***
Возвращался в казарму Эредин очень неспешно. Но чем дальше он удалялся от покоев правителя, тем больше испытывал довольство собой. Беспокойство, что одолевало его совсем недавно, улетучивалось по мере того, как Глас обдумывал свое новое положение. Должность командующего открывала перед ним новые возможности. Стоило ему представить их масштаб, как он сразу же пытался остепенить себя и не позволить голове закружиться. Эредин шел медленно. Носом втягивал вечерний воздух, насыщенный сладкими запахами городских садов. Голова всё же кружилась.Глава 3. Желания и обязательства
14 октября 2018 г. в 09:40
Ему не хотелось в этом признаваться, но Эредин всё же немного нервничал перед встречей с правителем. Нет, он не чувствовал себя виноватым и не боялся отвечать за то, что сделал с новобранцем. По правде говоря, Глас был уверен, что эта проблема вообще не стоит того, чтобы обсуждать её с самим Аубероном Муиркетахом. Он бы хотел, чтобы поводом для их беседы стал не дурацкий инцидент на тренировочной площадке, а нечто другое — то, что связывало их, когда Эредин был ребенком под опекой Муиркетаха. То, что вместе со взрослением эльфа растворилось в годах и обстоятельствах.
Если у вождя и были фавориты среди подданных, то Глас смело относил себя к их числу. Так уж сложилось, что Ауберону пришлось закладывать фундамент государства на диких землях, ставших новым домом ораве обездоленных детишек, среди которых Эредин уже тогда выделялся предприимчивостью и любовью к труду. Юный эльф был доволен собой, и Ауберон это довольство разделял, всегда поощряя того за верную службу и приверженность их общему делу. За благие дела Эредин получал внимание правителя и почти отеческую заботу. За внимание и заботу, а также за проявленную мудрость по отношению к чужому ребенку, Ауберон получал почти обожание.
Во всяком случае, так было раньше. Теперь, когда повзрослевший Эредин не нуждался ни в чьей заботе, а Ауберон обзавелся целыми сотнями обожателей, все стало иначе. Перемены в их отношениях произошли еще до того, как народ Aen Elle потерял могущество Aen Hen Ichaer, а Ауберон Муиркетах — дочь. И сейчас Глас идет к нему, как нашкодивший воспитанник, и не знает, чем закончится эта нелепая история. Оттого и нервничает слегка.
Тандрис провел его до самих покоев правителя, но, вопреки ожиданиям, не вошел туда. С плохо скрываемой ненавистью он кивнул на дверь и, напоследок одарив Эредина недобрым взглядом, удалился прочь. В поведении командующего было нечто странное — плохо сопоставимое с его обычными манерами. Глас смотрел ему вслед и понимал, что ситуация спровоцировала у того слишком много эмоций, не совсем достойных его возраста и положения. И причина тому кроется гораздо глубже, чем показалось сначала.
Эредин подозрительно прищурился. В тот момент он жалел, что его собственная страсть помешала думать взвешенно и проявить хоть чуточку проницательности. Быть может, тогда бы он не чувствовал себя дураком перед встречей с Аубероном. Но затягивать время ради бесплодных размышлений он не хотел, и поэтому тихонько постучал и отворил дверь.
В покоях правителя ничего не менялось с годами. Стены свежих холодных тонов, изящный письменный стол у огромногоо открытого окна — всегда чистый и убранный, для посетителей — стулья с удобной резной спинкой и даже мягкие подушки на полу. Это было пространство, наполненное воздухом и тишиной. Но это была не та тишина, о которая говорят «жуткая» или «давящая». Ощущение, что испытал Эредин, попав в обитель Муиркетаха, скорее можно было назвать комфортным, чем тревожным.
Сам правитель ожидал его, сидя за столом.
— Здравствуй, Эредин, — проговорил он и жестом указал на один из свободных стульев напротив себя.
— Здравствуй, — осторожно поздоровался тот и занял предложенное место.
Ауберон не смотрел на гостя. В руках у него был чистый лист бумаги, который, казалось, целиком завладел его вниманием. Ловкими движением пальцев Ауберон сложил лист пополам, загнул два уголка и снова сложил. Некоторое время смотрел на свое изделие и молчал.
