Береги честь с Новой

Скелеты-прислуги невольно скукожились в ужасе, как если бы над ними надвисла угроза разложиться в кислотном озере. Из-за стен недовольно отрезонировал громкий басистый возглас. - Что значит “требуется ещё”!? - Остарион в гневе воззрился на Олдена. Колебания магической связи искажали нервно поджатые губы вассала. Набравшись стойкости, Олден сложил пятерню к пятерне: - Видите ли, Ваше Высочество, на сегодняшний день к артефактам приковано весьма пристальное внимание. Со всех сторон. Вопреки ожидаемому облегчению в связи с ростом предложения, неведомо повысился спрос, и… - Иди к чёрту со своей экономикой! - воскликнул Остарион, - я тебе на что дал то золото? Уже можно было нанять целый полк и отобрать силой. Куда ты проворонил моё добро, старый хрыч? - Услуги грубой силы вовлекают в себя ряд непредсказуемых последствий, - старался оправдаться Олден, - действительно ли преуспеет субъект в добыче объекта, останется ли он верен с такой силой в руках, не выдаст ли он своего заказчика впоследствии… В Плачущей Розе я добыл мощный артефакт, не пролив и капли крови. Почти. - Ну, и сколько ещё потребуется? - устало прорычал Остарион, с тоской пройдясь ладонью по лицу. - Четыре тысячи триста пятьдесят золотых, - отчеканил Олден, - согласно моей расшифровке формулы Азоршоса, нам понадобится дезолятор – самый доступный аналог раздробителя артефактов, после чего вы сможете провести ритуал. Я уже нашёл продавца на Чёрном рынке. Косу я передам моему брату, и он доставит всё Вам. - На что мне твой брат? А ты? Бежать, что ли, решил? - Остарион был прекрасно осведомлён о природе вассала, ещё когда Азоршос излагал ему план, как устранить угрозу в виде Амбри. Хотя Остарион не вполне понимал, какую опасность представлял именно этот дом. - Что вы, Ваше Превосходительство! Напротив. В добытых из библиотеки Совета письмах я нашёл тайную переписку с Вашим придворным магом. Оказывается, при создании барьера он вывел некоторую формулу, которую скрывал от вас в каком-то тайнике за картиной с какой-то девушкой. Формула помогла создать некоторую уязвимость для недоброжелателей Империи. Эту уязвимость я должен устранить, и есть определённые угрозы, которые могут задержать моё прибытие. Остарион въелся пальцами в каменные подлокотники трона, услышав о картине. Вместе с тем он сомневался, что защита его планов являлась самоцелью. Но что он мог решить? - Делай, что должен. И без глупостей, - сказал Остарион напоследок, - присылай сюда своего гонца за деньгами. И лучше бы он не терял их на дороге. - Сделаю всё в лучшем виде, мой лорд, - поклонился Олден, и его образ растворился в воздухе. Остарион встал с трона, призрачным телом отдалённо почувствовав изнеможение. Он направился в другой конец зала, и костяные стражники открыли перед ним громадные врата во двор. Неспешными шагами он ступал по округе, с кислой миной осматривая инсталляции. Возле давным-давно неработающей молотильни застыл скелет, перекидывающий мешок в телегу, в то время как в окаменевших челюстях запряжённой лошади было зажато сено, будто бы она его жевала. Возле самой конюшни скелет с кнутом за поясом, конюх, рассыпал овёс, о чём-то переговариваясь со скелетом в шляпе, случайным простолюдином. У ворот столетиями стояли стражники, чьи шлема давно покрылись ржавчиной. На стенах замка несли бремя бессонного патруля настоящие слуги, с огоньками жизненной агонии в глазницах, но они не привыкли делать ничего, кроме как служить повелителю. Остариону порой было приятно представить, что вокруг него двор мог есть, смеяться и существовать без прямой зависимости от его воли. Но недолго, поэтому о живых пленниках он не раздумывал. Прохаживаясь на своей маленькой прогулке, Остарион не мог отвертеться от приставших мыслей: что за картина в кабинете?.. Почему его снова прожигало в груди? Если только это не то самое лицо… Остарион искренне не помнил, но сохранившийся рассудок не оставлял иных вариантов. Почему-то ему подумалось, что где-то в бездушном городе сверкнуло серебряное кольцо с выгравированным именем. Сковавший страх шептал рвануться подальше при первой же возможности, да только Остарион усвоил, что это бесполезно. Снова прятаться от того, что даже недостойно зваться настоящим противником. Король воспрянул, отметая закрадывающуюся панику. Это всего-навсего какие-то сны. Кого бы он там ни видел, все они мертвы, все они – теперь пепел под старинным дворцом. Пора было это понять. Остарион рассмеялся громогласным смехом на всю округу, и со сторожевых постов раздался отзвук загремевших костей. То слуги опять перепугались резкой смены настроения. Остарион махнул на них рукой и вернулся в замок. Со стенающей болью его разъедало дурное предчувствие. Снова раздавался безмолвный зов из старых корпусов. Остарион вернулся к трону. Когтистая призрачная рука схватила меч, и он уставился на засверкавший рубин. - Ну что, Азоршос, ты опять за старое? Мало показалось перед казнью? Я не трус, твоё колдовство меня не возьмёт. Слышишь? – Остарион полубезумно хохотнул, - не возьмёт. Рубин ответил красноречивым молчанием, только одна из дворцовых свеч насмешливо сверкнула в отражении грани. Этого хватило, чтобы