Береги честь с Новой

Хельга разглаживала складки на платье, хотя изорванные тряпки, надетые на неё, уже мало походили на платье. И разглаживать складки совершенно необязательно, но её это не волновало, она просто не знала, чем ещё может занять себя. Её младшая сестра лежала в другом конце тесной камеры и считала многочисленные трещины в камнях. Хельге стало спокойней за Милу, когда она перестала часами плакать, свернувшись на стоге сена, который приходился им общей кроватью. Хельга безумно хотела есть, в её животе была пустота, но она не могла попросить еды. Ей вообще не хотелось связываться с отвечавшими за их заточение. Было мерзко от мысли, что они начнут на неё жадно смотреть со своими небритыми рожами в синяках и шрамах, и улыбаться ртами, в которых первая половина зубов выбита, а вторая сгнила. И ещё хуже были другие вещи, которые разбойники делали с ней и Милой, но Хельга надеялась это не вспоминать. Светло здесь было только днём, как сейчас. Это благодаря маленькому прямоугольному окну, которое осталось единственным средством связи с внешним миром и напоминанием о нём. Ещё напротив висел факел, но так далеко, что его свет не мог достать до камеры, он казался лишь каким–то дальним огнём, вокруг которого собралась страшная тёмная неизвестность. Ночью эта неизвестность пробиралась в камеру, когда небо, будто предатель, теряло свою светлость. Тогда Хельга и Мила не собирались спать, потому что в принципе боялись этого, но усталость брала своё, и они вместе ложились и согревали друг друга в стоге сена, стараясь как можно меньше вдыхать смрад, доносившийся из самого тёмного угла их камеры, который они сделали отхожим местом. Мимо проходили два головореза. Их галдёж разносился на всю округу, так что Хельга услышала их сразу, как только они спустились в темницу. Она надеялась не слушать из разговоры о злых вещах, но до неё доходило каждое слово. Они вели беседу об одном из своих, возмущаясь тому, как он забрал себе большую часть добычи после налёта на караван. Обычно их темы были намного хуже. Когда они ушли достаточно далеко и их разговор не доносился до Хельги, она опять вспомнила о своём голоде. Их швырнули в камеру четыре дня назад, и с тех пор к ним приходили головорезы, иногда один, иногда несколько раз. Или их самих выводили на общую пирушку. Но за сегодняшний день их никто не тронул, и свою половину буханки хлеба с кружкой воды они не получили. Мила ещё надеялась, что им дадут еду, но Хельга не верила. Она знала, что они их больше не будут кормить за ненужностью. Они уже надоели головорезам, и те, видимо, привели новых шлюх, с которыми развлекаются. Хельга не пыталась скрыть от себя правду – теперь они были только шлюхами. Ещё дома, когда она втайне от матери отдыхала в кабаке, она слышала истории о том, что делали с пленными девушками и как над ними издевались. Поэтому она сама боялась, как бы ей не отрезали уши или язык. Время шло в томимых раздумьях за разглаживанием искромсанного головорезами в порыве похоти платья. Оранжевые оттенки неба давали понять, что уже был закат. Скоро через окно пойдёт ночной холодный ветер. В позднее время здесь не было тихо. Сейчас головорезы закатывали пьянку. Как и в прошлые дни, через пару часов будет слышен погром посуды и столов вперемешку с пьяными криками. Сюда в темницу притащат особенно буйных и запрут в соседних камерах, пока они не протрезвеют. И может, заодно заберут её с сестрой на потеху продолжавшим пить. У них бы появилась тогда возможность поесть, но эта мысль не радовала Хельгу, во многом за счёт унижений и позора, которые они переживут в очередной раз. Но беспорядки начались сразу. Это привело Хельгу в ужас. До её слуха доходил погром, по которому она могла представить летящие кружки и ломающееся дерево. Крики были громче, чем обычно. – Сестра, что