Tell me about your father, Ostarion. I get a feeling he was a real piece of work.
© The Toy Butcher
Пламя бушевало. Горящая крыша донжона полетела вниз и упала с грохотом, который потряс всё царство тишины. Остарион невольно обернулся в сторону дворца. В четыре ярда высились стены из чёрного камня. За ними выглядывали костяные своды над окнами второго этажа, а шпили пронзали тёмные облака. Заведи кого-нибудь во дворец, он бы днями блуждал по галереям в попытке осмотреть все залы. И, блуждая, вряд ли бы удостоил внимания едва заметно замурованный проход в заброшенный двор, где разваливалась старая башня – последняя деревянная постройка в Империи, которую Остарион давным-давно предал забвению. Донжон доживал последние минуты. Долгие столетия он оставался нетронутым. Так бы и осталось, но с недавних пор Остарион не мог находиться во дворце. И донжон был всему виной. Его донимал зов. Зов, который обычно слышали только после потери рассудка. Остарион не заходил в старые залы днями, но легче не делалось. Чем бы он себя ни занимал, стараясь не думать, перед ним так или иначе возникала кровать, стоявшая на третьем этаже. На тамошней окровавленной постели плотнел покров пыли. Это видение доставало хуже ночного кошмара. Сбивало Остариона с хода мыслей, и борьба с ним шла впустую. Сначала он упорней вчитывался в дурацкие тексты из дурацких книг. Видение всё равно прорывалось через представляемые образы. Потом бродил по мостовой вымершей столицы – тогда влияние таинственной силы слабло, но, вернувшись во дворец в надежде, что всё прошло, Остарион вновь услышал зов. И в тот момент в нём вспыхнула ярость. Остарион пробил дыру в каменной стене. Теперь он оглядывался на дворец, ожидая, когда донжон сгорит, и всё станет на свои места. Остарион шёл вдоль старой тропы. По сторонам торчали пни, их череда протягивалась на долгие версты за городом. Когда-то здесь стоял лес. Пни были елями, осинами или хвоями, чей свежий запах ободрял, из усопшей земли росли ландыши, в округе бегали горностаи. А белое небо озаряло лес и город своим скромным светом. - Сейчас стало лучше, - проговорил Остарион, подавляя всплывавшие воспоминания. Больно часто стали они лезть в его рассудок. С потерей жизни он не лишился любви к созерцанию. Про себя Остарион признался, что и загородный лес было бы неплохо облагородить костяными декорациями. Хотя, по правде, у него была масса планов на обустройство королевства. И первым делом он бы всё же взялся за окончательную реконструкцию старых корпусов дворца. Сейчас там жило слишком много прошлого… Продолжать собственные мысли Остарион не стал. Он только ступал. Пыль сминалась под сапогами, тёмные тучи плыли. Остарион мрачно наблюдал за всем, что не застыло. Таинственное наваждение закралось в его разум. На секунду Остариону показалось, что он был в башне – той самой. Там же отозвался грубый голос. Остарион не мог понять, таил ли тот в себе грусть, ненависть или отчаянье. И понимать не хотел – хотел только убраться подальше. Он ускорил шаг. До пыли и облаков больше не было дела. Застыла картина, что находилась позади. И она прожигала затылок. Остарион шёл, ступая всё более спешно. Мрак продолжал пробирать изнутри. Остарион не выдержал и побежал. Отчаянная попытка удрать и спастись. Остарион чувствовал, что прежде так не делал. Если приходилось отступать, он делал это достойно и по-лидерски. Подчинённые не звали его трусом, а только признавали мудрое решение короля. Потому что знали: это на благо. А это отступление зиждилось на жалком страхе. Он убегал, только затем чтобы рано или поздно оказаться в западне и пойти на съедение чудовищу. Какой именно это зверь – наверняка не было ясно. Он вылез из прошлого, только чтобы обратно утащить с собой. Того требовала месть. Эфирное тело Остариона не знало усталости. Пыль летела из-под сапогов. Прежний завоеватель растерялся в панике, надеялся найти укрытие от своего главного кошмара. Но вид расстилавшейся тропы только мутнел – зверь из прошлого догонял. Потуги Остариона сбежать были ему невдомёк. Если призраки ушедших времён требовали мести, от них никто не мог укрыться. Бесплодная почва и мёртвые пни слились в неразборчивые пятна. Остарион не знал, что ждало впереди. Но не останавливался. Тысячелетие он жил с призраками из прошлого бок о бок. Они обитали в родном дворце. Веками молчали, скрывши от хозяина замка своё присутствие. Они пробудились, когда Остарион потерпел поражение от союза южных королевств. И когда призраки пробудились, он понял, сколь гнусна была его тюрьма. Остарион томился наедине с хищниками, чьи настороженные взгляды предвещали нападение. Он выбросил кольцо, приказывал жечь старые документы и, наконец, потребовал снести этот проклятый донжон. Отовсюду разило зловещей угрозой. Остарион надеялся, что призраки умрут вместе с ними. Но те, лишённые