-то сделал с ульвом или, ещё хуже, вернул его на родину, где он для всех был обречённой на смерть сиротой, Локи устроит ему «горячий приём». Лафейсон едва успел натянуть на себя штаны и тунику, ища глазами сапоги, он резко обернулся в сторону открывающейся потихоньку двери. Одинсон зашёл спиной, потихоньку толкая перегородку, Локи шагнул в его сторону, затаив дыхание, тот медленно обернулся, и маг увидел у него на руках сопящего волчонка.       Локи медленно выдохнул и сглотнул, одними губами произнося отчётливое: «Какого чёрта?!»       Брат нахмурился и тоже едва слышно шикнул на него, Лафейсон возмущённо вскинул брови, но притих, недоверчиво осматривая волчонка цепким взглядом. Если бы кто-то увидел их со стороны, точно рассмеялся бы над молчаливой пантомимой, которой братья пытались общаться.       Локи резко указал на постель, намекая, что Тор немедленно должен положить туда драгоценную ношу и так же быстро убрать от волка свои лапы, затем последовала нечитаемая гримаса Локи, напоминавшая разъярённую кошку, у которой украли котёнка, маг точно выцарапал бы Тору глаза, если бы не браслеты. Одинсон отрицательно качнул головой, как бы давая понять, что ребёнок только-только заснул, впрочем, это на самом деле было именно так. Вопиющее возмущение брата он посчитал оскорбительным: разве Тор не дал понять, что не навредит ему?       Советник едва сдерживался, чтобы не начать орать в голос, он отлично понимал, что малышу это явно не на пользу, а Тор отпускать ульва и не собирался, словно издевался над Локи, ещё и чуть-чуть укачивал сладко сопящее чадо.       Локи тем временем мрачнел, он так растерялся, что с опозданием понял: они даже не закрыли дверь. Лафейсон немедленно закрыл дверную перегородку, запечатывая свои покои от посторонних глаз и ушей. Когда он обернулся, Тор укладывал Фенрира на его постель, прикрывать одеялом не стал, но головой волка уложил на подушку. Одинсон осторожно снял молот с пояса и опустил рядом с прикроватной тумбой.       Затем братья оба опасливо уставились на Фенрира, Локи выглянул из-за спины брата. И когда они убедились в том, что малыш мирно спал, Одинсон обернулся к Локи, тот ласково улыбнулся и резким движением руки указал в сторону купальни. Стоило только переступить порог, а двери за ними прикрыться — впрочем, они предусмотрительно оставили небольшую щель для присмотра за волчонком, — как маг взорвался громким шёпотом:       — Куда ты с ним ходил?! Почему меня не разбудил?!       — Тебе надо было отдохнуть, — резонно отозвался Одинсон. — Чего ты разошёлся? Он сытый, побегал, спать вообще не собирался, я вышел ещё с ним прогуляться, тут уж его сморило.       — Это не ответ, надо было меня разбудить, я побыл бы с ним сам, — взвился Локи.       — Ты ночью плохо спал, — Одинсон старался вести себя спокойно. — Тебе нужен был отдых, а мне несложно за ним присмотреть. Фенрир всё время был со мной, я его из рук не выпускал. Мне показалось, мы пришли к пониманию в этом вопросе. Не нужно отстранять меня от него.       Лафейсон прищурился. Ему казалось, что Тор вовсе не пытался разделить заботу об ульве на двоих, а просто хотел контролировать волка и его самого в придачу. А ещё он почувствовал укол ревности: даже то малое, что Локи хотел присвоить себе, Одинсон пытался отнять у него. Да, Фенрир — чужой ребёнок, ещё неделю назад он знать не знал, что за пределами зелёных лугов и лесов Ульвахейма таится мрачный выжженный Асгард, куда его и заберёт незнакомый ему ётун.       Может, Локи был не самым лучшим опекуном для иноземного ребёнка, но он приложит все усилия, чтобы стать малышу опорой, чтобы тот, подрастая, крепко стоял на ногах. Будет в итоге Фенрир ему благодарен или оскорбится, подобно тому, как оскорбился в своё время Локи, когда узнал, что не являлся родным сыном Одина и Фригги, — покажет время. А пока маг хотел быть для малыша опорой и не желал уступать свою роль, уж если на то пошло, отца даже Тору. Поскольку, несмотря на его поведение, с трудом верил, что Одинсона беспокоил волчонок. А ещё в его голове поселилась мрачная, но справедливая мысль, навеянная воспоминаниями о словах Фортис на коронации. Локи стал считать себя монстром, как только понял, что его асгардский облик лишь туман, ложь, призванная скрыть истину. Яви он миру своё синее лицо, и он снова окажется в статусе врага. Быть единственным монстром в Асгарде — это лишь путь к постоянному самобичеванию, никто никогда не поймёт, какие чувства терзали его душу. А вот Фенрир мог бы понять.        — Фенрир — моя ответственность, а не твоя, — резко бросил Локи, всё ещё возмущённый поведением брата, и мстительно добавил: — А ты лучше задумайся о собственных детях.       Тор помрачнел, но Локи этого не заметил, он хотел выйти, полагая, что тема закрыта, уже потянул ладонь к двери, когда Одинсон схватил его за руку, дёргая обратно. Магу пришлось развернуться. Ничего хорошего взгляд старшего брата не сулил. Похоже, царь оскорбился. А что он, собственно, сказал?       — Ты серьёзно рассчитываешь, что, если я заведу детей, ты благополучно от меня отделаешься? — понял Тор, откуда ветер дул, хотя, положа руку на сердце, он с уверенностью мог сказать, что ему не нужны были дети, во всяком случае, сейчас. А если учитывать, что гипотетическая жена будет требовать к себе внимания, за детьми потребуется уход и всё это вдали от Локи, у Тора от такого расклада темнело в глазах и разбаливалась голова. Тор подозревал, что никогда не будет готов отпустить Локи, дать ему свободу, а забота о Фенрире — это способ доказать брату силу своей любви и привязанности.       — Ты идиот, Одинсон, — зашипел в ответ Локи, выливая на брата ту правду, которую он не хотел слышать или не желал замечать. — Я уверен, твои дети точно не будут помехой в наших отношениях, наша связь тут вообще не причём, если ты об этом. Просто Фенрир мой, тебе ясно? Он мой, потому что мы оба монстры и всегда таковыми останемся. Мы чуждые этому миру, так тебе понятней?       Тор обескураженно открыл рот, он уж точно так не думал.       — Что ты несёшь? Ты вовсе не…       Одинсон не договорил. Терпение мага лопнуло, и он явил свой ётунхеймский облик, демонстрируя царю своё вражеское обличие. Своё истинное я. Кожа потомка инистых великанов стала насыщенно синей, а глаза засверкали рубинами в обрамлении тёмных век. Он давно не принимал подобное обличие, но сейчас ему это удалось без особого труда. Тор восхищённо приоткрыл рот, с жадностью рассматривая лик брата, его кожа была гладкой, словно лёд, синее предгрозового неба, а глаза горели ярче пламени, тёмный шелк волос искрился, будто покрытый инеем. Локи не был похож на тех великанов, которых Одинсон вознамерился одолеть, заявившись в Ётунхейм. Изменив ипостась, Локи остался прежним, хотя сам этого и не замечал.       Он кривил синие губы в самодовольной усмешке, смотрел с вызовом, рассчитывая, что Тор увидит в нём врага и признает наконец истину. Локи — монстр, и ничего с этим не поделать.       — Хватит, Локи, твой облик не делает тебя монстром, — Одинсон покачал головой, он с любопытством рассматривал брата, те изменения, которые произошли в нём, не пугали, не раздражали, Локи по-прежнему был роднее многих для Тора, и, что куда больше его обеспокоило, в своём инистом обличии брат выглядел наглым и эротичным. — И не надо проводить эти притянутые за уши аналогии между твоей сущностью и Фенриром.       — А ты дотронься до меня и надолго запомнишь, что я не такой мягкий и пушистый, какого ты хочешь рядом с собой видеть, — бросил вызов маг, не замечая, как менялся взгляд Тора, как расширялись зрачки, он не подозревал, что Одинсон не собирался сдерживаться.       Тор знал: кожа ётунов обжигает, но в попытке доказать брату свою любовь и преданность он не постоит за ценой, пусть Локи потом будет кудахтать, что он идиот. Тор к такой оценке вполне привык, сейчас было куда важнее доказать этому обиженному ребёнку, что он был важен для Тора в любом своём обличии. Одинсон обескуражил брата своим очевидно глупым поступком: накинулся на него, хватая за запястья и накрывая шипящий проклятья рот своими устами. Одинсон боролся за первенство, притискивая брата к стене, а маг пытался вывернуться, мычал что-то ему в рот. Тор с опозданием осознал, что губы брата его не обжигали, на руках не вскакивали волдыри, не возникло боли, а вместо всего, что можно было ожидать, произошло совсем иное.       