это? – переполошилась Мила. – Как обычно, эти ублюдки нажрались, – ответила Хельга. Она не хотела заставлять Милу тревожиться, потому что сама боялась, и надеялась, что сестра не заметит в темноте дрожи её тела. Наверху происходила зверская потасовка и неизвестно, чем она может закончиться. И самое страшное, головорезы могут вспомнить о них, а Хельге и Миле останется только ждать своей участи запертыми в камере, где единственным источником света был тонкий луч, проникавший через маленькое окно. И где было тошнотворно дышать, потому что разило смрадом отходов. Хельга передёрнулась. Худшее произошло: кто–то спускался. Среди темноты коридора не было ничего видно, но шаги доносились всё ближе. Хельга подобралась к Миле. Она, не прикладывая руки к груди, знала, как неистово её сердцебиение. Они видели за решёткой чёрную фигуру, вставившую ключ в замок. Скрипящий звук открывания пронёсся у неё в голове. Она запаниковала от того, с каким остервенением был отброшен ключ, и задавалась вопросом, в насколько плохом настроении был головорез. Он протиснулся плечом вперёд. Хельга мало могла рассмотреть его, но от увиденного ужаснулась. Головорез, которого она прежде не видела ни на одной из пирушек, после мгновенного осмотра камеры нашёл взглядом их. Она посмотрела в жёлтые со зрачками, как у чудовища, глаза и прижалась к Миле, будто они могли защитить друг друга. Она ждала всего ужаснейшего. – Свободны. Она ждала всего ужаснейшего, но не этого. Потом до неё дошло: это была издёвка. Она не знала, с какой целью, и замерла. Мила последовала её примеру. Хельга не хотела вестись на шутку. Ведь не могло это нечто среднее между человеком и чудовищем в самом деле отпускать их. Он нахмурился и отчего–то вздохнул. – Я серьёзно. Хельга не ожидала такой реакции. Он не был разозлён неповиновением, только раздражён. Причём раздражён не злобно, как разбойник, а устало и измотано. Это различие не давало ей надежду, но она решила попробовать и пойти за этим незнакомцем, никак не располагавшим к доверию. В конце концов, здесь их ждала только смерть от голода, которым головорезы будут их точно морить, если они не выйдут. Хельга взяла Милу за руку и медленно, словно ожидая, что на неё набросятся, поднялась. Незнакомец кивнул и дал знак следовать за ним. – Дорогу назад знаете? – Нет, – ответила Хельга. – Отсюда вниз и на дорогу, – он помолчал и добавил, – или могу вас проводить, мне туда же. Они вышли в свет коридора. Хельга помедлила с ответом, потому что в принципе потеряла дар речи. Теперь она видела клыки незнакомца, выходящие из нижней челюсти. И капающую кровь по лезвиям, прикреплённых к наручам. Хельга только могла догадываться, что это была кровь обидчиков, а не невинных жертв, таких как она. – Мы сами доберёмся. – Ночью безопасно не бывает, – его насмешливая улыбка сделала Хельгу ещё более нервной. – Мы знаем. Они шли по холодному каменному полу. Боль кровоточащих от порезов босых ног притуплял страх перед незнакомцем. Уже поднимаясь по третьей ступеньке, Хельга поняла, насколько ослабела. Сказалась нехватка пищи. Большую часть еды она отдавала Миле, чтобы хоть как–то успокоить, поэтому её сестра поднималась без затруднений. Хельга всё же шла вперёд, скрывая одышку. Она не хотела, чтобы незнакомец узнал о недуге и бросил её здесь как обузу. Она думала об этой мотивации каждый раз, когда с трепетом взбиралась на новую ступеньку. Лестница казалась бесконечной, но Хельга заставляла себя двигаться дальше. Она же не хотела застревать в этом форте. И они наконец оказались наверху. Это была маленькая победа. Хельга бы обрадовалась, останься у неё силы. Мрак старой крепости продолжал идти вслед за путниками, но теперь из больших окон виднелось звёздное небо, и оно обнадёживало, напоминало, что за стенами этой крепости ещё есть мир. Мир, способный