обители, только рассвирепели. Подобно пламени, разнесённому сильным ветром. Ничто не могло их сдобрить. Остарион бросил попытки бежать. Остановился, как загнанный врагами. Он ничего не видел. Вместо дороги – пелена тумана. Но застилала она не лес. Любые мысли в голове плавились, призрачное тело не поддавалось. Остариону казалось, он упал на колени, однако не был уверен. «Бред», - пронеслось у него единственное название для происходящего. Где-то обрушилась башня. Грохот потряс сотни ярдов за пределами дворца. Остарион услышал только шорох. Глаза его видели лишь туман, чёрный и зловещий. При мысли о тварях, что в нём затаились, хватил озноб. Куда громче до него дошёл разозлённый мужской голос. Сконденсировались сгустки, и из них выросла фигура. Два очага, пылавших у её вершины, зловеще взирали на Остариона. Вокруг них сформировалась голова. Потом у фигуры расширились плечи, вытянулись руки, выросли ноги. Сжатые кулаки сулили угрозу. - Бестолочь. Ничего, кроме срама, не приносишь! – рука ударила по затылку Остариона. Он осунулся и пристыженно устремил взгляд в землю, появившуюся под ногами. Это больше не была бесплодная пустошь – среди разбросанного сена прорастали травинки. Штаны и тунику замарала грязь, на кожаных сапогах не осталось чистого места. Самое унизительное – весь двор смотрел. Прачки и конюхи, из кожи и плоти, отвлеклись от работы, чтобы подслушать выговор. И, конечно же, придворные дети перешёптывались со злорадством. Но под строгим взором рабочие все отворотили взгляды и вернулись к делам, а мальчишки ретировались, пока мужчина не вспомнил о них. - Ну! Чего глаза прячешь, щенок? Никакого совестного поступка от тебя не дождёшься. Один вздор на уме! Нет бы учиться пойти, делом заняться! Остарион поднял голову. На него разъярённо смотрел знатный человек. С остриженной бородой, меховой накидкой, позолоченным мечом в ножнах. И короной на голове. С усилием Остарион вспомнил, что это был монарх. Король Конрад. Его отец. - Я слушал и записывал за Преподобным Герардом с раннего утра, после чего до самого обеда тренировался во дворе вместе с братьями и дядей Раймундом, - пытался оправдаться юноша, хотя и понимал, что его попытки убедить отца, как обычно, не имели смысла, - а потом… Остарион осёкся. Если Конрад был взбешён, то никакие доводы не могли затушить его гнев. Напротив, грозило выйти как вчера, с поваром. Конрад умел обратить сказанное против тебя самого. Это самодурство вскипятило Остариона. Принц поднял голову, противясь яростному взору. Мышцы его лица превратились в каменное изваяние. Король не впечатлился – только костяшки на кулаках побелели, отчего за каменной стеной Остариона вспыхнул мятеж, а нервы натянулись струнами. Гордость почуралась снова оказаться уязвлённой, но страх наказания крепко впился своими острыми клыками. Вынудил пойти на попятную. - Извините, отец. Я повёл себя недостойно. Впредь такого больше не повторится. Весь завтрашний день я посвящу себя правильному делу. Второго унизительного подзатыльника он всё же не избежал. - Я уже и не думал от тебя чего-то толкового слышать, - буркнул король Конрад и приблизился к Остариону, чтобы следующие слова услышал он один, - так и быть. Только двадцать ударов розгами, после ужина. Иначе не хватало, чтобы твоя мать за столом заприметила, как ты косо сидишь, и закатила истерику. Остарион сдержанно кивнул. На этом отец его оставил. Сам он ещё так и простоял посреди двора, в грязи и со струёй крови, тёкшей по скуле. Жители замка продолжали на него оглядываться, проходя мимо. Ему было всё равно на них. Затылок так и горел. Слабая тамошняя боль улетучилась давно, но всё же оставила жгучие следы. Придворные слуги, эти необразованные работники в старой грязной одежде и с пустыми лицами, уничижали его каждый раз, когда оглядывались. Видели жалкую, беспомощную натуру шестнадцатилетнего королевича. Пока лошади тянули повозки с поклажей и мельники мололи зерно, на эшафот взошёл стражник. На верёвках раскачивались два тела. Вчера днём Конрад обвинил повара в том, что дегустатор распробовал странный вкус, и это наверняка из-за подсыпанного яда. Повар возразил, что к королю с дегустатором никто бы не стал подсыпать яд, заметно меняющий вкус. Это заверение только убедило Конрада повесить повара, хотя дегустатор остался здоров и даже придворный маг Азоршос не нашёл в супе добавок. Как оказалось, тот был просто недосолен. Рядом в бальном платье висела знатная женщина, двоюродная сестра матери. На недавнем пире по случаю совершеннолетия Арна, старшего брата Остариона, ей не повезло оказаться рядом с Конрадом, который взглянул на её причёску. В ней он заметил шпильку, и острый кончик напугал его не на шутку. И никакие протестующие крики Гризелды, матери Остариона, не остановили короля от вынесения приказа о казни. Стражник снимал тела. Стоило