Как юные боги

Рей трудно вернуться ко сну. Барак обрушился внутрь себя так, что похож на воронку, лежащую на боку и наполовину зарытую в землю, на конце его, там, где должно было еще оставаться свободное место, — стена металлических обломков. На койках нет матрасов, только несвежие простыни и плоские пластины, которые с трудом можно назвать подушками. Рей ворочается в темноте, и шаткая рама койки скрипит так, будто может и сама развалиться через пару секунд. Во всем этом есть нечто жуткое и болезненное — опускать свою голову туда, где раньше лежала голова пропавшего человека. Рей думает о тех шахтерах, о семистах девяносто трех семьях, которых швырнули на этот пыльный шарик безо всякой защиты, и которых Республика попросту бросила, даже когда они звали на помощь. Она была когда-то такой, как они, и старалась изо всех сил. Кровь, пот и слезы. Она надеется, что они еще живы — хотя бы кто-то из них. Отсутствие тел означает, что шанс есть. Крошечный, но все же есть. Тем не менее, даже сейчас сильнее всего ее беспокоит разговор с Эрил. Это постыдно, давать личным проблемам затмевать мысли о судьбе шахтеров. Джедаям не положено быть эгоистами. Проходят минуты, и Рей погружается в прерывистую беспокойную дремоту, легкую, подсвеченную каким-то особым ощущением, что это не совсем сон, которое запоздалой мыслью пробегает по сознанию. Она переходит мост из китовой кости, и вокруг нее свиваются тени и пряди тумана, мир под ногами заполняет рев воды, такой оглушительный и неумолимый, что она словно ступает по одному только этому звуку. А затем перед ней раскрываются огромные дубовые двери, и она оказывается в посмертии Финна Галфридиана, в окружении его предков. Она не может различить отдельных лиц, но да, они смеются, поют и вздымают кубки. «Мое сердце полно страха», — говорит она им во сне. Над шумом неразборчивой болтовни и треском факелов поднимается чистый, торжественный голос. Он говорит ей: «Нас судили не по сомнениям, которые мы имели при жизни, и не по сожалениям, которые несли в себе. Важно лишь то, как мы погибли». Все это чересчур легко ускользает от нее. Она просыпается рывком от дикого звериного воя на высоких нотах, а потом — движение в темноте, и остальные джедаи вскакивают на ноги. Они все уже слышали это раньше — нельзя вырасти на Явине IV и не слышать этот далекий зов, из вулканических каверн разносящийся все дальше и дальше по лесу и в итоге закрадывающийся в окно твоей комнаты, пока ты сопротивляешься порыву свернуться клубком под одеялом, потому что знаешь, глубоко в душе ты всегда знал: каждый в конце оказывается добычей. — Почему Соло нас не предупредил? — спрашивает Кип. — Он должен был заметить их издалека, здесь ровная местность… Рей! Стой! Но она не может стоять. Ничто в галактике не остановит ее теперь, при словах о Бене и суровом напоминании, что он там один. Рей выбегает из барака, спотыкаясь о торчащие трубы и разломанную технику, и мчится, едва не зубами и ногтями цепляясь за землю, карабкается наверх по стене кратера, паника тугим разрывающимся узлом застывает в горле, и все, чему ее учили о предусмотрительности и необходимости оценки ситуации, оказывается забыто в мгновение ока — не так… я не могу потерять его вот так… Поначалу все — только тени. Обрисованная бесцветными лучами лунного света крупная четвероногая фигура бросается на силуэт Бена Соло. Рей тоже прыгает, в воздухе зажигая свой меч, и яростно, с разворота раскраивает твари хребет. Она приземляется на пыльную землю, чуть приседает и слышит позади вой смертельной агонии, но не успевает обернуться, как из темноты щелкают другие клыки, и она перекатывается на бок, чтобы уклониться, оказывается с фланга от нового противника и вонзает темно-синий клинок ему в плечо. Существо уворачивается, живое, но раненое, и Рей шипит от боли, когда его толстый, шипастый хвост скользящим ударом задевает ее руку. Бен хватает ее за воротник и подтаскивает к себе, резко дернув и чуть не задушив при этом. Они врезаются друг в друга и оказываются спиной к спине, так же, как бились с парящими дроидами на поляне пару лет тому назад. Девятнадцать тук’ата окружают их — туловища двухметровой высоты, нелепые гибриды рептилии и собаки, плавно перемещающиеся в волнах лунного света, сплошь рога, злоба и трехдюймовые когти. В серебристом