Остарион разъярённо сжал зубы и взвалил меч на плечо, направляясь в тот коридор, в который призрачное нутро молило не ступать. Но Остарион не был трусом. Хаотично прибитые к стене доски, почерневшие за долгие годы, пауки давно обходили серыми липкими полотнами. Прислуга едва ухаживала за этим рукавом коридора, поэтому от полуосязаемых шагов Остариона лениво вздымалась пыль. А где-то желчными оттенками старела отрава для тараканов, небрежно разбросанная по углам. Остарион остановился, так и не сделав последних шагов. Сомнение сдержало его стальной хваткой. Шептало, что можно вернуться назад, что то была игра воображения. Стоило продержаться ещё немного, и вместо унылого скитания в пустом заточении он отведёт душу, вместе с армией сея хаос среди смертных. В раздумье Остарион опустил меч и ступил назад. Так он и думал развернуться обратно в надежде, что козни придворного мага его больше не настигнут. Это было бы благоразумно - не сражаться с тем, кого сразить не можешь. Да только Остарион по опыту, заложенному где-то глубоко внутри, знал, что мёртвые не оставят его в покое. Если Остарион смеет называть себя Королём, он не должен бояться каких-то призраков. Он сам - призрак. Грознейший из всех. Этого просветления было достаточно, чтобы одним рывком разрубить доски напополам и стремительным взором стегануть тьму вниз винтовой лестницы. Остарион сжал кулак, и он загорелся призрачным пламенем, освещая спуск болезненным зелёным светом. Не до конца лишённый примочек человеческого тела, Остарион догадался, какой сырой озноб исходил от стен, проеденных жирными плесневелыми пятнами. Хорошо, что он ничего не чувствовал - человека в этом крае такой холод разъел бы до дрожи. С каждым шагом вниз ему казалось, что он направлялся в преисподнюю. Не хотелось ему туда возвращаться - разве что встретить кулаком морду Конрада. Эта мысль отозвалась броской вспышкой. Остарион напрягся пуще прежнего, приближаясь к концу спуска. Деревянная дверь с маленьким окошком была закрыта на кучу замков. Остарион не собирался возвращаться на поиски ключей и решил проблему так же, как с досками. Дверь с грохотом треснула, встретив первый взмах. Меч занесён второй раз – и щепки от двери разлетелись по полу, рядом с крупными кусками, что громко рухнули на каменный пол. Пройдя вперёд, Остарион замер. Во власть его взял то ли неподдельный страх, то ли исступленный гнев. Кабинет охвачен беспорядком. На каменном полу покоились помутневшие осколки алхимических колб и пробирок; вразброс лежали листы папируса с выцветшими чернилами. Всё это Остарион разглядел мимолётом, его взгляд застыл не на углах или содержимом письменного стола, а непосредственно на центре. Прямоугольный стол под стать человеческому телу. Вся его поверхность зацвела рыжей ржавчиной, а по краям змеями лежали разорванные толстые ремни; их милления тоже не пощадила. Поодаль находился столик с ножницами, щипцами, иглами и другими врачебными инструментами, лезвия которых накрыл толстый слой ржавчины. Предрекая, какие часы прошлой жизни могли закрасться на ум, Остарион прошёл вперёд с осторожностью. Но, помимо прежнего помешательства, больше ничего не испытал. Успокоившись, Остарион опустил меч, который невольно приготовил к бою. Кончик отточенного лезвия произвёл краткий скрежет при соприкосновении с полом. Подозрения на том не покинули. Остарион прошёл вперёд, к письменному столу. Бумаг там было много, но бледные символы на желтенном пергаменте воспроизводились в алхимические формулы, нежели письма из прошлого. То же самое можно было сказать о стопках книг - название на корешках относили их ко всяким магическим и оккультным направлениям. Небольшое внимание здесь смог на секунду привлечь разве что “Некролог Оата” и толстенный том “Теории контакта с потусторонним миром”, но дело было не в них, точно не в них. Для пущей уверенности Остарион выпустил в стопку шар зелёного огня и приказал ему потухнуть, когда он пожрал всю макулатуру и начал перебираться на столешницу к формулам, половина из которых теперь обзавелась обугленными краями и уголками. Тут Остарион додумался развернуться к стене, которая при входе в кабинет затаилась за его спиной. Вот и была разгадка. Он остался поражён на длительные минуты. Длительные минуты он рассматривал портрет, пожирая глазами те самые черты лица. Художник не был точен в их передаче, но Остарион точно воспроизвёл, что скулы должны быть острее, нос - аккуратней, взгляд - грознее. Только посеребрённые волосы застыли в витии, похожем на то, как было при жизни. Аргена могла остаться с ним, но решила иначе, и теперь её тело неведомо далеко захоронено под землёй или предано огню. А может и того хуже. Внутри что-то извернулось. Подступала всепоглощающая пустота, какую он ещё не забыл, хотя и желал. Выползший из ослабленной хватки меч шмякнулся о каменную плиту. Остарион припал на колени, продолжая зачарованно пялиться на портрет. Из-под изумрудной полупрозрачной бороды показались напряжённо сжатые зубы. Начиная видеть другими глазами, он продолжал держаться, не смея сдаваться безрассудству. Под ногами каменные плиты сменились простой землёй, но Остарион продолжал помнить, что он