это сделать скорее, так как сегодня или завтра найдутся новые покусители, и если для них не освободят место, Конрад озвереет и отберёт ещё больше виновников. Прежде чем двинуться с места, Остарион поймал сочувственный взгляд Феда. Паренёк сидел у конюшни, неуверенный, стоило бы подойти к королевичу и сказать «спасибо» за вмешательство. Дворянские дети частенько задирали этого ученика кузнеца. Долгое время Остарион держался в стороне, отчасти понимая страдания Феда. Сегодня учения Раймунда о защите слабых взяли верх и привели Остариона к тому, что он, не совладавший с тремя оппонентами, был утоплен в грязи. Ни одного слова они друг другу так никогда и не сказали. - Какого чёрта!? – вскрикнул Остарион , резко зашевелившись. Чувства страха и неуверенности так и прилипли к душе, отчего он самому себе показался мерзким. Дрожь пронизывала нутро тысячей острых шипов. Остарион со злости пнул грязь под ногами. Слуги на него и глаз не подняли. Подлетевшие комья не достигли земли, растворившись в воздухе. Остарион недоумённо отшагнул. Деревянные стены замка поглотил туман. Этот бестелесный зверь двигался к нему, забирая по пути людей, лошадей, поклажу и сено с грязью. Король призраков замер, не ожидая спасения. Начала исчезать земля под его ногами. И она тут же преобразовалась в шерстяные нити красного ковра. Потемневшее небо перебралось за оконную раму. Одежда на Остарионе очистилась. Перед собой он увидел Конрада, сидящего в кресле и томящегося в ожидании. Стоял вечер того же дня. Дядя Раймунд засучил рукава, отчего на обратной стороне ладони показалась выжженная руна, и вымочил пучок прутьев в засоленой воде. Конрад наблюдал из-под полуприкрытых глаз. Остарион оголился по пояс. Тогда его тело ещё не приобрело той внушительности, которой он добился во время походов. Плечи были сильно заострённые, на худых руках только начинали набирать объём мышцы. Остарион опустился на ковёр. Ладони нащупали пятна от засохшей крови. Дядя приступил к экзекуции. Рука занесла розгу, и та с хлёстким ударом огрела спину. Пробудилась боль в шрамах от предыдущих наказаний. Остарион подавил всхлип, сжимая зубы, и уставился в пол. Принимал последующие удары. Когда на пол закапала кровь, Остарион склонялся, наконец, завыть, но за это он не винил дядю. Бей Раймунд мягче, руна на его руке бы воспламенилась, а Конрад, заметив неладное, заставил бы возобновить наказание заново. Взгляд с усилием выполз с пола на короля. Конрад же смотрел пристально и беспристрастно. В Остарионе проросла затаённая злость. Она и помогла позабыть о терзаемой спине. Король даже не догадывался, какие мысли на его счёт гуляли за безэмоциональным выражением лица Остариона. - Достаточно, - сказал он, насчитав ровно двадцать ударов. Руки Остариона дрожали, дыхание сбилось. Спина изнывала в агонии. На ковёр упало несколько красных капель, и они обосновались среди других засохших пятен. Раймунд подал руку. Конрад снабдил эту помощь осуждающим взглядом, и Остариона прознобило при недолгом чувстве опасения. Хотя оно было напрасно. Конрад молча отвернулся к окну, пока Остарион накидывал на себя одежду и направлялся в спальню. Завязывая тунику, он вдруг убрал руки от шнуров и поднял взгляд. Кабинет, Раймунд и Конрад пропали в тумане. Остарион неосознанно попятился, прежде чем дурман его снова охватил. Подул ветер. Остарион почувствовал, как на его плечо легла рука Раймунда. - Тебе осталось потерпеть одну зиму, - говорил дядя, пока они вместе шли по галерее. - И тогда я променяю обезумевшего отца на жизнь в походах, где днями напролёт буду ходить в тяжеленных доспехах, мёрзнуть, голодать, смердеть, и не знать, наступит ли завтра. - Это ты ветеранов наслушался? – усмехнулся Раймунд, - раньше ты так и упрашивал меня взять тебя в поход. Остарион смолчал. - Твой отец зауважает тебя – вот увидишь. А если так боишься потерять голову, можешь отсиживаться в шатре, я никому не скажу, - спокойно говорил его дядя. Остарион прекрасно знал, что это была провокация. - Я не боюсь. Я поведу войска вместе с тобой. К этому отец меня и готовит. До конца галереи они шли в молчании. В сопровождении полотен на деревянных стенах, пока кусачий сквозняк просачивался сквозь щели. Остарион никак не сжимался, а напротив, свыкался с ознобом. Стояла поздняя осень, своими холоднющими днями предрекающая куда более суровую зиму. Со стен на дядю и племянника смотрели деды, прадеды и их предки. Веками королевский род непрерывно продолжался, и трон переходил от отца к сыну. До сей поры. Конрад родился несколько прежде, чем его отец заключил законный брак с матерью. Его право на престол было сомнительным. Астор, второй сын, кричал о несправедливости наследия королевства Конрадом с самого дня коронации. И вот уже много лет как он и два других брата нападали на деревни с обретенными сторонниками, которым