сумраке их глаза светятся красным и голодно прищуриваются, глядя на Бена и Рей. Из мощных челюстей вырывается глухое рычание и капает слюна. — Почему ты не позвал подмогу? — спрашивает Рей вполголоса. — Да, сейчас самое подходящее время обсуждать порядок действий на операции, — сухо отвечает Бен. Тук’ата с раненым плечом наклоняет огромную рогатую голову. — Jen'jidai, — рычит она на давно забытом языке. Как будто задает вопрос. Как будто обращается к Бену. Рыцарь почти нетерпеливо делает рукой резкое движение. Существо рассекает надвое невидимый могучий топор, чешуйчатая кожа, кровь и мягкие внутренние органы отделяются от жемчужно-белых костей и разбрызгиваются по земле чернильными влажными пятнами. Что поражает Рей, так это легкость, с которой было совершено это действие, отсутствие промедления в нем и принцип, который она узнала в движении. Разлом Силы. Восемнадцать оставшихся разъяренных тук’ата выбрали этот момент, чтобы наброситься на них. Стремительную атаку клыков встречают сразу несколько клинков света, поскольку остальная часть команды подсоединяется к стычке. Краем глаза Рей видит, как Кип прорубается сквозь ряды врагов, быстрыми и точными взмахами оружия оставляя неглубокие раны, а Эрил зачищает все за ним, нанося смертельные удары выведенным из строя гончим ситхов. Финн вовлекает одну тук’ата в изощренную дуэль, сосредоточенной работой мечом противостоя неистовым цепким когтям. Еще одна тварь выскакивает сзади от него, но валится на землю, когда Эрил вспарывает ей брюхо, пробегая мимо. Чуть дальше три тук’ата загнали Тионну в угол кратера; взявшись за рукоять оружия обеими руками и держа на уровне пояса пояса, выставив мерцающий клинок перед спокойным и безмятежным лицом, мастер-джедай закрывает глаза и движется в едином потоке с Силой, предвидя все атаки и отражая их ловкими ударами. А Рей удерживает круг защиты Соресу, уходя в сторону от каждого броска противника. Луч ее светового меча мчится к любому месту, где противник открывается, все ее тело движется как заводное, клинок творит непрерывно перемещающийся барьер, который невозможно пробить. Бен маячит с краю от нее, словно спутник, кружась и яростно атакуя врагов, стараясь достать всех, кого только может, прежде чем они доберутся до нее. Две тук’ата прыгают на Рей одновременно с разных сторон. Стиснув зубы, она проскальзывает под одной из них, проехавшись коленями по каменистой почве, гладкая кожа брюха твари мелькает в паре сантиметров от ее лица, а сама тварь врезается в массивное тело своей соседки. Тень гончей мелькает у Рей над головой и пропадает, в глаза бьет свет звезд, она выпрямляется, на замахе отсекает шипастый хвост и снова разворачивается на месте, чтобы погрузить клинок в шею очередной тук’ата, пытающейся добраться до ее горла. — Соло! — кричит Финн. — Иди сюда! Они с Эрил собрались вместе и ждут Бена, чтобы завершить стандартное для рыцарей боевое построение на троих. Но Бен игнорирует приказ и, похоже, испытывает явное нежелание покидать Рей. В Силе вспыхивает разочарование и неверие Финна и Эрил, а затем новая атака тук’ата заставляет их разделиться. Иди же, пытается Рей подтолкнуть Бена, вы, рыцари, всегда сражаетесь лучше в команде. Но он отмахивается от ее мысли, как от приставучего насекомого. А потом она больше не думает и действует на одних лишь инстинктах, позволяя Силе говорить ей, что делать, пока пробивается сквозь сплетение зубов и чешуи, у ее лодыжек свистят удары хвостов, в ушах отдается рык, и свет клинка горит перед глазами. Проходит совсем немного времени, и ее аккуратные, просчитанные шаги сменяются кувырками и бешеными вращениями формы Атару. Остервенение вздымается над ней волной и смывает всю осторожность. Рей выдергивает клинок из глотки умирающей тук’ата и набрасывается на следующую с серией диагональных ударов, хаотично перемещаясь, уворачиваясь от клыков и когтей и постепенно увеличивая скорость движений, пока у противника не остается выбора, кроме как отступить, податься назад. И неожиданно Рей ощущает огромную благодарность к Кайлу Катарну, который заставлял ее и других учеников выполнять все эти изнурительные и скучные упражнения на скорость. Пока ее физическое тело остается в здесь и сейчас, на Корбосе, часть ее выбивается из сил на поляне Явина, и там запах листьев и