Король Призраков, а не юный принц. Так же прекрасно он знал, что вокруг суетились давно умершие люди, что морозный воздух ненастоящий. Это всё игры разума, надо было лишь проснуться. Эта задача оказалась сложнее. Остарион тщетно пытался вывести себя из транса. Прежняя подземная комната так и не предстала перед его глазами. Зрение продолжало подводить. Тогда он решил сдвинуться, но перемещение показалось двояким – тело не повиновалось разуму, железно сохранив прежнее положение. Остарион надеялся схватиться за упавший меч или наткнуться на что-либо в кабинете, но рука не досягала ничего, кроме пустоты, а тело принца жило тем, чем и жило тогда в прошлом – рассматривало людей в светло-серых робах и обернуло голову. Тут Остарион всей душой дрогнул: принц обернул голову на женский голос. Он никак не хотел следовать за взором, но был обречён встретиться с красивыми глазами, заострёнными решимостью. Тут-то из разума и начала стираться комната, а реальностью стал лагерь паломников, в который он пришёл со своей армией. Принца поразило порицание простолюдинки. Видимо, девушка в белой рясе под медвежьей шкурой - гостья из тех далёких краёв, где дикари не знают закона. В ответ Остарион посмотрел на неё так же вызывающе и приподнял меч над землёй. Сегодня оружие ещё не вкусило крови, но при необходимости принц всегда готов его обагрить. Неважно, ценой чьей жизни – дерзкой девушки или других паломников в светло-серых мантиях, что потеснились за её маленькой хрупкой спиной. Молчаливое противостояние прервал Раймунд. - Вы выбрали не ту землю для своей ереси, - грозно взревел дядя, выходя вперёд. Происходящее вокруг король перестал видеть – там будто померк свет, и возле силуэтов шатров сновали лишь тени, напоминавшие солдат. Девушка со странными посеребрёнными волосами озиралась на то с неприязнью, которую пыталась скрыть за беспристрастной миной священнослужительницы. - Мине простит вам вашу недальновидность, - уверенно промолвила она, - мы пришли с мирными намерениями. Не советую вам испытывать силу нашей богини. - В наше королевство пожаловало слишком много незваных гостей, - ощерился Раймунд, вытаскивая клинок из ножен, - тысячи из них уже лежат в земле, или их трупы разглодали вороны. Думай, кому угрожаешь, девочка. Нам очередные чужестранцы ни к чему. Принц Остарион, не теряя строгости в лице, с затаённым интересом наблюдал за девушкой. Ужасно, что она не знала манер, но в то же время и забавно. Он бы даже окликнул солдат бросить рыскание по лагерю, но не после её нелепой угрозы. Тем более, что на том она не угомонилась. - Вы можете вытащить изо рта хоть последнюю крошку хлеба, но не рассчитывайте на безнаказанность. Мине вступится за своих детей, когда в небе покажется полная луна. А если посмеете пролить нашу кровь, ей придётся вмешаться сию же минуту. Это недюже разозлило Раймунда. Меч взвился в воздухе, и в груди Остариона дрогнуло. Резко осознав порыв дяди, он лишь успел крикнуть: - Постой! Но его дядя был быстр, Остарион не мог спасти девушку словом и моментально приготовился увидеть брызги крови. Как тут потемнело. Потемнело на такое же несчастное мгновение, за какое Раймунд занёс острое лезвие над головой девушки. Остальное принц воспроизвёл в голове после. Когда дядя с криком схватился за руку, а меч брякнулся оземь. В ту секунду подняли непонимающие лица все солдаты, а паломники так и остались непоколебимы. Будто сиюсекундная тьма и резкий, яркий проблеск столба света, что отпечатался в сознании только опосля, это для них обыденность. - Демоны! – взревел Раймунд. Его рука была в ожогах. Солдаты по неведомому призыву схватились за копья и топоры. В смятении бегая взглядом по лагерю, Остарион понимал, к чему всё шло. Он взял себя в руки. - Стоять! – крикнул он грозно как никогда. Пока Раймунд, терзаемый болью, что-то шипел и приходил в себя, Остарион решил взять происходящее под свой контроль. Кое-как солдаты подчинились, но не убрали оружия и продолжили наблюдать за происходящим с недоверчивыми минами. В засаде девушка сохраняла оборонительную позицию, пытаясь взять под своё крыло и паломников чужого бога. Её непокоримость слишком походила на вызов. Остарион знал, что сдерживанием солдат показывает им свою слабость, будто жалкие фанатики и впрямь казались ему опасными противниками. Но это не так - принцем руководило вовсе не противостояние. В скалой надвисшем молчании он пожирал глазами красивые черты лица. Жаль эти моменты пролетели в мгновение ока, и Раймунд оправился от боли и исподлобья просипел: – Вы чего стоите? – Нам нет нужды их убивать, - заявил Остарион. Девушка одобрительно улыбнулась. Немного это польстило принцу, но он не ждал её одобрения. Он не хотел так просто их отпускать. – Схватите их, - повелительно поднял руку Остарион, – но не калечьте. Ожидаемо краткое одобрение девушки превратилось в презрительное разочарование. Паломники попытались оказать сопротивление вышедшим вперёд солдатам - даже нашлись достаточно крепкие, чтобы дать в нос и пустить струйку крови, но не прошло и двух минут, как все люди в рясах стояли с руками за спиной, безнадёжно пытаясь вырваться из крепких хваток, пока оатовцы над ними глумливо