Эредин тоже смотрел. И понимал, что ему никогда не хватит проницательности, чтобы разгадать значения того, что делал его правитель. Кто-то мог бы подумать, что бумажные фигуры — это баловство, коим не пристало заниматься взрослому эльфу, тем более, монарху. Но Ауберон часто думал не так, как другие. В конце концов, именно он, а не кто-то другой, принял на себя ответственность за судьбу израненного эльфского народа и привел его к исцелению. Одним только богам известно, как разум одной особы справился с этой задачей.
Ауберон разогнул лист, распрямил загнутые уголки и положил перед собой. Бумага осталась смятой в местах недавних перегибов, и вес тонкой ладони эльфа не помог ей принять изначальную гладкую форму. Правитель вздохнул.
— Ты возбужден. И зол, — заметил Ауберон, по прежнему глядя только на испорченный лист. — Почему?
— Я не зол.
Муиркетах прекратил свои попытки разгладить бумагу и посмотрел на подданного.
— Когда-то ты был искренним со мной.
Эредин хотел бы добавить «Как и сейчас», но не смог. Ауберон смотрел на него очень внимательно, не давая шанса на ошибку: слукавь Глас хоть немного, - его мудрый правитель тут же будет об этом знать.
— Не сочти за неуважение, — лейтенант негромко прочистил горло, — но я подумал, что говорить о солдатской рутине тебе не интересно. Особенно сейчас.
Ауберон еле заметно грустно улыбнулся. Ничего не добавил, будто ожидал от Гласа больше объяснений. Чаще слушать, а не говорить — умение Муиркетаха, которое развилось у него с годами и горьким опытом.
— Я зол, потому что бездействую, — всё же признался Эредин.
Ауберон не отводил внимательного взгляда от подданного. Это не было испытанием для Эредина — он смотрел прямо в глаза повелителю, позволял читать себя как открытую книгу. Если в высказываниях его ограничивал придворный этикет, то в молчании у него было больше свободы.
— Я наблюдаю другое, — после минуты тишины сказал Ауберон.
В голове Эредина сразу всплыл образ ледяных чудищ, которых они с Нитралем прятали в пещере и которых уже стало на одно больше, благодаря стараниям колдуна. И как раз о гончих он говорить не желал. Держать в тайне их производство было необходимостью. Глас не хотел бы, чтобы этот многообещающий эксперимент с магией пресекли до того, как он докажет пользу и эффективность магических существ. Нитраль говорил, что заимствование материи из Пространства грозит потерей равновесия во Вселенной. Но пока доказательств тому не было, и эльф тщательно оберегал гончих от разоблачения.
Легкий румянец лег на щеки Эредина. Какова вероятность того, что Ауберон каким-то образом догадался про изобретение Нитраля? Эльф постарался не думать об этом и придал своему лицу самое непринужденное выражение.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты ведь не только солдатской рутиной занимаешься. Правда, Эредин?
Бесспорно, это был наводящий вопрос. Но Эредин держался стойко, не отводил глаз. На лице Ауберона не читалось ни гнева, ни подозрительности. Только блеск живого интереса едва мерцал в утомленном взгляде свинцово-серых глаз.
По меркам эльфов их правитель уже пребывал в почтенном возрасте, но внешне это почти не проявлялось. Года лишь немного коснулись тела, чуть ссутулив ему плечи. Лишь несколько седых прядей в светлых волосах и редкие морщинки в уголках рта говорили о том, что Ауберон старше Эредина. От большинства молодых эльфов Муиркетах отличался скорее выражением лица. В плотно сжатых губах угадывался полный контроль над эмоциями, выработанный в пережитом горе. Ровная линия бровей не имела надломов, как и железная воля правителя. И, пожалуй, самыми красноречивыми у него были глаза — отражающие острый ум и абсолютно лишенные юношеской страсти.
С самого детства Эредин очень хотел быть похожим на него. В поступках Ауберона он всегда видел мудрость и справедливость. Получить от него одобрение означало еще один пройденный шаг к тому совершенству, к которому стремился Эредин в своем желании стать таким же сильным и могущественным, как его кумир.