Царь Асгарда, как безумный, не мог оторваться от ётуна, как ни пытался возобладать над собой, у него это просто не получалось. Он терзал его губы до лилового багрянца, в итоге подчиняя своей воле. Брат сдался, сладко застонал, закатывая глаза от удовольствия, но стоило только дать ему вдохнуть, как он неразборчиво залепетал:       — Почему тебя не жжёт моя кожа? — задыхаясь, бубнил он, когда Тор принялся то целовать, то покусывать его шею, при этом пытаясь поспешно избавить брата от одежды. Одинсон жадно облизывал шею мага, не в состоянии насытиться его сладким вкусом, теснота в штанах раздражала, но царь не мог оторваться от ётуна, хотелось всего его облизать с ног до головы. — Отцепись, Тор, — застонал маг, когда Одинсон через тунику настойчиво потеребил его сосок, и, задыхаясь, добавил: — Дай мне обратиться.       — Нет уж, — мстительно прошелестел царь Асгарда, прикусил мочку уха, он не отпускал запястье, опасаясь, что маг воспользуется этой возможностью не столько для побега, сколько для перевоплощения. — Я заставлю тебя забыть эти слова, — рычал в шею ётуна Тор. — Ты никогда их больше не повторишь.       — Не смей брать меня таким! — взбрыкнул маг, хотя, положа руку на сердце, напор Тора заводил его с неимоверной силой. К тому же все его попытки принять свой асгардский облик оставались безуспешными, казалось, Одинсон каким-то образом блокировал его магию. Как он это делал, осталось для Локи загадкой.       — Даже не рассчитывай на это, — нежно отозвался Тор, отрываясь от его прохладной кожи, он заглянул в рубиновые глаза и с угрозой добавил: — Ты мой в любых обличиях, ясно тебе?       — Мы не будем…       — Будем! — рыкнул Тор, не позволяя магу договорить.       — Фенрир в комнате, — пискнул Локи, когда брат стал одной рукой стягивать с него штаны, жадно ощупывая синие бёдра.       — Он спит, — лизнув приоткрытые губы, заверил Одинсон, и Локи плюнул на всё, помогая брату избавить себя от одежды. Он уже и не пытался сменить обличие, когда Тор поспешно раздирал на нём тунику, Локи не стал комментировать этот акт вандализма, к тому же ему стало совсем невтерпёж, даже говорить не хотелось лишний раз, что Тор — извращенец почище многих. Вместо этого маг торопливо ослаблял шнуровку на штанах брата, выпуская стоящий колом член. Что-то ненормальное с Локи происходило в тот момент, в нос ударил горячий мускус, он душным облаком объял всё тело. Жадным взглядом впившись в могучий торов член, истекающий смазкой, маг облизнул губы и задрожал в предвкушении. Одинсон обернулся в поисках хоть чего-то, напоминающего смазку, но Локи настойчиво потянул его к себе.       — Давай только очень медленно, ясно? — с угрозой в голосе проронил маг.       Тор понял его без уточнений, даже не стал спорить, подхватил под коленями, подкидывая вверх и снова притискивая к стене.       Тор входил в него так медленно, как только мог, едва справляясь с сопротивлением упругих мышц, Локи задышал часто, вцепился в мускулистые плечи брата и совершенно пропал в мареве незнакомого ему вожделения. Запах, которым несло от Тора, усилился. Раскалённый в печи мёд, замешанный в тесто, аромат разломленной на две половины зрелой жёлтой сливы, дурманящая сладость пижмы и тонкий, едва ощутимый дух яблочной коры смешались в один аромат — Локи закатил глаза от удовольствия.       Чёртов Одинсон был воплощением всего того, что Локи ценил: он напоминал ему о далёком безоблачном прошлом, когда мир был столь велик и интересен, когда они могли свернуть горы вместе, Тор вселял в него надежду на будущее, он являлся опорой и защитой, брат научился его понимать и принимать.       Маг заёрзал задницей, обнимая бёдра Тора ногами, пытаясь сам насадиться до упора на палящее огнём естество, ему хотелось ощутить боль и сладость в объятьях брата, он желал уничтожить последние границы, которые стояли между ними.       — Перестань, — выстонал Одинсон. — Навредишь себе.       — Заткнись, — отрывисто бросил маг, вцепился в волосы брата с силой, превосходящей его асгардскую ипостась. — Давай же, не будь слабаком! — рыкнул он прямо в ухо.       Одинсон с опозданием понял, что реагировать на провокацию было нельзя. Он навалился всем телом, толкаясь вперёд с такой силой, что нутро мага поддалось, впуская глубоко. Тор замер, зажмурился и вовсе не от удовольствия, больно было им обоим, с губ царя сорвался тихий рык, а Локи, стиснул зубы, широко распахнув глаза. Серебряные слёзы катились по синим щекам, маг всхлипнул и часто задышал.       — Боги! Зачем ты так? — сипло вопрошал Тор, с опозданием соображая, что его собственной смазки было катастрофически мало, чтобы облегчить проникновение. Это надо было прекратить немедленно, Одинсон определённо нанёс брату вред. Но Локи очевидно придерживался иного мнения, тонкие губы растянулись в шальной улыбке, заплаканные глаза-рубины сверкали и переливались.       — Я люблю тебя, — едва шевеля губами, произнёс Локи и подался вперёд, накрывая губы Тора своими.       Похоже, Локи не собирался прекращать, и Тору ничего не оставалось, как подчиниться. Он старался двигаться аккуратно, уже и так поторопился, за что точно получит разнос от младшего, когда тот придёт в себя, и одними проклятьями тут точно не обойдётся. Но с губ брата не сорвалось ни одного обличающего дурную сущность Тора определения.       Локи выстанывал его имя на разные лады, а вовсе не кричал о своей ненависти, и Одинсон позволил себе забыться, покрывая поцелуями прохладную шею, он весь растворился в интимном танце, поддаваясь брату в его желании придать соитию некой будоражащей первобытности.       Они кончили практически одновременно, Локи протяжно застонал, запрокинув голову, его руки совершенно ослабли, и он перестал держаться за торовы плечи, зато Одинсон, сливая горячее семя, порыкивал ему в шею и держал крепко-крепко.       Локи чувствовал, как всё его тело от оргазма вспыхивало огнём, скручивало сладкой болью, веки смыкались и он проваливался во тьму, при этом какой-то частью разума ощущая себя нанизанным на член брата, мокрый от пота, дрожащий от вожделения и удовлетворенно сытый.       Момент сладостного единения был нарушен чужим вторжением, Локи готов был поклясться, что ощутил, как его плечо осторожно сжали, кто-то обнял со спины, где вместо стены оказалась вязкая тьма, и слова, пронизанные горечью, тоской и любовью, обожгли у самого уха: «Я всегда любил тебя, сынок. Но слишком поздно понял, что ни разу не сказал тебе об этом».       — Пап! — звонко и, пожалуй, даже истерично воскликнул Локи, узнавая в потустороннем голосе Одина. Тьма рассеялась так же быстро, как и обняла мага, он только и успел снова крикнуть: — Пап, подожди!       В душе что-то оборвалось, он не знал, зачем хотел удержать нечто невидимое, обладавшее голосом отца. Всё и сразу навалилось на него в один миг, он не хотел злорадствовать, даже оскорблять, он лишь хотел продлить это мгновение.       — Локи? Мой хороший, что такое? — это уже был голос Тора и его обеспокоенный тон.       Открыв глаза, маг понял, что брат держал его на руках, совершенно растерявшийся и, судя по всему, полуголый. Сказать, что после их с Тором варварского соития ему было очень больно, пожалуй, нет, а вот дрожь скользила по телу волнами. И непонятно, что именно было тому причиной: горячность брата или слова отца. Возможно ли, что это действительно Один или просто разум у Локи помутился?       — Мы немедленно идём к целителям, — голос Тора дрогнул.       Локи тут же всполошился:       — С ума сошёл?! О боги, Фенрир спит, а мы тут устроили! Да поставь ты меня! — Локи постарался собрать все свои силы, чтобы удержаться на ногах, когда царь осторожно опустил его на пол.       — Локи…       — Тихо, — шикнул маг, заглянув в дверную щель, волчонок даже и не думал просыпаться, сопел себе в подушку. — Он спит, всё в порядке. Ещё раз скажешь о целителях, я тебе язык откушу, честное слово.       Маг едва успел договорить, как схватился за косяк и только сейчас понял, что всё ещё был в облике ётуна, через секунду он уже смотрел на свою светлую ладонь, а другую резко прижал к животу. Тор стоял над ним сзади и не собирался отставать. Конечно, идея обратиться к целителям не блестела особым умом, но состояние брата его сильно взволновало.       — Ты потерял сознание, Локи, и я, кажется, тебя порвал, — Одинсон чувствовал себя не в своей тарелке, он не хотел навредить брату, но сделал это. — Чёрт возьми, тебя нужно осмотреть.       — Лучше приведи себя в порядок, — нервно отозвался маг, глянув на стену, к которой прижимал его брат, но ничего не увидел, кроме каменной кладки.       — Локи, тебе нужна помощь.       — Вот ты мне и поможешь.       — Я не целитель!       — Вот и научишься.       Голоса сыновей словно становились всё дальше и дальше, их образы плыли в мареве тьмы. Один улыбался с лёгкой грустью и странной тревогой. Ну вот, он увидел их, этих глупых мальчишек. Слова Хель обрели доселе непонятный смысл. Тор склонял Локи в свою сторону, в свою постель, манил его к себе, как мотылька на огонь, но не для того, чтобы спалить дотла, он привязывал брата к себе, и даже Одину с другой стороны бытия было видно, как переливались ауры принцев, когда они занимались любовью.       Один не порицал. А зачем? Не его это дело. Хотя он и не ожидал увидеть картину, которая ему предстала, но лицезрел не только акт вожделения, но и зарождения новой жизни. Эти взрослые, но всё ещё бестолковые неслухи понятия не имели, что их ждало впереди, а Один уже догадывался, к чему приведёт это соитие. Зловещие норны уже сплели судьбы его сыновей, навязали узлов на тонких нитях, никто не развяжет.       К счастью, он успел сказать Локи те самые слова, которые рвали ему душу, не позволяя забыться в царстве Хель. Пожалуй, больше он всё равно не успел бы сказать, ас уже чувствовал приближение сущностей, следящих за порядком в посмертных чертогах. Хель будет в ярости, это точно.

***

      Спорить с Локи оказалось бесполезно, и Тор не стал. Маг возложил на него очень ответственную работу: осмотреть себя. Одинсон чуть со стыда не сгорел, хотя, наверное, дело было не в стыде, а в том, что он испытывал вину за своё поведение. Локи, в свою очередь, только насмехался над ним, но по-доброму, да ещё подначивал.       Одинсон залепетал свои оправдания, но маг его прервал и заверил, что это их общая вина, а по сути ничего страшного не произошло. Тор так не считал, но язык прикусил и замолчал. Как и предполагал, Тор обнаружил кровоточащие разрывы, которые сам Локи отчего-то посчитал незначительными, возможно, для богов это и было незначительно, но Одинсона это совсем не успокаивало. Маг, в свою очередь, всё же попросил сделать для него кое-что, а именно обработать повреждения внутри заживляющей мазью. Одинсон покрылся красными пятнами от смущения, когда стал осторожно вводить в растянутый вход два пальца, при этом Локи стоял у стены, тихо охая от его плавных движений внутри. И, похоже, они были едины во мнении, что процедура врачевания грозила закончиться вторым актом.       — Локи, — рыкнул Одинсон, раздражённо. — Ты не помогаешь мне, а только хуже делаешь. Молчи, ради богов.       Локи хихикнул. Тор мог быть до одурения нежен, когда этого требовала ситуация, но, пожалуй, если его провоцировать, он сорвётся.       — Извини, — отозвался маг.       Закончив с осмотром, они прошли в спальню, где Лафейсон настоял на том, чтобы Тор надел пижамные штаны, которые маг ему одолжил, и сам надел пижаму, опасаясь, что два обнажённых мужика с утра не самое лучшее зрелище для глаз ребёнка.       Уже засыпая, Локи позволил себе совсем недолго поразмыслить над тем, что Один видел их с Тором в компрометирующей позе, пожалуй, эта сцена должна была вызвать слова презрения, низвергнутые на голову Локи проклятия, но точно не признание в отцовской любви.       Возможно ли, что Один ухитрился разорвать пелену потустороннего мира только ради этих слов? Кто позволил ему это сделать — доблестные валькирии в Вальхалле или владычица Хель? Или это всё просто плод его буйного воображения в момент высшего наслаждения? Он просто потерял сознание, и то, что он старался запрятать поглубже в самые дальние уголки подсознания, всплыло в самый неподходящий момент?       Тор глубоко вздохнул и прижался ещё теснее своей грудью к его спине сзади, обнимая рукой за талию. Брат буквально источал жар, а Локи, в свою очередь, погладил Фенрира, свернувшегося в клубочек, он мерно посапывал, и маг допустил желанную мысль в своё сознание. Волчонок перешёл опасный рубеж и остался с ним.       Локи ещё не знал, стоило ли рассказывать Тору о том, что он услышал во тьме. С одной стороны, ему хотелось поделиться, а с другой — неизвестно, какой будет реакция брата. А ещё Локи просто думал оставить эти слова Одина при себе как самый ценный артефакт, который когда-либо держал в руках. Пусть он источал слабый и тусклый свет, но зато постоянный, не тухнущий.