наобещали богатств после своего восхождения на престол. - Он - монарх, - сказал Раймунд, когда спускались к воротам, - и знает, что в ласке хорошего ребёнка не вырастит. Остарион остановился. - Я не заслужил этого! – вспылил он, - я хотел поступить по справедливости, как ты меня учил! И что получил? Раймунд не нашёлся с ответом. Несколько простояв на месте, он приблизился к Остариону и, тревожно метнув взор на руну на руке, вполголоса сказал: - Стоит признать, он не совсем понимает, что творит. Но что поделать? Астор претендует на трон, а его сторонники до сих пор где-то здесь, в замке. Твой отец вынужден быть начеку каждую секунду, как бы кто не пырнул кинжалом под ребро. Твоя мать не рассказывала? Конрад может раз пять проснуться и вскрикнуть за одну ночь. А мать только и носится с ним… - Знаю. Эти проблемы с Астором начались ещё до моего рождения. - А теперь он сжигает целые деревни. За месяц мы перехватили двоих воронов с крамольными письмами. - И, если понадобится, найдём ещё. Он паникует напрасно. - Остарион, ты не понима… - Посмотри на свою руку. Божественная воля дана нашему роду, чтобы клеймить потенциального дезертира в ответственный час. А он опозорил руной тебя. Тебя! - Ты ещё юн и не понимаешь всего. Бывает, в тихом омуте… - Я не договорил, - перебил Остарион. Раймунд тяжело вздохнул, - ты не должен стоять наряду с предателями. А я не должен зажиматься посреди двора, на глазах у простолюдин, и терпеть его сумасбродство. - Учись на его ошибках и обдумывай свои поступки, - Раймунд кивнул в сторону привратников, к которым они подходили. Остарион усмирился и до конца охоты не зарекнулся о Конраде. Однако, пока дядя хвалил его за удачно подстреленных горностаев, он не забывал об отце ни на минуту. Голос Раймунда затухал, расплывшись в эхе. Призрак прошлого потянул Остариона куда-то ещё. В тот вечер Остарион поднялся в покои в прескверном настроении. Под твёрдым шагом отбивались удары, проносившееся по башне эхом. Глаза были устремлены в пол. В голове звенел голос Конрада. Дверь стукнулась о стену с пронзительным хлопком. Гризелда вздрогнула. - Что хотела? – пробормотал он, пройдя к окну. Дождь размыл выпавший снег. За ночь застынет в холоде. Мать оказалась застигнута врасплох. Остарион заметил, как она, одержимая переживаниями, обхватила нефритовый кулон. - Будь осторожен, - нашлась она. Остарион продолжал задумчиво смотреть в окно. - Конечно, буду. Он вздрогнул, когда сзади его обвили руки в крепком объятии. Не выскальзывая из них, Остарион развернулся. Гризелда всё так же носила воротник из меха горностаев, которых он подстрелил на охоте. Эти мелкие зверьки с нелепыми ушами и лапами. В жизни и в них не было и десятой части того величия, с каким коронованный горностай смотрел с их герба. - Мать, ты вцепилась, будто больше меня не увидишь. Тут же Остарион заметил навернувшиеся слёзы. - Даже не думай об этом, - притворно сурово отчеканил он, положив руки Гризелде на плечи, - я и Раймунд покончим с Астором, и тогда мы все мирно заживём. «Особенно, когда Конрад, наконец, сляжет», - добавил он про себя. Только закончив думать об этом, Король призраков очнулся. И, снова обняв Гризелду, поджал губы. Те долго не выдержали и растянулись в нервной неподатливой усмешке. Остарион долго обдумывал, какую же глупость он всё-таки сказал, пока тёмный туман снова окутывал стены. Следующий скачок промотал время на полтора года вперёд. Остарион мрачно семенил по лагерю, пока ветер завывал ему в лицо. Стояла поздняя ночь, и стоило бы отдохнуть после сегодняшнего боя. Однако юного военачальника окутало дурное предчувствие, обещавшее застать врасплох, как метель своим холодным укусом посреди дороги. Он озирался на часовых, которые и не заприметили никого на горизонте. Неподалёку другие солдаты, к которым тоже никак не шёл сон, развели костёр, и их разговоры на пониженных тонах протягивались до его ушей. Остарион иногда прислушивался, как треск поленьев перебивал их трёп о доме, холоде и набившей оскомину похлёбке. А иногда он вспоминал, что у этих костров говорили о доме, холоде и набившей оскомину похлёбке куда больше людей. Из раздумий его выбили постовые, наконец прокричавшие, что кто-то приближался. Остарион рванулся сам увидеть. На горизонте крупнела фигура всадника. При нём не было доспехов и оружия. Остарион упреждающе поднял руку, и часовые опустили луки. Через несколько минут гонец спешился и, узнав принца, вручил ему письмо. От Конрада. Внутри схлестнулись чувства любопытства, опасения и тайного желания услышать похвалу. Остарион заколебался и дотронулся до серебряного кольца, что повесил себе на шею как воспоминание. И только потом воспрянула уверенность, с которой он взломал печать. Письмо начиналось с «дорогой щенок». На лице вырвалась усмешка, и Остарион даже не знал, вызвала ли её радость или