быть прекрасным, как это множество звёзд и эта яркая луна. Хельга почувствовала что–то холодное под стопой и осознала, что это была кровь. А слева лежал человек, из глотки которого она текла. Хельга отвернула голову и оказалась возле Милы. Взяв сестру за плечи, она повела её дальше. Впереди лежали стрелы в свете, падавшем из дверного проёма. Тот проём вёл в столовую. Хельга сказала Миле не смотреть туда и сама закрылась сбоку ладонью, чтобы случайно не увидеть лишнего. Хотя воображение уже само нарисовало десятки таких, как возле лестницы, трупов. И тут же Хельга переметнулась на в разы более ужасающую мысль: как с ними мог кто–то справиться в одиночку? Она остановила себя на том моменте, когда чуть было не сжала резко руку Милы. Мила не боялась до тех пор, пока знала, что её сестра не боится тоже. Хельга хотела, чтобы хоть Миле было спокойно. Они вышли во двор через ворота. Воздух на воле казался чище и свежее, пусть они ещё не покинули это место. Отойдя дальше, Хельга оглядела бывшее место заточения. Крепость могла показаться надёжной с юга, но отсюда была видна её вторая половина без одной из башен. На втором этаже за разрушенными стенами была оружейная, от которой осталось несколько стоек для оружия. Да и во внешних стенах образовалась огромнейшая брешь, откуда склон холма, на котором стояла крепость, спускался к деревьям далёкого леса. Хельга снова услышала грубый голос незнакомца: – Поедете верхом? Мила вопросительно посмотрела на сестру. Никто из них не управлялся с лошадьми, но Хельга сказала, что поедут, и Мила, хотя ничего не понимала, не стала ничего говорить. Сёстры направились к конюшне. Под навесом в загоне стояли несколько лошадей. Хельга подошла к гнедой кобыле, потому что светлые цвета её шерсти чем–то притягивали и вызывали больше доверия, чем остальные тёмные лошади. Один раз ей доводилось влюбиться в сына конюха. Как–то он даже позволил прокатиться верхом и показал, как нужно обращаться с лошадьми. Теперь она плохо помнила, что говорил ей тогда Мэтти, но взяла себя в руки и понадеялась сладить с кобылой. Лошадь, как и остальные, не казалась совсем сильной и здоровой, и это было понятно по пустому корыту. Хельга поднесла ладонь и дала лошади её обнюхать, потом погладила по носу. Досадно, что она не могла ничего ей дать поесть. Тем не менее она сумела вызвать симпатию у кобылы, и она не уклонялась от ласок. Хельга отвязала поводья и дёрнула чуть вперёд. Лошадь послушалась и пошла за ними. Хельга вела её во двор, восхищаясь во многом себе и немного удаче. Незнакомец продолжал их ждать. По украдчивому звону она поняла, что он считал деньги. Когда Хельга и Мила пришли с лошадью, он вернул монеты в висевшую за пазухой на поясе потёртую кожаную сумку и выпрямился. Хельга сразу решила залезть на лошадь. И у неё не вышло: она повисла сбоку, схватившись за седло и не в силах подтянуться. Среди ночи не виднелся красный цвет её лица. – Слезь. Она послушала незнакомца. – Ты попробуй, – он обратился к Миле и начал растёгивать ремни на наручах. Когда Мила взобралась, он полностью снял наручи и бесцеремонно бросил их на землю. Лошадь попятилась от приближения незнакомца. Хельга от этого тоже встревожилась, потому что верила в способность животных чувствовать людей, но ей пришлось успокоить её поглаживаниями по боку. Это помогло. – Протянешь ей руку. С этими словами незнакомец взял Хельгу руками. И изнутри всё похолодело. Она встрепенулась не только не от неожиданности, но и потому, что всё ещё боялась чужих прикосновений. То, что было в крепости и что происходило сейчас, похоже своей резкостью и самовольностью. Но она не почувствовала того отвращения, что чувствовала тогда. Сейчас никто не пытался ощупать её мягкие части тела, незнакомец просто поднял её и подставил плечо, чтобы она на него села