насмехались. Девушка далась сложнее. Прежде чем солдат успел её схватить, она достала из-за пояса кинжал и проскользнула за спину. Едва ли то осознали, она всадила треугольное лезвие в незащищённую шею, и оатовец свалился со всплеском яркой красной крови. В первую очередь Остарион был обескуражен, в ошеломлении уставившись на умерщвлённое тело. Но его встревожило осознание, что он остался и восхищён точностью удара. Так же, как был восхищён смелостью девушки. Однако бунт быстро закончился - её схватили два других солдата, одному не повезло получить порез на щеке. Рассудок короля вытеснили чувства принца - воспылавший гнев и сокрытое восхищение. Принц подавил воспрянувшие чувства и напустил на себя королевскую строгость - какую ждали союзники и враги. – Если мы не можем вас казнить, мы оставим вас гнить в заточении, - сложил руки за спиной Остарион. Подойдя к девушке, он крепкой хваткой сжал её плечо и заглянул в глаза. – Мне не жалко дорожной пыли для чужеземцев, но ты останешься с нами - как залог того, что твои люди не будут смущать нашу церковь. Если до меня дойдут недобрые вести, твоей так называемой богине придётся защищать тебя уже не от одного человека. – Посмотрим, помогут ли твои чары в следующий раз, - усмехнулся Раймунд. Остарион не сохранял похожей самоуверенности. Нутро чуяло, что обычное волшебство здесь не было замешано. Может, она и впрямь была одарена благословением свыше, а потому этих фанатиков нельзя было оставлять без присмотра. Девушка так и пылала ненавистью, оказавшись в унизительном положении. Слишком гордая - будто его королевская родня. Проявление такой упрямости побуждало недюжее любопытство. Пока она продолжала прожигать принца взглядом, он уже задумывался, как бы поговорить с ней наедине и что из этого выйдет. Она тянула время, медля с ответом. Пока не поняла, что у неё и впрямь не осталось выбора. – Так и быть. Я откажусь от чести служить богине в северных ночах, пусть то удастся моим спутникам. Я не буду пытаться сбежать или покарать вас, пока они останутся целы. А о том я узнаю, уж поверьте. Здесь Раймунд не сдержался и разразился раскатистым смехом. Остарион проявил большую осторожность и только кивнул. Девушка на него пристально уставилась. – Ты дикарь подобно остальным, но, даже так, твои боги не обделили тебя толикой мудрости. Могу ли я узнать имя человека, к которому сдалась в плен? – Остарион. А твоё? – Аргена. – Дурной час для похода в наши земли, Аргена. Мы боремся с мятежниками, что сеют раздор среди наших людей. Условия разрешения ты слышала. А теперь, если более возражений не имеется, ты идёшь в наш лагерь, твои паломники - своей дорогой, - Остарион стегнул жёстким взглядом солдат, продолжавших ворошить палатки, - верните им их несчастные пожитки! Завтра мы направляемся в деревню перебежчиков - вот там и оторвётесь. Дальнейших возражений не последовало. Под пристальным присмотром Аргена, подойдя к теням, своим паломникам, дала благословение. Вскоре те тени исчезли в тумане, а Аргена направилась к Остариону с Раймундом. Дядя со скрытым недоверием покосился на принца. Остарион сделал вид, что того не заметил. Втихую он продолжал посматривать на Аргену. Ряса скрывала талию и бёдра, но ясно выделяла женственные покатистые плечи. Воображение Остариона, уже забывавшее красоту женского тела, бурно рисовало другие детали. Женская фигура размылась. Остарион что-то припоминал, будто эти люди и эта земля не совсем реальны. Он не был уверен, что находился во сне. Стоило зародиться сомнениям, как свет померк, и всё погрузилось в забвение. По мере того как тени вокруг растворялись в мрачнеющем горизонте, принц вспоминал, что на его голове тяжелела корона монарха, а под ногами была не пыльная земля, а старые каменные плиты, но те догадки оцепила крепкая хватка и оттащила прочь. Они канули в забвение, и принц облокотился о столб шатра. Не осознавая произошедшего, в следующий раз Остарион открыл глаза уже в лагере. Пока он пытался рассеянно изучить обстановку, его позвал крепкий мужской голос. Минуло где-то две недели. Рядом что-то недовольно толковал Раймунд. О девушке. Спрашивал, на что она Остариону? Принц тогда, метнув на дядю угрюмый взгляд, сдержал слабый вздох. Видимо, старость пригубляла некоторые чувства. Иначе как объяснить, что Раймунд ничего не понимал? Дальше его ног пролегла непроглядная пропасть. Над ней парили солдаты, носились целители, звенел молотом кузнец. А впереди был островок, где Аргена в платье зажиточной северной женщины маячилась с другим своим немногочисленный бельём. Вид у неё был спокойный, но она прятала тоску. Принц не силился сделать шаг в её сторону, огорчённый прежними неудачами. Но того захотел очнувшийся Остарион. Он узрел возможность высвободиться, если совершит поступок вопреки естественному ходу. Зная захватившую власть робость, король догадывался, что принц собирался развернуться и уйти вслед за дядей – продолжать с поникнувшим лицом выслушивать дальнейшие планы. Зря король не побоялся бездны. Только сделал он шаг, как вторая нога никуда не встала. Спину пробрал холод, по мере того как тело устремлялось вниз. Остарион искал, за что мог бы ухватиться, но всё вокруг