тревога. Кампания была окончена. Земли возвращены, предатели – казнены. Войска Остариона возвращались в столицу, пока дядя ждал вестей, как бы брат не объявился на границе. В ту ночь никому было невдомёк, что Астор вернётся, а за его спиной встанет огромнейшая армия из далёких земель. Он заплатил ужасную цену - будущее родного королевства. Только чтобы узреть, как Конрад, Раймунд и вся «бастардова» семья украсит пики. Тогда, у Соснового озера, встретятся армия Раймунда и армия Астора. Но преданному брату Конрада не было суждено совладать с армией далёкого юного королевства, чьё могущество ещё даже не достигло своего пика. С чужеземным воеводой Остарион столкнулся посреди боя. Со всех сторон звенел оглушительный лязг в сопровождении иступлённых криков. А напротив него стоял рыцарь. Блестящие латы, кроваво-красный плащ, закрытый шлем. И торжественно-злобный смех, о котором Остарион не забывал во снах. Со спасшейся крупицей войск Остарион мчал в столицу. Астор повис на хвосте. Лошади сваливались без сил и шли на ужин. Караульные бдили по всем сторонам. Во время короткого и чуткого сна пальцы смутно сжимали рукоять. Воеводы и рядовые изнывали от усталости. Одним утром Остарион вышел из шатра, и перед ним стоял военачальник с грудой солдат. Их усталые, впалые глаза источали злобу вперемешку с безысходностью. У них было требование – сдаться Астору. Остарион уже знавал предателей, прежде соблазнённых обещанными землями и богатствами. Он чурался решать конфликты с союзниками кровью. Только представляя их трупы, он вспоминал повара и знатную даму на эшафоте. Казнь собственных людей казалась первыми шагами к жестокости Конрада. Но, оглядываясь, Остарион видел всюду красные глаза и впавшие скулы, прятавшиеся за нечёсаными бородами. Их нынешним предводителем был страх, и они понимали лишь один язык – язык силы. Лагерь глазел на него, как когда-то простолюдины в замке. Предвкушая схватку, их глаза резво разгорелись. - Доставай меч, - продекламировал Остарион, потянувшись к ножнам. Военачальник кивнул. Все вокруг разошлись, давая место для ристалища. Победитель сможет навязать свою волю. Остарион должен был отстоять право называться лидером. Его противник, изнемождённый войной и чувством загнанной жертвы, вложил в бой всё своё отчаяние. Отражённые в ударе мечи залетали далеко за спину и, казалось, должны были вылететь из хватки рук. Бой решили выверенные, сделанные на последнем дыхании выпады. Военачальник получил тяжёлый удар в живот и пал на колени. На фоне лесных ветвей он увидел меч, занесённый двумя руками за голову, а через секунду упал замертво. Остарион опустил оружие. Со стального острия стекали алые капли. Суета, бушевавшая в голове, тянула рухнуть рядом и отдохнуть, но его ткнули вперившиеся взгляды солдат. Те, кто стояли за спиной военачальника и ратовали за сдачу Астору, теперь с веток ольх. Остальные же хорошо усвоили урок. Хотя кому-то всё же удалось ночью прошмыгнуть мимо сторожевых, и на утро недосчитались десятка дезертиров. А вечером Остарион созвал оставшихся воевод в свой шатр. Весь день он зацикливался на том, как бы больше никто из них точно так же не встал напротив него. Даже по приказу Конрада. - Вы видели его пробитую голову. Вы видели, чего я стою как противник. Вы видели это ещё на Сосновом озере. Пусть мы и проиграли, я укладывал рыцарей десятками, по нескольку голов за раз. Я один, - Остарион выразительно ударил кулаком по панцирю и продолжил, чувствуя, как стало трудно держать дыхание ровно, - просто знайте: если Конрад вменит меня в вину, заставит ответить за проигрыш в безвыигрышной битве, я мирно в петлю не полезу. Крамола. За неё Конрад наказал убивать на месте. Так и должны были сделать военачальники, присягнувшие на верность королю. Остарион это знал. Он был готов биться за жизнь и честь. Но одна мысль о том, что сейчас обнажится оружие, прогоняла сердце в пятки. Виски яро пульсировали. Лучше сейчас, чем потом. Воеводы напряжённо смотрели друг на друга, и это длилось целую вечность, пока самый смелый не заговорил. - Я предпочту служить настоящему воину, а не трусу, боящемуся каждого шороха. - Я с вами, принц, - вышел второй. - Как и я. Остальные последовали их примеру. Остарион облегчённо вздохнул. Этой ночью сон шёл куда легче, чем все прошедшие полтора года. Имея маленькую, но вместе с тем мобильную армию, Остарион успешно оторвался от Астора на сутки. Когда нарисовалась столица, за спиной Остариона уже никто не ступал бодро. Все уныло плелись, и конец пути вовсе не обрадовал. Он значил лишь новую мороку – оборону. К главным воротам они подошли бледнее висельников. Гонцы давно успели принести недобрые вести, так что горожане уже должны были, роняя нажитое добро, сплываться в замке. Однако когда за воротами предстали улицы, Остариона и его людей хлесткой волной пробудил озноб, охвативший