мха, пота от тренировки, следи за флангом, локоть выше, еще раз, Рей, вернись в открытую стойку, повтори. Тук’ата вопит от боли, когда меч взрезает ей ребра, и Рей дает руке полностью завершить яростный замах, прожигая отметину на щеке другой рычащей гончей. Она отшатывается лишь на долю секунды, прежде чем броситься на Рей, но замирает в воздухе посреди движения, и из груди у нее показывается изумрудно-зеленый клинок, кончик которого останавливается за волосок от грудной клетки Рей. Тварь падает, и из-за нее поднимается Бен, бледный и страшный, в сиянии звезд над головой выглядящий немного сумасшедшим. Рей оторопело смотрит на него, открыв рот от изумления, и на миг они оба застывают вот так, встретившись взглядами над трупом. Еще одна ситхская гончая прыгает на них. Бен замораживает ее Силой прямо в прыжке, и она повисает в воздухе, в метре над землей, парализованная, красными глазами в упор глядя на рыцаря, и в темных зрачках отражается зеленое пламя опускающегося клинка. Глубокий разрез вскрывает тук’ата брюхо, и в потоке остывающих кишок мелькает какой-то предмет ромбовидной формы. Он падает к ногам Бена, серебристо поблескивая. В голове у Рей подает голос смутная тревога. — Стой… — начинает она, но уже поздно, Бен уже нагнулся, подобрал предмет и щурится, рассматривая его при свете луны. В его руке лежит нечто вроде амулета, он выпачкан в крови и желудочном соке и пульсирует странной энергией аметистового оттенка. Бен склоняется над ним, сперва в недоумении, а затем на лице медленно проступает осознание, и это выражение Рей уже видела раньше, у нее сжимается сердце, годы расступаются, и память ярко сияет сквозь них. Черный остров посреди зеркально-гладкого озера. Усмехающееся лицо лорда ситхов, глядящее на них сверху вниз. Юный рыцарь-джедай поднимает взгляд, в котором столько печали и столько смирения. Как будто ты всегда знал, что тебе суждено прийти сюда. Как будто так долго боролся, чтобы не оказаться здесь. — Еще немного. — Как ни посмотри, это выглядит так, будто он говорит с амулетом. Его голос — именно так Рей представляет себе голос разбитого сердца. — Дай только остаться еще хоть ненадолго. — Бен? — шепотом окликает его она, вдруг смутившись и испугавшись, но он не отвечает. Сейчас в живых остались две ситхские гончие, дерущиеся с другими джедаями. Однако, когда Бен поднимает голову, эти существа замирают и выгибают шею, словно вслушиваясь в какой-то призыв, различимый только им. И потом обе прыгают к Бену, Рей уже готова метнуться ему на подмогу, как вдруг… … тук’ата резко останавливаются перед Беном… … и опускают рога к земле, поджимая к себе передние лапы, точно в почтительном поклоне… - 'Ari, — рычит одна из них на холодном древнем языке. Рей сдавленно охает, когда вокруг нее оборачивается Сила, и Тионна тянет к себе. Почти не успев ничего понять, Рей оказывается рядом с остальными джедаями, собравшимися в группу, и Финн с Эрил крепко берут ее за плечи, удерживая на месте. Свет луны — Рей кажется, что все дело именно в луне, — делает сцену перед ними жутковатой и зловещей и поселяет в широко раскрытых глазах Бена лихорадочный блеск. Сейчас он выглядит таким далеким, стоя над гончими, привычно ссутулившись и сжимая в ладони загадочный амулет. — Не может быть… — бормочет Тионна. — Это амулет Скера Каана. Тот, что был вделан в правую перчатку… Дарта Вейдера… — Это невозможно! — резко говорит Кип. — Почему он здесь? Как он мог… — Он явился ко мне, — говорит Бен. Его тон ровный и лишен эмоций, но лицо… Рей никогда не видела, чтобы кто-то выглядел настолько сокрушенным и поверженным. Настолько потерянным и одиноким. Как будто он бежал всю свою жизнь и в итоге оказался в тупике. — Он был предназначен мне. *** Внутри замаскированного черного шаттла Алема Рар спрашивает: Сейчас? Пока нет, дитя, мягко отвечает далекий голос со звезд. Он должен пострадать еще немного. Он заставил меня ждать слишком долго. *** Бен рычит тук’ата приказ, который, судя по звучанию, отдан на том же самом языке, каким пользовались чудовища. И это не голос Бена, он холодный, страшный и искажен злобой. Гончие ситхов не медлят ни секунды. Они набрасываются друг на друга, исчезая в вихре клыков и когтей, и каждая со всей мочи стремится разорвать другую на части. Рей и остальные джедаи могут лишь в ужасе