и, будучи поднята, перебралась на лошадь, с чем ей помогла Мила, подав руку. С трудом, но Хельга оказалась наверху. Это было странно, она всё ещё ощущала прикосновения в районе рёбер, хотя он давно убрал руки. Оставалось лишь тронуть лошадь и умчать из этого проклятого места, но Хельга помедлила и спросила. – Всё же, зачем вы нам помогаете? Незнакомец только скверно улыбнулся и покачал головой. Хельгу это смутило, но она больше не чувствовала к нему недоверия, даже проявила симпатию. Возможно, стоило его попросить отправиться с ними, он мог бы взять ещё одну лошадь. Однако она не осмелилась озвучить предложение. Хельга вскинула поводья и ударила в бока. Лошадь побежала. Мир за внешними стенами приближался в громадном проёме ворот. Ликан сам не знал, зачем помогал. Он отвечал себе, что просто не хотел оставлять людей подыхать. Но тогда зачем ещё вывел их из форта и помог сесть на коня? И главное, почему он до сих пор их оберегает, в тайне догоняя далеко от дороги? Ему просто было по пути, и он не хотел их пугать своим присутствием. Эти девчонки ожидаемо его сторонились. Он бежал достаточно давно. Не настолько давно, чтобы устать, но он уже начинал то ли спотыкаться о камни, то ли получать по морде ветвью какого–нибудь лавра. В принципе, до рассвета оставалась пара часов, и он сможет оставить их. Ветер привычно трепал шерсть, пока по сторонам проносились деревья. Среди их крон он мог бы лицезреть изобилующие цвета звёзд и луну, но вид ночного неба уже наскучил лет как десять. Ночная тишина была нарушена. Ликан навострил слух, почувствовав чужое присутствие, и остановился. Шумела листва трясущихся веток, по которым целенамеренно перебирались. Он оскалил зубы. Над ним перепрыгнули лесные тролли. Они догоняли лошадь. Тролли приземлились достаточно впереди Ликана и оказались перед девчонками. Гнедая кобыла остановилась, когда ей преградили путь. Младшая сестра вцепилась мёртвой хваткой в застывшую старшую. На них набросили сеть. Тролли завидели волка, который намеревался вступить в бой. Одетые в примитивно обработанные шкуры, зелёные существа бешено смотрели на Ликана крошечными глазами и обнажили маленькие тонкие клыки. Он поднял голову к небу и вложил в свой короткий вой гнев. А потом бросился на троллей. Рядом в размытом пространстве бежали ещё два волка, его старые приятели, которые всегда приходили из мира духов по его зову. Они заняли троллей в оленьих и кабаньих шкурах. Ликан выбрал вождя в медвежьей шкуре. Этот тролль выделялся большей массивностью и злобой, с которой он бросился навстречу. Вождь тут же нанёс удар топором, и Ликан успел вцепиться зубами в руку. Он только оставил укус и отступил, иначе его ждал кинжал, который тролль держал в другой руке. Превозмогая боль, его противник не выронил топора, но с порезанным запястьем хуже дрался. Он прыгнул на вождя, повалил на землю, и лапами придавил его предплечья. В такой ситуации тролль не мог бить оружием, и ему пришлось выпустить кинжал и топор, чтобы разобраться в рукопашную. Он схватил лапы и сумел отвести от предплечий. На его зелёной коже остались глубокие царапины. Тролль отбивался кулаками. Получив удар по морде, Ликан зло зарычал и нанёс ответный. На земле собрались пятна крови, которую он пролил. Её запах витал в воздухе. Он снова ударил и рассёк грудь тролля. Брызги крови описали дугу, прежде чем упасть на землю. Она начинала манить, как вода манила жаждущего и пир манил голодающего. Твёрдость кулаков тролля уже не ощущалась, он ослаб. И взвыл, не перенеся новой боли, которую причинял Ликан, разрывая его грудь. Вскоре он умолк навсегда. Осталось ещё несколько, то ли трое, то ли четверо, он не считал. Кроме одной цели, все остальные только проносились мельком и не заслуживали внимания. Одерживать победу в бою для него было величайшим удовольствием