до глубины души. В нос ударила гнойная вонь. В паре футов от них лежало худое тело, и худое – ещё слабо сказано. Под рваной одеждой, на которой застыла чёрная кровь, свисала на костях серая кожа. На открытых ранах несколькими слоями засох гной. Дальше идти они не решились. Всю мостовую переполнял кашель. К стенам прижимались или лежали на земле, силясь встать, мужчины и женщины всех возрастов. В сторону военных их головы повернулись с толикой интереса. Тут же сбоку Остарион услышал стон. Сперва, когда тот дошёл до его ушей, он усомнился, что это сделал человек, однако он повернулся и увидел, как лежавший в двух футах труп зашевелился, раскрыв чёрный беззубый рот и устремив зрачок в уподобившемся черносливу глазном яблоке. Тогда Остарион понял, что пора двигаться к замку. Он повёл людей вдоль аллеи. Повсюду лежали люди с бледной кожей и гноящимися ранами, а воздух отравляло зловоние. На площади образовались большие кучи. Серо-красные массы, в которые собрались ноги, руки, туловища и головы. Те, кто могли стоять, сгрудились у ворот во двор замка. Разъярённые отцы семейств; возмущённые торговцы; матери с ревущими младенцами на руках; сёстры, потерявшие младших братьев; скрытные фигуры, таскавшие беспризорные вещи. Остарион расталкивал всех на пути. Хаос и усталость сбивали его с толку. Люди, завидев королевского горностая на нагруднике, пытались обратиться за помощью, но их слова перемешались в звуковую сумятицу. Какой-то мужчина попытался дёрнуть его за руку и что-то во всё горло выкрикивал. Остарион уставился на его лицо. Его покрывала грязь, и всё же под нею, на коже вокруг глаз, до ужаса чётко выступали вены неестественного цвета. Внутри взвилась паника, и локоть чуть ли не сам по себе въехал мужчине в лицо. Мужчина упал, схватился за разбитый нос и сгруппировался, пока его давила остальная толпа. Остарион кивнул ближним воеводам, и те приказали военным её сдерживать во время прохода во двор. Принц вдохнул полной грудью. Что скажет ему при встрече Конрад – неведомо. Только оставалось надеяться на военных, готовы ли они занять сторону Остариона при радикальном исходе. Однако весь решительный настрой поник в дурном предчувствии. Камергер ждал его. Одних тоскливых глаз хватило, чтобы Остарион поднял кулак, пресекая объяснения. Грубо вручил перчатки и шлем. Камергер едва нашёлся, чтобы их спешно обхватить. На третий этаж Остарион пришёл сам, ещё на лестнице прислушавшись к неустанному топоту и перед тем нервно потеребив серебряное кольцо, которое он решил всегда носить с собой. В нос ударил тот же смрад, что разил в палатках лекарей. У стены стояла кровать, возле которой сидела Гризелда. Даже не оглянулась на пришедшего Остариона. Вокруг носились слуги. В углу напротив он заметил бадью, на внутренних стенках которой засохла кровь. Он недолго озирался, прежде чем оказаться у кровати. И взглянуть на Конрада. Остарион едва удержался на месте и подавил вскрик. В постели лежал мертвец. Мертвец, который почему-то шевелился, и его глаза, живее всех живых, вовсю уставились на Остариона, в то время как бледное тело обмякло на перине. Конрад похудел не на один десяток фунтов – теперь болезненно белая кожа впритык сидела на черепе, и казалось, одно неаккуратное прикосновение могло бы её порвать. Грудь под тонкой рубахой едва заметно вздымалсь. От седых волос остались топорщащиеся клоки, на висках паутиной чернели артерии. Остарион занемог хоть что-то выдать. Губы и пальцы задрожали, дыхание залегло. Обратно его вернула худощавая рука, непринуждённо лёгшая на плечо. Он обернулся, и внутри прокатился озноб. - Это не просто болезнь, мой лорд, - обратился к нему Азоршос Костлявый. Колдун. Остарион всегда чурался этого придворного мага. За его фальшиво доброжелательным взглядом таилось какое-то зло. Наверняка оно и приложило руку к рассудку Конрада. Его присутствие здесь, в такой тяжёлый момент, морозило душу. Однако та шелуда, что постигла короля, никак не могла быть естественной. Не оставалось ничего иного, кроме как выслушать этого посланника дьявола. - Это проклятье. И, боюсь, на Конраде дело не кончится. Найдите меня в библиотеке, когда закончите здесь, и всё узнаете. Колдун скользнул на лестницу, не успел Остарион раскрыть рта. За спиной протянулся хриплый голос Конрада. - Подойди, сын. Сын. Прежде Конрад его так называл только в наилучшем расположении духа. Что только могло сейчас взбрести в дебрях его разума? Раздался кашель. Вылетевшие капли крови слуга стёр с подбородка. Конрад был жалок, и от его вида внутри заныла грусть. Остарион впервые ему посочувствовал. Когда он подходил к городским воротам, то был готов ко всякому. Злому Конраду, который выльет на него всю самую гнилую брань. Безумному Конраду, который прикажет обмотать шею верёвкой. Но никак не к унылому увядающему старику. - Столько возни. И