наблюдать, как хлещет кровь из глоток и хвосты сплетаются, как змеи, в стремительном смертельном танце. Бен бесстрастно взирает на них и не шевелит ни единым мускулом, когда выжившая тварь отстраняется от вспоротого живота своей соседки и снова простирается у его ног. — Asha, — шипит она с толикой наслаждения. Она тяжело дышит, часть ребер уже торчит наружу из-под кожи. Бен кривит губы в издевательской усмешке. Потом вскидывает меч над головой и наносит решающий удар, погрузив яркий изумрудный клинок прямо в череп последней тук’ата. *** Где-то в Коридоре Голууд, вдоль по Пути Дарагонов, нечто смеется. И наклоняется вперед в предвкушении. *** Когда затихает предсмертная агония гончей, логическая часть разума Рей кричит ей оставаться на месте. От Бена исходит какая-то опасность — какая-то нервная, потрескивающая энергия, что делает глубже тени, укрывшие его будто плащом, — но ей плевать. Ей плевать на все, кроме того, что нужно добраться до него, пока не стало слишком поздно. Слишком поздно для чего? Рей стряхивает руки Финна и Эрил с силой, о которой и не подозревала, и мчится к Бену, бежит, как никогда не бегала раньше, сердце колотится у горла, а перед глазами мелькают звезды. И вот — воспоминание: ноги несут ее к нему, когда он только выходит из «Искателя знаний», такой красивый и высокий в свете позднего утра, заливающего ангар, и он оборачивается к ней, смотрит, как обычно, внимательно и торжественно, как будто она — единственное, что осталось в мире, пусть даже у нее трава в волосах и грязь с поля для скорча на одежде… И он оборачивается к ней сейчас, в темной пустыне, оскалив зубы. Лезвие его клинка несется к ней в замахе. Ее шаги замедляются, но она уже не может остановиться, слишком поздно останавливаться, инерция подталкивает ее шею на расстояние удара… В дымке зеленого света, заполнившего мир, Рей видит точный момент, когда в глазах Бена появляется проблеск разума. Он вскидывает свободную руку и Силой впечатывает Рей в землю, чтобы замахнувшийся меч ударил в пустоту, где полсекунды назад была ее шея. Она чувствует, как жар плазменного луча опаляет кожу на горле, а потом приземляется — жестко, на спину, выгнув колени под неудобным углом, из легких выбивает весь воздух. Бен чуть не убил меня, думает она оцепенело, глядя в ночное небо с тусклыми звездами и тонким полумесяцем луны. Когда ей все же удается привстать на локтях, она видит бледное изумленное лицо, нависшее над ней, искаженное ужасом. Он выглядит так, будто его сейчас стошнит. Он выключает свой меч и оседает на землю без сил, словно не может вынести тяжести того, что только что едва не совершил. Содрогаются его широкие плечи, которыми она так восхищается. Из его горла вырываются глухие, странно искаженные звуки — судорожные вдохи, прерываемые горькими всхлипами. Крепко стиснув ситхский амулет в кулаке, он второй рукой обнимает ногу Рей, приникает к ней и упирается лбом в колено. Хотя в таком положении она не видит его лица, она чувствует, как от слез становится мокрой ее одежда, и вскоре наблюдает, как играет лунный свет в его спутанных волосах, когда он яростно и отчаянно целует ее ногу под коленом. Как в мольбе о прощении — или молитве. — Я люблю тебя, — говорит Рей сломленному человеку, склонившемуся перед ней под звездами Корбоса, и рыцарю, который закатывал глаза на ее шалости под солнцем Явина, и мальчишке, робко улыбавшемуся ей в песках Джакку, когда она шла вперед, к нему и к своему будущему. Это все, что она может сказать. Больше ничего не осталось. Бен вздрагивает и всхлипывает еще горше. *** Тихие голоса. Все разговаривают тихо, как будто собрались не у галолампы, а у постели умирающего. Они вернулись в разрушенный город на дне кратера, который на время заполнился гудящей Силой, когда они взялись за исцеление ран и ушибов. Но теперь они обсуждают случившееся — вернее, большинство из них обсуждают. Бен сидит поодаль от группы с посеревшим лицом, молчит и отказывается встречаться с кем-либо взглядом. — Я нахожу крайне маловероятным, чтобы эта планета была домом для целой стаи тук’ата, — заявляет Тионна. — Здесь нет источников пищи. — Кроме шахтеров, — говорит Эрил. Кип качает головой: — Тогда были бы хотя бы тела. Гончие не проглатывают людей целиком. — Может быть, они их куда-то утащили, — предполагает Финн. — В