и доказательством непревзойдённости. В один момент прямо над его головой обрушился топор, в другой этот же топор просвистел мимо, а потом Ликан уже забылся. Его увлекала только уязвимая плоть, которую он разрывал. Собственная кровь била в голову и, казалось, могла её тут же снести. Местами он слышал женский крик. Когда очередной мёртвый тролль обратил пустой взгляд в лесную даль, Ликан искал следующего, но живых уже не осталось, как испарились его братья. Понимание этого щёлкнуло в мыслях чуть позже, пока другие знания там плыли и не могли осесть. Он видел какую–то лошадь и какую–то сеть, сброшенную рядом. Кажется, он их защищал. Не лошадь и сеть, нет. Девчонок, сидевших верхом. Теперь он вспомнил. И отчего–то почувствовал горечь. Он посмотрел на них, хотя и так знал, что увидит. Может страх, может ненависть, может, что скорее всего, оба этих чувства, которые к нему всегда испытывал народ. Девчонки сидели в никуда не годящейся одежде, и сейчас их ноги полностью обнажались. Младшая, приглушённо рыдая, спрятала конопатое лицо за спиной старшей. На самом деле он не знал их возраста, и сестры ли они вообще, только сделал выводы по их отношениям, которые наблюдал. Тем не менее та, которую он считал старшей, смотрела прямо на него из–под спутавшихся волос. Она видела кровь, она видела мертвецов, и она знала, кто это сделал. Только не догадывалась, что этот же волк ей помог бежать. И она это просто приняла. Она порывисто дышала, смотря на него, но делала это без ужаса и без презрения. Пронёсся её девичий неуверенный голос. – С-спасибо, - сказала она, - за всё. Она узнала его. Он сел на краю дороги, пропуская их. Они поехали вперёд, а он был следом. Старшая сестра изредка оглядывалась на Ликана, возможно, ей это помогало чувствовать себя в безопасности. Когда встало солнце, он покинул их. Девушка помахала ему рукой. До пригорода оставалось две версты. Он долго бродил среди деревьев, прежде чем лёг в самом скрытном месте под дубом. Обычно он спал часов по пять или шесть, но после такого длинного пути, скорее всего, проснётся после обеда. Освободил тех девчонок и довёл до дома. Он помог им, потому что захотелось хоть раз в жизни почувствовать себя героем, тем самым героем, которых простые люди любят величать. Пусть первая цель была практическая – получить оплату за мордобой в крепости и возвращение крестьянок. Но он сразу знал, что девчонки его испугаются и не пойдут вместе, да и награда была смешная по сравнению с тем, что он нашёл в крепости. Видимо, разбойники устроили грабёж только недавно, раз не сумели растратить. Это оказалось благополучным походом, не как с ловлей оборотня два дня назад. Закабаленный бедняга потерял хозяина–мага и начал наводить беспорядки. Ликану было жаль парня и худо от мысли, что он бы мог стать таким же. Его труд недооценивали и считали грязным. Он получил тридцать медных за то, что охотился на бесхозного оборотня весь день. Он стряхнул с лапы жука. И в день охоты ещё чуть не попался, когда напугал лошадь какого–то амбала, сопровождавшего кибитку с другими охранниками. В той компании он видел Луну. Он был поражён тому, как она оказалась здесь столь быстро, когда Серебряный лес, казалось, находился на другом конце света. Но решил не выдавать себя, это никому из них двоих не было надо. И её компания стала приманкой. Ликан перестал открыто преследовать оборотня и следил за ним через своих волков, которые отрывочно передавали место его нахождения. Так оборотень оказался возле разбитого лагеря. Он забыл о своём охотнике и решил поохотиться сам. Так и был убит. Может, если бы на месте Ликана был рыцарь, он бы получил награду за такой труд раза в три больше, или даже получил серебром. Медленно идущие по куще лучи расширялись и становились ярче. Лениво наблюдая за ними, он провалился в сон.