всё чтобы Астор поплакался в юбку Бреннану и получил людей. Все военные усилия полетели кошке в жопу. Опять последовал кашель. По Конраду виднелось, как он и хотел бы испустить дух, но держала ноша. Остарион уже насмотрелся на таких людей в лагере, как их пытались выходить, но это было напрасно. Без пяти минут покойники, для кого единственная милость – смерть. - Астор скоро подступит. Не знаю, сумеем ли мы пережить осаду. - То уже не моя проблема. Остарион покорно кивнул: - Ну как, на Арне хорошо сидит корона? Конрад резко взвился, и хватка, неведомо крепкая для обмякших пальцев, впилась в запястье Остариона. Разъярённый взгляд из впалых глазниц стегнул его. Гризелда, хоть и смотрела во всеувидение, продолжала молчать. - Шутки будешь шутить Астору, пока он будет танцевать на моём прахе. Арна похоронили два дня назад, после того как с него уже слезла вся шкура. Вместе с остальными братьями и сёстрами. Гризелда уложила Конрада обратно в постель. Остарион застыл на месте, чувствуя, как ноги вросли в пол. Рука всё ещё сжимала его запястье. Конрад уставился в потолок, и в его глазах нарисовалось сожаление. - Астор всегда называл меня выродком… Грозился отнять трон, - слова потянулись неровным шёпотом, - Вот и отнимет. Только что останется вокруг этого блядского стула? Бреннан заберёт всё остальное. Глаза увядающего короля увлажнились, а нижняя разодранная губа затряслась. И тут Конрад вперил взгляд в Остариона. - Мальчик мой. Не дай ему всё порушить. Принц молчал. Давал выговориться охваченному горячкой смертнику. Однако Конрад слишком проницательно смотрел, никак не походя на пустослова. Пока его запястье сжимала рука короля, Остарион почувствовал, что она слишком горячая. Обжигающе горячая. Конрад сорвался на истошный крик, и Остарион покоробился от боли в запястье. - Победи! Слышишь меня? Мне плевать как, но сделай это! Ответ не последовал. Остарион стискивал зубы. - Поклянись! – выкрикнул Конрад. Руку стягивала жгучая боль. Глубокая, острая. Как при суровой пытке, где не сдаются только единицы из тысяч самых стойких. - Обещаю, - выпалил Остарион, едва не завыв. Конрада охватил кашель, и снова сгустки крови полетели на простыню. Когда он ослабил хватку, Остарион увидел, что рука Конрада была измазана в крови. Принц взглянул на запястье, и увидел, как осевшие следы засветились красным пламенем. Они тлели, принимая форму перечёркнутой линии с острыми концами. - Хорошо… Иначе я тебя, щенок, достану на той стороне. Конрад откинул голову. Его исщербленое окровавленное лицо покинули эмоции. Ненадолго Остарион задумался, что быстрая смерть послужила бы наилучшим избавлением. Но от одного взгляда на руну на запястье взмыла злость. Остарион подозвал одного из слуг и велел передать военачальникам о начале подготовке к обороне: - Пусть меня не ждут, здесь остались дела. Слуга посмотрел на Конрада и понимающе кивнул. Конрад успел заснуть. Разбудили его спазмы. Они кромсали всё тело, заставляя извиваться в агонии. Слуги перехватывали Конрада, используя тряпки, чтобы не содрать отходящую кожу, и заливали опиум в рот. Но он не мог перекрыть боли, нещадно осаждавшую плоть, и оказался беспомощен. В конце концов, Конрад полностью покрылся ранами, и кожа начала отмирать. Помещение заполонил запах разложения. Гризелда расплакалась и отвернулась. Её по приказу Остариона вывел ратник. Сам он, сидя напротив, продолжал молча наблюдать за муками Конрада. Иногда проскальзывали нотки жалости, но они подавлялись, как только Остарион представлял безразличное самодурное лицо Конрада, сидящего в своём кабинете, пока Раймунд заносил хлыст. Мысленный удар пронёсся в унисон со вскриком умирающего короля. Начали отваливаться мышцы. Конрад назвал его сыном, но куда больше искренности звучало в «щенок» и «мальчик». Когда всё закончилось, Остарион из-под полуприкрытых глаз посмотрел на застывшее тело. Простыня залилась кровью. Труп весь смердел, с него облезла кожа, явившая остальную гниющую плоть, мышцы свисали на сухожилиях. Остарион поднялся и сурово отчеканил: - Вынесите его и сообщите двору о новом короле. Корону на его голову воздели прямо в то время, когда за спиной догорал безобразный труп. Целый город и остатки армии преклонили колено перед новым королём. Овации унылого люда померкли, их перебил свист ветра. Тянулся чёрный столб дыма. Смолистые клубы растворялись в небе. Тлела груда обломков. Скелеты загружали ошмётки донжона в телеги и отвозили до Кислотного озера, как и наказал перед уходом Остарион. Тёмно-серые тучи хмуро вились по застланному небу. На Остариона смотрел белый свет в центре чёрного облачного витка. Король Призраков приподнялся на локтях. Вернулась пустошь Империи Костей. Вид погибшей земли и бездушных просторов показался безопасным домом. Здесь, в его огромном королевстве, некому стоять над ним. Никто не