померкло, будто здесь и не было ничего, кроме чёрноты. Остарион полетел в пропасть. Дна, на котором он бы мог разбиться, не было видно. Остарион закрыл глаза, как если бы его неизбежно ждал мучительный удар. Но опасность миновала. Тьма развеялась, а под ногами появилась опора. В лёгкие пробирался свежий воздух. Теперь мир он видел ясно - был лагерь за спиной, пусть в ночной тьме тёмно-серые палатки и оставались размыты. Холодная башня и безлюдный двор с мертвецами в Империи Костей поблёкли в памяти, как забывающийся сон. Принц полной грудью вдохнул ночной прохладный воздух. По бокам торчали ели, а впереди простилалось полуголое поле. В небе светили звёзды, ярко слепила взор луна. Аргена в полном одиночестве сидела посреди поля. Принц опять боялся приблизиться. Будто пылала гибельным пламенем высоченная стена, но то была простая осторожность и некоторого рода уважение к ритуалу жрицы. Пусть он до сих пор с недоверием относился к её религии. Аргена молилась своей богине. И, продолжая застывшим стоять на почтительном расстоянии, Остарион видел, как менялось её лицо, как возвращалась былая уверенность. С каждой минутой, прямо на глазах, она набиралась решимости. Но он ждал, как ждал волк свою добычу. Эта ночь предвещала нечто особенное. Слушая, как в шёпоте шелестели слова молитвы, Остарион будто сам внимал ответу неба. Изначально он сопровождал девушку во избежание беды, но наблюдение за чужеродной молитвой переросло в невольное участие. Ночь свидетель - он представлял это совсем иначе. Аргена последние дни стала чаще ему улыбаться - привыкла к вниманию принца и смирилась с жизнью в плену, ведь рано или поздно он закончится, как закончатся и маленькие благосклонности от принца. Не заметив того, он оказался с ней нос к носу, уже даже сказав что-то искреннее и неожиданно наивное. Слова и прочие неважные действия пресеклись, вспыхнул жар в груди, на языке осел вкус пухлых губ. В ушах благодатно звенел тихий женский смех. А потом она согласилась остаться в его шатре. Закрыв глаза, Остарион постарался воспрянуть ото сна, пока разумевал его нереальность. Сосредоточившись на безлюдном королевстве в настоящем, он надеялся проснуться в прежних пустых залах. Но глаза открыл не король, а принц. Озноб ночной стужи вытеснило ютящееся тепло под медвежьей шкурой. Надёжно накинув её на свою спину, принц сосредоточенно выслушивал собеседницу. Аргена сидела напротив него в такой же греющей шкуре, расположившейся на прежнем сером платье. Вокруг смешались тёплые цвета, какие, например, принимает шатер, освещённый светильником. Вместе с обнадёживающим уютом Остарион чувствовал грусть на душе. Грусть была такой искренней, как если бы Аргена пересказывала Остариону не свои воспоминания, а его собственные. – Брат научил меня паре приёмов с ножом. Так я смогла вырваться из лап пьяницы. Ну как я могла понять, что он оказался важной шишкой в городе? Меня бросили за решётку, назначив казнь на следующий день. В ту ночь тюрьму посетил прислужник Мине, в поисках желающих искупления. Вот и был мой шанс… На земле с сидевшим принцем стоял полупустой кубок вина. Принц не притронулся к нему с того момента, как Аргена начала свою историю. Он внимательно слушал обо всём: о крае, где холода снуют всего десяток недель, о полностью известняковых городах, и том, насколько тамошние люди оставались похожи на здешних, при всех своих странных праздниках и богах. Но он быстро забывал об услышанном, стоило посмотреть в её выразительные глаза. Остарион тут же попадал к ним в плен. Стоило ему засмотреться в их глубину, как всё вокруг затихло. Прорыв озарил голову, и Король попытался встать, но как только он оторвал взгляд, так его парализовал ужас. Тёплые цвета потускнели. Вокруг зияла пропасть. Король вскочил с места и пробовал найти выход, лихорадочно оглядываясь, но в пустоте остались лишь глаза. Остарион упал на колени в отчаянье, пока до него добирались голоса. – Ты кажешься достаточно умным. Твой родич сразу бы вздел мою голову на штык, - поплыло отдаляющееся эхо лукавого женского голоса. – У вас это принято считать за комплименты? – прозвучал молодой голос принца в голове. Остарион впился когтями в виски, но оттого голос не пропадал. – У нас в принципе не принято дарить комплименты тюремщикам. Но для тебя я сделала исключение. Остарион запрокинул голову, охваченный безнадёжностью. Напоследок два голоса слились в звонком смехе. Голос принца затих намного раньше, и грудь налилась сладким чувством – ему так нравился её смех, что золотом звенел в ушах. Остарион вырвал бы эти фальшивые, давно пропавшие эмоции с корнями. Да только остался бессильным от гнева в ожидании, когда всё снова померкнет, вместе с женским голосом. Этого не произошло. Снова подул ветер. Но перед глазами представало лишь лицо Аргены. Принц говорил ей что-то напоследок, прежде чем распрощаться и пойти спать. Оставалось пожелать спокойной ночи, но принц нашёл способ продлить разговор: – Ты стала такой спокойной. Разве совсем не боишься, что с твоими служителями что-то произошло. Жрица улыбнулась глупости вопроса: – Если бы так было, Мине бы дала мне знать во сне. Продолжая очарованно смотреть в глаза, принц протянул