Готэмская поджигательница или подружка братьев Валеска.

Разрушенный амфитеатр встретил меня тишиной. На окнах болтались догнивающие занавески, пол скрипел от каждого шага, а по какому бы стулу я не бил, ошметки пыли поднимались чуть ли не до потолка. По скрипучей лестнице поднимаюсь на сцену и сажусь в центре, скрещивая ноги в позу лотоса. Марси врала самой себе больше, нежели кому-нибудь из нас. Она все еще меня любила. Любила, но не хотела этого признавать. Закрываю глаза и потираю губы. Я все еще чувствую вкус ее вишневой помады, а на перчатке остается след. Чертова девушка засела слишком глубоко в моем израненном сердце. Удивительно,что мой братец,так быстро присвоил себе то,что ему не принадлежит. Едва ли надолго.Позади взводится курок, но я не дергаюсь и не пугаюсь.Ещё бы,я изначально был уверен,что здесь не один. — И вот ты опять жив, — этот надменный голос, упекший меня в психушку. — Джимбо, у тебя проблемы с эффектными появлениями, — открываю глаза и вижу комиссара полиции. Он сидит в первом ряду, в длинном плаще и с улыбкой на лице. А дуло пистолета смотрит прямо в мое сердце. — Не без помощи одной красивой Гордон, — я склоняю голову вбок, наслаждаясь, как эмоции на лице Джима меняются. — Ты сделал ее такой. Превратил в монстра, — он почти выплевывает последнее слово, а внутри меня разгорается огонь. Огонь ненависти к человеку, что так ненавидит свою единственную племянницу. — Не я, друг мой. А воспитание. Видимо задатки были где-то глубоко внутри, — прикасаюсь к сердцу, отталкивая мысли, что Марселла стала такой из-за меня. — Я просто дал ей выбор. Быть жалким человечишкой или вознестись повыше. - я театрально вздыхаю с необыкновенной невинностью смотря на Джимбо. — И это все был только ЕЁ выбор.И нечего устраивать тут всю ту же драму, о том какой я плохой и как нечестно я обманул твою невиновную племяшку. - по детски пробурчал я,почти что прохныкав, отмечая как нервно дернулась бровь у старшего Гордона. — Выбор? Воспитание? Что ты городишь? — комиссар не выдерживает и подскакивает с насиженного места.Я без удивления продолжаю. — Оу, а она не рассказывала тебе? Твой любимый брат порол девочку каждый день за любую шалость или провинность. Даже за четверку в школе. Почему ты думаешь, она никогда не стрижет волосы? Или носит одежду, избегая вырезов на спине? Шрамы, Джимбо. Похлещи моих. Она скрывает их. Скрывает так, как может, — тайна Марселлы вышла наружу. Та тайна, что она просила меня никому не говорить. — Ты не упоминала о них, — до этого я не обращал внимания на шрамы, что исполосовали спину девушки. В темноте их особо видно не было, но теперь при свете дня, когда Марси вышла из душа и убрала влажные волосы набок, они проявились. Длинные, исчерченные полосы. Много полос. В голове мелькает куча мыслей о них, но я не спешу озвучивать, просто молча смотрю с немым вопросом в глазах. — Это подарок от папы. Каждая провинность, каждая прогулка с мальчиком или оценка в школе. По спине, чтобы никто не увидел, — она заметно смущается и слегка краснеет, останавливаясь у зеркала. Подхожу ближе, становясь прямо позади ее спины. Без слов спрашиваю, имею ли я право прикоснуться к ним. Марс смотрит на меня из зеркала и кивает. Легкими движениями пробегаюсь по шероховатости шрамов. Кое-где глубже, где-то совсем не глубокие, поверхностные.Провожу всей ладонью,сразу задевая несколько шрамов,убедившись в том,что мои касания не причинили лишнего физического или морального дискомфорта,продолжаю,останавливая руку где-то в районе поясницы,но не убираю руку. — Чем он это делал? — знаю, что пробуждаю в ней неприятные воспоминания, но я должен узнать. Чисто для себя должен. Знал ли я, там, в Аркхэме, что простая медсестра, нужная мне лишь для того, чтобы выбраться, так глубоко засядет в душу? Нет. Конечно, нет. Я понимал, видел заранее, что мы похожи. — Кожаный кнут. Таким обычно лошадей погоняют, — на ее лице читалось отчаяние и не сдержавшись девушка горько усмехнулась. — Не думаешь ли ты, что я тебя брошу после такого? У меня шрамов больше,уж поверь. — провожу губами по каждому,даже медленно оседая на колени,не упуская ни один шрам, давая девушке понять, что не собираюсь отворачиваться от нее и тем более соблазн был слишком велик... — Она таила обиду. Сильную обиду на своего папашу. И была вне себя от счастья, когда тот умер. Из двух зол, Джим, она выбрала меньшее. Тебя, — я указываю на него пальцем. Гордон переваривал предоставленную мной информацию,наверняка обдумывая лгу я или нет. — Она никогда не говорила, — рука с пистолетом медленно опускается, а взгляд не выражал ничего,на секунду показалось,что для него это было равносильно тому,словно он узнал, что Марселла всего-навсего все детство не заправляла кровать. — Как в таком можно признаться? Ее обида, огонь ненависти, что полыхал внутри, вырвался наружу вот в таком виде. В виде пламени, что подчиняется ей и танцует вокруг нее, будто это не просто Марселла Гордон, а греческий бог огня Гефест, — я продолжал давить на комиссара, максимально причиняя боль. Ту боль, коей подвергалась его племянница, раз за разом, удар за ударом.И ни капли не жалел об этом. — Брат поплатился. Теперь твоя очередь. Коробку все же ты ей подсунул, — он вновь поднимает пистолет, наставляя его на меня. Поднимаю руки вверх, сдаваясь. — Скажи племяннице, что я все равно ее люблю, — на лице расцветает улыбка, а Гордон морщиться. Но не от омерзения ко мне, а от боли. Пистолет в его руке начал плавиться. — Ну, дядя Джим, я же его только воскресила! Не порть веселье, — ее голос эхом разносится по зданию амфитеатра. Ее внешний вид не изменился, в руке по-прежнему был шлем. — Куколка моя... Ты за мной? — с улыбкой на лице поднимаюсь с пола и перепрыгиваю через ступеньки,задорно подмигнув ей. — Идем, сладкий. Время деньги. Пока,дядюшка, — она машет комиссару кончиками пальцев и берет меня под руку, поскорее выводя наружу. Волнуется. Я польщен.