***

      Хель бушевала. От её отрывистых слов туман вздрагивал и становился зловонным. У подножия тёмного трона Один стоял, опустив голову, и, как мальчишка, которого отчитывала мать, молча слушал речи богини.       — Я ведь знала, что ты обязательно предпримешь какую-то глупость! — снова и снова корила себя богиня, она стояла над троном и разгневанно взирала горящими глазами на Одина, ссутулившись и растопырив пальцы, как коршун. Где-то неподалеку донёсся леденящий душу вой Гарма. — Ох, Один, ты столь же глуп, сколь силён! Как же такое возможно?! Сил появиться среди живых тебе хватило, а ума сдержать свой глупый порыв — нет!       «Я всего лишь хотел сказать, что люблю его не меньше Тора», — мрачно подумал Один, и тут же его мысли были услышаны богиней смерти.       — А о том, что Локи будет снова и снова терзать свою душу, ища ответ, ты не подумал?! — закричала Хель. — Мёртвым нет места среди живых! Нельзя смущать умы тех, кто находится за пределами моих владений! Их тоска по тебе никому не поможет, понимаешь ты это или нет?!       Один не поднимал глаз, не хотел мириться со своим положением, не признавал безвыходность ситуации и не желал считаться с тем, что его путь был окончен. Его душу разъедали опасения, тем более они усилились, когда он осознал до конца, что Локи подпустил к себе мужа, принял его семя в обличии ётуна, ведь была и другая, не менее опасная тайна, относящаяся к младшему сыну, которую старый царь хранил с особым опасением.       Мужчины-ётуны обладали способностью к репродукции. Подобная практика в Ётунхейме — большая редкость, поскольку обычно мужчины способны были выносить ребёнка и ведьмы тех племён могли вытащить ребёнка из утробы, но материнский организм мужчины не способен к быстрому восстановлению, как у женщин. Обычно мужчины умирали после родов.       — И ты пойми, — вдруг Один поднял голову, без страха взирая на лицо богини. — Не будет мне покоя здесь, тем более теперь.       Хель подобралась, выпрямилась, гордая, как властительница всех девяти миров, и со вздохом ровно произнесла:       — Ты увидел то, что не должен был, — покивала богиня и требовательно спросила: — Что именно?       — Интимную часть их жизни, — ответил Один без утайки. — И знаю, к чему это приведёт.       Хель как-то переменилась в лице, губы дёрнулись в полуулыбке, отчего её двойственный лик показался одновременно особо ужасающим и нежным.       — Локи принял семя Тора в обличии истинном, — продекламировала Хель со знанием дела. — Тебя тревожит исход для Локи? Я не собиралась говорить тебе об этом, но, как видно, у меня не остаётся возможности держать это в тайне.       — Мне и так уже ясно, что Локи понесёт, — дрогнувшим голосом произнёс всеотец. — Только одно скажи, царица, он останется в живых, когда разродится? Я чувствую, ты точно знаешь, что грядёт.       Хель кивнула, всё шло по плану. Она могла из вредности помучить старика, но не стала.       — Локи выносит наследников Тора и произведёт их на свет, а потом… — Хель замерла на миг, рассматривая Одина, тот ждал её ответа с вывернутой наизнанку душой, он любил Локи, теперь в этом не было сомнения, но глупость живых порой переходила всякие границы, они никогда не говорили вовремя о своих чувствах, а после неизбежно мучались от собственной нерешительности. — Локи суждено вырастить своих детей.       Оснований не верить Хель у Одина не было, не сказать, чтобы его сильно успокоили слова богини, но это было лучше, чем мучиться от незнания.       — Благодарю тебя, — кивнул всеотец.       — Лучшей благодарностью мне будет, если ты больше не станешь вмешиваться в жизни тех, кто находится по ту сторону, — серьёзно отозвалась богиня.