в задумчивости: – Вещие сны. Поразительно. И тут же прожгли мысли о спятившем Конраде. То отбило весь настрой принца. – Что же, желаю выспаться. Завтра мы движемся к реке, где разведчики наткнулись на крупный лагерь. Я должен быть готов к бою, а ты быть начеку, как бы не… – Я всё поняла, – к маленькому ликованию принца, в голосе раздались разочарованные от расставания нотки, – спокойной ночи, принц Остарион. Он обернулся к темноте, пытаясь противостоять налёту омрачённых мыслей. В эту минуту он осознал, как успел позабыть обо всём плохом рядом со жрицей. В тот день зародилась его тяга к ней. В короле заныло, насколько надежды принца оказались жалкими. Но его возмущение смело бурей, понёсшей к новым воспоминаниям. На смену смеху пришёл бедлам. Уши заложил рёв боя – крики, кличи и проклятия, заглушённые свистом стрел и звоном орудий. Вихрь людей, хорошо и плохо защищённых, окружил Остариона. Он резко поднял меч и выставил в защите от стремительно мелькавших теней по бокам. Встречаясь с их оружием, меч отскакивал чуть ли не в лицо, но Остарион продолжал держать его с неистовым упорством. Отходить было некуда – тому подтверждение звон меча Раймунда, прикрывавшего принца с тыла. Среди бушующих голов возвысилась грозная фигура на коне. Тусклый свет раскрывал грани рогатого шлема; едва показывались линии герба, выгравированного на панцире. Где проходил его топор – там брызгала кровь воинов Оата. Конь рыцаря надвигался; воинов неумолимо сносило тяжёлое лезвие, освобождая дорогу к принцу. Броня трескалась, как яичная скорлупа. Остарион твёрже упёрся в землю и покрепче хватил рукоять. Он направил наконечник вперёд. Без сомнений и единой мысли об отступлении. Сделав глубокий вдох, он приготовился. Тёмный рыцарь был широк и высок, как скала. Он рассекал людей, как галера волны. Остарион заглянул в чёрную прорезь дьявольского шлема. Гигант занёс топор над головой. Морда лошади почти встретилась с лицом Остариона. Задребезжал звон. Остариона остудил обжигающий вихрь, что одним змеиным завитком окутал тело. То отразилось в тот же миг, когда руки унёс отбитый меч. Осколки разлетелись куда-то по сторонам. На мече остался срез и пара зубьев. Едва принц оправился от ошеломления, как сообразил отскочить, пока его не сбил конь. Принц всадил лезвие в открывшийся живот скотины. Страдальческое ржание заложило уши, и Остарион успел лишь окликнуть Раймунда, пока погибающий конь не сбил дядю. Рыцарь должен был шмякнуться оземь, но утонул в пустоте. Она же поглотила и остальных. Остарион вновь остался один. Король не двинулся с места. Сковала вечная неизвестность. Он набирался смелости. Если нельзя выбраться, надо сразиться. Ведь он не был трусом, разве нет? Прежде чем открыть глаза, он поклялся не дать слабину, выстоять перед горечью утраты, что побуждают видения. Ожидая нового наваждения, он хватался за это убеждение, как утопленник – за последний прут. Перед глазами вытянулись тонкие девичьи пальцы. Прозвучал восторженный голос: – Ах, серебро. Ты ведь тоже считаешь, что оно намного лучше золота? Есть в нём что-то загадочное, что-то умиротворяющее, как тихое ночное небо. Аргена с лёгкой улыбкой рассматривала кольцо – боевой трофей, снятый с лорда в рогатом шлеме, руками талантливого ювелира из ближнего города был одарен гравировкой. Остарион до сего дня не встречал герба прежнего владельца - видать, Астор привёл чертей из далёких королевств. Но сейчас это принца мало заботило, он весь сиял от удовольствия, пока жрица любовалась относительно скромным подарком. На каждый комментарий принц сдержанно улыбался, постепенно сокращая расстояние между их лицами. Жалкое искушение. Король хотел было воспротивиться. Вспомнилось, что этот вечер он любил и ненавидел больше всего. Волшебное притяжение влекло принца прикоснуться ко лбу губами. Остарион силился отринуть, но его дух не шевельнул и мизинца принца, чьи намерения были весьма ясны, и ничто не могло их сменить. Аргена подняла мягкий взгляд. Король всё пытался оттолкнуть её, отойти назад, но был лишь один путь - только вперёд. Единственный путь принять бой, а не пытаться бежать поджав хвост. Разумом он начал убеждать себя, как давно это было, что это больше не часть его. Он не принадлежит этому времени. Они все мертвы. Пространство сгущалось. Постороннее пропадало из виду. Но оно не погружалось во тьму, вовсе нет. Всё стало таким светлым, как было у принца на душе, когда её наполнил трепет. Принц целиком погрузился в единение двоих. И даже король начинал получать удовольствие. Один раз войдя в горячую воду, ты привыкнешь - нужно лишь терпение. Так же король переживал свою лучшую ночь – болезненность сняло, и на смену пришло приятное расслабление. Сняв своё платье, Аргена не выказала и намёка на робость, сподвигая принца потакать худшим желаниям. Теперь король не видел даже постели - одну только её. При своей уязвимости, она не боялась оказаться во власти принца, вся под его сильным, громадным телом. Стоило королю перестать противиться, закончила скулить горькая досада… Да чёрт с той комнатой глубоко под землёй и тем ужасно одиноким королевством, даже чёрт с другими бесполезными землями – объятия Аргены служили