И ныне, впервые в жизни, Глас пошел другой дорогой.
— Не только, — осторожно подтвердил Эредин.
Ауберон еще некоторое время удерживал воспитанника цепким взглядом и снова вернулся к своему листу бумаги. Согнул его в другом месте, постарался под иным углом придавить ранее смятые уголки. Но бумага, как эльфская память, хранила на себе следы воздействия и не хотела складываться, как следует.
— Расскажи Эредин, ты помнишь свое первое убийство? — вдруг произнес Ауберон после очередной безуспешной попытки сложить лист.
Глас не ожидал подобного вопроса. Он не имел представления, к чему приведет его ответ и решил быть честным хотя бы сейчас.
— Еще как.
Первым существом, погибшим от руки Эредина, был dh'oine. Это произошло еще в старом мире — в самом начале восстания. Его, вместе с другими детьми, вывезли из города, чтобы спрятать в близлежащих лесах на время массовых волнений в эльфских поселениях. Конфликт между эльфами и людьми достиг точки кипения, планировалась первая военная акция Аэлирэнн. Родители Гласа были первыми, кто присоединился к восстанию. Это означало, что малолетнему Эредину была уготована судьба беженца до того момента, пока всё не устаканится, и эльфы не вернутся в свои дома. Правда, лелеянный в мечтах момент так и не настал. Но перед исходом в новый мир Эредину, укрывшемуся в лесу с другими детишками, довелось пережить небольшое приключение.
Их все же нашли. Два пьяных реданских солдата обнаружили в чаще небольшой лагерь, где ночевали пару десятков эльфских детей и подростков. Охраны как таковой у них не было — всего один взрослый эльф, вызвавшийся покинуть основные повстанческие силы и сопроводить детей в безопасное место. Конечно, стоило бы привлечь к этой задаче больше бойцов, но спешка и плохая организация действий в целом привела к тому, что один против двоих попросту не выстоял.
Два ублюдка получили раздолье для осуществления своих самых отвратительных фантазий. Детвора разбегалась по лесу, разворачивалась будоражащая кровь погоня. Когда нагнали и повалили на землю одну из эльфских девочек, Эредин не смог бежать дальше. У него не было оружия, чтобы противостоять двум обмундированным dh'oine, но он все же решился на отчаянный шаг. В помощь ему пришлась обычная толстая сухая палка, что валялась на сгнивших листьях.
Эредин прекрасно помнил, как отчаяние смешалось с безумием, как взор застилала странная красная пелена. Тогда он поднял палку, переломил её надвое, в результате чего у него в руках оказался на удивление удобный острый штырь на месте перелома. Реданцы настолько были увлечены предстоящим развлечением, что даже не услышали характерного сухого треска. Эльфу даже не пришлось к ним красться.
Девочка истошно кричала. Один мерзавец задирал ей юбку, другой удерживал тонкие руки. Эредин зашел за спину первому и метко ударил импровизированным копьем в незащищенный шлемом затылок. Острие прошло насквозь где-то ниже его подбородка, кровь тяжелыми толчками потекла на оголенный живот эльфки. Второй солдат на мгновение оторопел от картины, освещаемой бледным лунным светом. Секундного замешательства хватило для того, чтобы Эредин вытащил штырь из горла убитого и пробил им глаз второго монстра.
Таким образом маленькая эльфка была спасена, а Эредин открыл послужной список своих убийств.
Конечно же, Ауберон прекрасно знал о том случае. Гораздо позже, когда эльфы покинули старый мир и обосновались на новых землях, Эредин слышал в свой адрес слова благодарности, а также искреннего восхищения, ибо никто не ожидал от ребенка подобной смелости. Но будущий правитель Aen Elle был среди тех, кто придал поступку Гласа гораздо большее значение.
— Ты убил, чтобы защитить. Но не себя, а другого ребенка. Подозреваю, что, будучи в столь юном возрасте, ты еще не знал, что такое долг и обязательства. Тебя направила на убийство иная сила.
Эредин пожал плечами.
— Мне просто хотелось это сделать.
Ауберон продолжал мучить лист бумаги.