станет его корить почём зря. Здесь всё принадлежит Остариону, Королю Призраков. Так он думал, но недолго. «Победи, щенок!» Слова, прежде звучавшие поникшим голосом увядающего смертника, громом пробили в рассудке. Остарион вставал на ноги, не зная, как бы унять боль в призрачном теле. Его всего корёжило. Такова была цена Ночи Призраков. Он поплатился за обман своим здравомыслием. Отголоски прошлого всё ещё витали, оттого столкновение с настоящим протянулось до помутнения болезненно. Первыми на ум пришли несвязанные отрывки. Взгляды, показавшиеся ему когда-то косыми, за них Остарион наказывал сбросить в Кислотное озеро. Советники, военачальники, стражники, что, вроде как, могли покушаться на его жизнь, и за это повешенные на площади. И, в конце концов, всё живое в королевстве – плоть походила на страшнейшую заразу, скрывавшую красоту скелета. Скоро Остарион потребовал избавить новонаречённую империю от болезни – покончить с любой плотью, а костям найти достойное применение, ведь это прекрасное украшение для улиц и дворца. Наверное, Конрад сейчас, сгорая в аду под пытками сотен чертей, от души хохотал над ним. Свалившаяся груда переживаний грозилась погрести его прямо в этой пустоши. Остарион воспротивился и сумел подняться, после чего грозно выпрямился, будто Конрад стоял перед ним. «Ты мёртв, как и всё остальное.» И эти слова не вертелись на его устах впервые. Они приросли уже как целое тысячелетие. Сожаления сокрушали. Ничто не могло их аннигилировать. Только забвению было подвластно подавить призраков, разъедавших душу. Эта борьба и так шла вечность, но теперь призраки рассвирепели. Пора было уходить. От донжона теперь зияла только гарь. Остарион уставился на сажу, задрав голову. Враг был похоронен. По крайней мере, такие мысли силились перебить другие, начинённые сомнениями. Король Призраков выпрямился и сложил руки за спиной. Столица Костяной Империи хмурела заодно с небом. Темнота настилалась на осиротевшие дома и безлюдные улицы. Где-то под грунтом двора нового замка лежала та дорога, по которой принц Остарион возвращался с изнурёнными остатками армии. И даже не догадывался, что грядущие беды окажутся хуже, чем поражение в междоусобице и гибель королевства. За спиной защёлкал слуга. Остарион, не оборачиваясь, вытянул ладонь, и в неё легла урна. Горло и крышку увенчивали гранаты и рубины. Драгоценные камни были разной формы и величины, так как Конрад потребовал украсить свою погребальную урну только накануне кончины, и драгоценности у аристократов собирали в спешке. Что делать с останками, Остарион впервые думал на самом погребении. Ему никак не хотелось сохранять позорного члена рода, но иначе бы руна забрала его душу вслед за Конрадом. Потому урна всё это время стояла в донжоне – месте, о котором Король Призраков долго не ведал. А теперь он вертел урну, и решение, наконец, его озарило. Судная ночь не только разрушит барьер, но и снимет оковы печати, так и не спавшие с души. Надо было отнести прах к артефактам. Остарион смотрел на урну, и что-то привело его к опасению отдавать прах слугам. Это должна быть его задача. Зал заполонило свечение. Различные артефакты облучали спектром пространство вокруг. Пока что их было мало. Так говорил Олден. Остарион уже давно был вынужден признать, что этот смертный много понимает (например, кому надо служить), и даже простил ему плоть на костях. По словам Олдена, после снятия барьера у Империи Костей будет ещё мало сил. А обязательно отзовутся Герои, которые всё-таки заприметят, как пропавшие артефакты не возвращаются ни в чьи руки. Сопоставлять их с обычными людьми было чересчур высокомерно. Под новые возможные находки стояли стеллажи и стойки. Остарион уже было подошёл к полке, но его застала врасплох мысль, что это очень и очень плохая идея. Место должно почётным. На одном из центральных пьедесталов. Один из них озарялся белым светом. Серебряные лучи падали на пол и возвышались к своду зала. Их яркость борола царившую тьму. Остарион не заглядывался на щит, наречённый Осколком долго. Его нахождение здесь, прямо под рукой, терзало и соблазняло. Вид маленьких блестящих серебристых ошмётков мог бы послужить лекарством, но тогда божественная природа артефакта вернула бы его в храм через несколько дней или лет. Остарион стряхнул манящие намерения. Осколок должен дождаться своей настоящей смерти, и тогда часть бесов, скрежетавших его душу, сгинет окончательно. Он ставил урну на соседний пьедестал и заметил, что держал её до паранойи бережно, будто иначе урна могла вылететь из рук и разбиться вдребезги. Основание ножек встало сразу всем кругом на поверхность, и Остарион смог медленно убрать от неё руки. Теперь прах стоял посреди зала, и такое важное положение для этой кустарно сделанной урны казалось естественным. Остарион покинул зал, и железные ворота закрылись.