куда большей усладой. Даже если в горестной реальности она не ждала его в загробном мире, здесь она была жива. Подавляла похотливый смех, пока принц с жадностью сжимал её бёдра, будто ему было недостаточно власти над её телом. На искусанных плечах проступала кровь. Ладони Остариона налегали на них со всей тяжестью, пока она утыкалась лицом в подушку. Сказанных тогда слов на здравую голову принц бы постыдился. Трезвость ума разбилась о похоть, за которой померкли любые тревоги о насущных делах. Жаль, что вопросы о дальнейшей судьбе нахлынули ударной волной, когда принц без сил упал на подушку, и через маленькую щель заглянул холодно-белый свет утреннего неба. Теперь дремлющее тело рядом показалось чем-то неправильным. Король разделял смуту на душе принца, издав сухой смешок. Подступило разочарование. В меркнущем свете Остарион почувствовал, как разочарование перетекло в раздражение и обеспокоенность. Снова фигуры собрались в стоянку лагеря. И снова Раймунд был недоволен. Остарион воспринимал его нарекания в штыки. Дядя не столько был зол, сколько обеспокоен новым увлечением принца, как бы дурман соблазна не накрыл его посреди боя – верная дорога в загробный мир. Остарион бормотал отнекивания и продолжал расслабленно стоять у шатра, внутри которого художник писал портрет. Ещё один бродяга из дальних мест, согласился за пригоршню сребряников запечатлеть красоту девушки. Аргена в каком-то роде заинтересовалась предложением, и принц не видел повода отказать художнику. Да только Раймунд опять возмутился. Остариону не нужно было слышать слова, чтобы в голове сами собой всплыли фразы: “на что она тебе?”, “она же даже наших богов не чтит!” и его любимое “давай мы просто наймём тебе девицу?”. Только бы он знал, на что способна жрица… Нет, лучше бы не знал. Эти чувства – не та красивая история, которую бы воспел поэт или изложил сказитель перед слушателями у камина. Какой интерес к отношениям, которые не вспыхнули жарким пламенем после вызволения из логова чудища? Что любопытного в привязанности, которая строилась в процессе задушевных разговоров и подогревалась нежными жестами? Остарион был парнем неглупым и знал, что такое рано называть любовью, но теплившаяся в сердце вера сулила, что всё лучшее впереди, после конца войны. Мысли об иной девушке он клеймил предательством. Остарион снова ослеп в темноте, без надежды увидеть хоть что-нибудь. Он пытался ступить хоть куда-нибудь, лишь бы найти выход. Как тут же споткнулся и упал. По крайней мере, на то походило горизонтальное положение тела в пустоте. Боль резанула адски сильно, причём не в месте ушиба. Остарион опёрся на локти в попытке встать. Но тогда боль в противовес стиснула тело с такой мучительной крепостью, что он в ужасе не посмел двинуться. Только выждав какое-то время, король снова осмелился пошевелиться, и снова заныли из ниоткуда возникнувшие раны. В этот раз он не взирал на переносимое мучение - в ответ ударила другая сила. Остариона пригвоздило вниз. Тело соприкоснулось с простынёй. Кожа почувствовала тепло. Король догадался, что это значило: раны на теле, постель, повязки. Тот проклятый день – изощрённый выбор. Остарион напрягся как мог, приготовившись пережить свой худший день. На здоровое плечо легко опустилась женская рука. Не до конца пришедший в себя Остарион посмотрел в сапфировые глаза. Внутри поникло, когда они не отразили желаемого. Слишком мягкая улыбка – при виде такой всегда надо было готовиться к худшему. Рассеянность как рукой сняло. Остарион пронзительно уставился на девушку. Аргена провела рукой по повязке, обмотанной по корпусу, и заговорила: – Я видела сон. Мои компаньоны уже направляются назад. В ответ нависла нагнетающая тишина. – Мне пора возвращаться, принц Остарион. Наш уговор выполнен. – Уговор? – он не поверил услышанному. Аргена бросила это так, будто их никогда ничего не связывало. Эта непринуждённость сбивала со всякого толку – в довесок к только что пережитым потерям. Это ведь не был всего лишь какой-то уговор. Для неё тоже. – Как бы мне ни хотелось, я не могу остаться. Мине не бросила меня в трудный час, как не должна и я. Вы прекрасно знаете, что такое есть долг, принц Остарион. На что вам женщина, которая его не чтит? Принц лежал в замешательском ступоре, а перед ним всё стояла Аргена, пытавшаяся застыть в безразличии. Вглубь пробиралось отчаяние, пока принц силился всё отрицать. Даже показалось, что, на самом деле, ничего не происходило и это был абсурдный вымысел. Кое-как обдумав сказанное, Остарион попытался запротестовать. – Я закрою глаза на этот проступок… Тем более, это ведь она отдала тебя… предала, отдала в мои руки… - язык заплетался. Остарион не смог полностью выразить мысли, что разбрелись по разным уголкам разума. – Вы мало понимаете в вопросах веры, дорогой принц. Но поздно о ней препираться, – Аргена заботливо убрала локоны, открывая лоб Остариона, после чего наклонилась к нему и прижалась губами в протяжном поцелуе. По скуле нежно прошлась тыльная сторона её ладони, – как бы ни хотелось, в этой жизни у нас разные дороги. Может, повезёт в следующей… – В нашем народе нет следующей жизни, – выдавил Остарион, пытаясь сдержать