— Твое желание спасло жизнь эльфке.
Наблюдая за манипуляциями повелителя, лейтенант молчал и пытался понять, к чему тот ведет. Он не знал, стоит ли как-то комментировать этот факт. Вопреки ожиданиям многих, Глас никогда не хвалился тем поступком. Скорее, предпочитал не возвращаться к той ночи и не обсуждать детали кровавого происшествия. На самом деле, убийство реданцев не слабо возбудило совсем юного Эредина — он даже немного стыдился тех волнительных чувств, что в тот момент охватили его тело.
Думал ли он тогда о девочке, которую героически спасал от страшной участи? Нет.
Ауберон и не ждал, что воспитанник что-нибудь добавит к сказанному. Казалось, его вниманием целиком завладел лист бумаги в его изящных руках. Лучи заходящего солнца проникли сквозь распахнутое окно и заиграли на украшенных драгоценными камнями высоких наручах повелителя. В итоге он снова расправил лист и бросил его на стол. Бумага покрылась еще большим количеством складок и перегибов. Очевидно, что такой смятый и перепорченный экземпляр уже не сможет превратиться в изделие.
— Каждый из нас несет ответственность за то, что делает, — вдруг заговорил Ауберон, сменив тему. — Надо понимать, что любой поступок имеет свои последствия. Их не стереть и не загладить, если решение оказалось неверным.
Эредин внимательно посмотрел на правителя, их взгляды пересеклись над помятым листом. Ауберон спокойно продолжил:
— Власть нельзя доверять тому, кто ее не осознает.
Теплый солнечный свет заполнял пространство в покоях, и бледные лица эльфов окрасились горячими красками наступающего вечера. Мгновение, застывшее между ними, искрилось покоем и внезапно наступившей мягкой тишиной. Но не смотря на это, Глас чувствовал, как странное напряжение сначала сковывает его руки, а потом и все тело.
— А ты осознаешь, Эредин?
Он словно ждал этих слов. Ждал и боялся. Однако, на вопрос стоило ответить уверенно и абсолютно правильно.
— Осознаю, — прошептал он.
Ауберон склонил голову набок. Волнение поднималось где-то по позвоночнику и мешало концентрации в столь необычный момент. Бесспорно, он видел все эмоции Гласа. Замечал огонь в нефритовых глазах Эредина, который невозможно было спутать с настырным солнечным отблеском. Но все усилия, направленные на то, чтобы взять себя в руки, заканчивались для молодого эльфа только ускоренным сердцебиением.
— А я вот до сих пор — нет, — Ауберон говорил подчеркнуто спокойно, скользя холодным взглядом по каменному лицу Эредина. — Потому что не всегда могу отличить обязательства от своих желаний. Совсем как ты, когда убил палкой тех dh'oine. Но время вносит разъяснения по этим двум понятиям.
Эредин облизал пересохшие губы и тихо произнес:
— Это так.
Ауберон поднялся. Неспешно прошелся к окну и замер. Эредин не смел нарушить молчания, что затянулось на длинные бесконечные минуты.
— Ты займешь место Тандриса, — спустя некоторое время четко проговорил Муиркетах, отстраненно глядя на улицы Тир на Лиа.
Эредин неверяще смотрел на своего повелителя, на его точеный строгий профиль, украшенный выражением абсолютного спокойствия. У него же в груди вскипал горячий водоворот противоречивых эмоций. С одной стороны он был безумно рад, а с другой — не мог отделаться от чувства, что предал доверие Ауберона, еще не успев его получить. Это был тот щекотливый момент, когда молодой эльф мог реабилитировать себя, но не стал этого делать. Искренность Эредина стоила того расположения, что оказывал ему Муиркетах. И даже целиком осознавая это, Глас так и не заговорил о своих секретах. Молча принял милость правителя — дар, которого, вероятно не заслуживал.
— Ты можешь идти, Эредин.
Он хотел было что-то сказать. Например, «спасибо». Или озвучить свои обещания насчет того, что не разочарует Ауберона. Но вместо этого молчал, не найдя нужных слов.
— Тебя ждет много работы, — добавил монарх, тем самым дав понять, что разговор окончен.