рвущееся наружу отчаяние, – только вечное существование в загробном мире. Что я там буду делать один? – Вы никогда не будете один, принц. Если не я, так ваши соратники и дядя, что уже ждёт там. Ваш брат, ваша мать… – Аргена пресекла несогласие Остариона, – Мине и мои компаньоны ждут меня на юге, не здесь. Она не спешила отдаляться, просидев рядом с раненным принцем ещё несколько минут, что показались эпохой. Скоротечной эпохой. Всякое слово осталось сдержано на языке. Аргена встала с кровати и стянула с пальца кольцо. Медленно, с показной нежностью к подарку. Кулак с кольцом она прижала к сердцу, и будто с силой оторвав кольцо от груди, положила принцу под подушку. А он едва подал признаки жизни, хотя раны, полученные на поле боя, уже давно не беспокоили. – Я не имею права ничего забирать от вас, – она повернулась к портрету, что облокачивался о маленький переносной сундук, – вам повезло больше: вы будете помнить, как я выглядела в лучшие годы. А у меня останется лишь ваш образ в голове. Клянусь, я не позволю ему выветриться просто так. И напоследок, если позволите, - Аргена робко поправила рясу и отвернула лицо в сторону, боясь снова посмотреть на принца, - в ту ночь… мне явился сон о вас. Я видела то, о чём вы рассказывали: ваш отец, ваши враги, ваши страдания. Я видела грядущее: вы в одиночку против неисчислимой армии и ваши подданные, которые больше боятся вас, нежели их. Вы чисты совестью и намерениями, но в вашем сердце неизбежно зарождаются пороки. Вами движут страхи, они же изувечат вас в чудовище, которому суждено веками скитаться без цели и смысла. - Как трогательно, - прорычал принц. Под кожей тем временем стыло холодное осознание, что описанное похоже на то, что творилось на его душе, - такого мне на прощание ещё не говорили. - Это предупреждение и моё понимание увиденного. Может, это была более сложная аллегория. Несмотря ни на что, я верю, мы увидимся. Обязательно увидимся. В этот момент она убила что-то внутри себя. Остарион, будто у него снова отняли способность говорить, безмолвно смотрел вслед развевающейся рясе, пока Аргену не скрыли шторы шатра. Она ушла навсегда, и горечь от этого знания канала душу. Лишь опасность столкновения с нагонявшим Астором и мстящим за рогатого брата рыцарем в серебряном венке заставила принца к позднему вечеру зашевелить конечностями и вместе с остатками армии отступить в столицу. Но это было то, о чём король вспомнил самостоятельно, после того как затерялся душащем тумане. В скорби он опустил голову и прикрыл глаза. Только сложенные за спиной руки служили отголосками королевской непреклонной гордости. Сон ожил беспощадным бичом реальности – король беспомощно позволял случиться тому, исход чего знал – снова умереть в мучении, одному в стуже каменных стен. Но принц Остарион ничего не мог изменить, ведь это был принц Остарион, а не предатель и отступник, который бы бросил всё и сбежал на юг к жрице лунной богини. Но сердцу не прикажешь: бездействие принца доводило до безумия. Сожаление захлестнуло душу, выпарив даже самые хилые намёки на иные эмоции. Остариона с головы до ног окутали мрачные помутнения. Погрузившись в скорбное отчаяние, он надеялся в них забыться и погрузиться в сон без снов, лишь бы терзания закончились. Во тьме появились пасмурные проблески. Теперь место не отдавало жизнью, даже ютящейся в суровую зимнюю ночь. Воздух прорезала только смертельная стужа. Остарион медленно поднял голову. Для встречи с Аргеной – вернее, её застывшим образом. Портрет на стене из булыжника. Женщина, кости которой, скорее всего, уже столетия принадлежат южной земле. Едва он прогнал только что пережитое, отозвалась исступлённая ярость и отвращение к проявленной слабости. Маг должен быть просто вне себя от хохота, прямо как преданный Квёртиасу Амбри за секунду до своей смерти. Да только Остарион сам злобно приулыбнулся, вспомнив пустой взгляд измученного мага, прежде чем его душа отправилась в заточение. Остарион изучил портрет прощальным взглядом и перед своим лицом поднял крепко сжатый кулак. Комнату озарило зелёное свечение. Кулак занялся изумрудным пламенем, а лицо Остариона исказилось в гневе. Он метнул огненный шар в картину. С тихим потрескиванием пламя пробиралось по одному ему известному пути. Остарион даже не захотел взглянуть на женское лицо напоследок. Она – прошлое, точно так же как Конрад, Раймунд, Астор и Хрольф. Огонь забирал её образ подобно земле, забравшей когда-то тело. Богине, забравшей её преданность. Это было не всё. Остарион обернулся к металлическому столу и с размаху раздробил мечом напополам. Вид этого дьявольского приспособления прожигал не меньше только что пережитого. Следующей жертвой его гнева пали письменные столы, а наряду с ними и вся макулатура придворного мага. По всему беспорядочными взмахами прошёлся меч, а призрачный огонь обратил в никчемный пепел. Возвращаясь к лестнице, Остарион представлял с неподдельным удовольствием, как Осколок разлетится вдребезги, а его сила пойдёт ему на пользу. Померкнет завеса, Остарион выдвенется на Слом, добьёт тамошних червей, поднимет их себе на службу и возобновит эпоху завоеваний. А пока хотелось разрушить что-нибудь ещё.