этом случае мы заметили бы следы из пятен крови, когда обходили периметр, — замечает Рей, — или любые другие следы. — Если только их не уничтожила буря, — задумчиво говорит Тионна. — Ветра и дожди здесь могут быть очень сильны и вполне способны полностью перекроить ландшафт. Однако за отсутствием явных доказательств мы должны полагаться на наши инстинкты, и мои подсказывают мне, что эти тук’ата не могли вызвать такие огромные разрушения… Нет, что бы это ни вызвало… — она указывает рукой на разломанные здания и уничтоженную технику, — оно все еще здесь. — Но тогда мы возвращаемся к вопросу о том, почему здесь вообще оказались тук’ата, — говорит Кип. — Причем с амулетом Вейдера — это не может быть просто совпадением… — он замолкает и незаметно бросает взгляд на Бена. — А могли их привезти сюда относительно недавно? — задумывается Эрил. — Когда-то этот участок космоса был пространством ситхов. Может, этот вид принесли Темные? — Тогда где сейчас эти Темные? — зловеще спрашивает Финн. — До рассвета два часа, — отмечает Тионна, сверившись с хронометром. — Отправимся к северным утесам с первыми лучами солнца. Надеюсь, там мы найдем то, что поможет нам разобраться в этом. А пока, рыцарь Соло… — она поднимается на ноги и идет к нему. — Бен, — говорит она мягче, и вот тогда он смотрит на нее, темными, почти что умоляющими глазами. — Помедитируй со мной, — продолжает она. — Вместе коснемся наших сердец и тогда сумеем найти покой, который необходим нам, чтобы нести нашу ношу. Вот так Рей и вспоминает, что, хотя мастерам и не положено выказывать пристрастность, Бен всегда в каком-то смысле был любимым учеником Тионны. Она поощряла его интерес к истории и знаниям, а он, в свою очередь, никогда не был более внимателен и сосредоточен, чем на ее лекциях, где впитывал каждое слово, и никогда не был более воодушевлен, чем когда присоединялся к ней в исследовательских поездках. Это хорошее воспоминание, и оно светом просачивается сквозь трещинки в темноте. Медленный, неуверенный кивок Бена — кивок мальчишки, изголодавшегося по надежде. *** Как и все остальное на этой планете, рассвет здесь резкий и сухой. Слабый свет солнца разливается в мутном воздухе и навевает на Рей тоску по Явину IV, по щебету лесных птиц и листьям, покрытым каплями росы. Она вместе с остальными джедаями тихо идет по полю ночной битвы, с большой осторожностью стараясь не касаться искромсанных трупов ситхских гончих. Под серыми лучами дневного света они окоченели, когти раскрыты к небу, языки вывалены наружу. Почему-то в смерти они выглядят меньше, и она ждет, что к ней придет раскаяние, но его нет. Финн неправильно истолковывает ее сдержанное молчание. — Ты хорошо справилась и сделала то, что нужно было сделать, — подбадривает он ее. — Первый бой всегда самый трудный, малышка. Но ведь это было совсем не трудно, думает Рей, и, может быть, отчасти она даже наслаждалась — этим неистовством, этим движением. Все это не мысли джедая. Как только они выходят за пределы установленного ими периметра, Рей подбирается ближе к Бену. У нее появилась смутная мысль поговорить с ним, хотя она и не уверена в том, что хочет сказать. Ничего страшного, я тебя прощаю? Но он не просил у нее прощения — на самом деле, они вообще не разговаривали с момента ее полубессознательного признания под луной. Она испытывает большое искушение использовать Силу и погрузиться в его настроение, но это кажется жульничеством, хотя не казалось раньше. Есть вещи, которые необходимо говорить вслух. Он напрягается при ее приближении. — Рей. То, как он произносит ее имя, наполняет ее ужасом — голос слишком спокойный, слишком отстраненный. Слишком похож на голос Люка. — Держись ближе к мастерам. Я должен сохранять построение с Бесой и Галфридианом на случай, если по дороге к утесам попадем в засаду. Он говорит негромко, чтобы не привлекать внимания остальной команды. Рей идет за ним, но морщит лоб в растерянности. — Почему я не могу просто остаться с тобой? — Потому что мы с тобой отвлекаем друг друга, — он отвечает чересчур поспешно и чересчур коротко, сжато, как будто репетировал эти слова. — Я пытался вырезать целую свору ситхских гончих, потому что не хотел, чтобы ты участвовала в драке. А ты, в свою очередь, нарушила прямой приказ мастера Дюррона и бездумно ринулась мне на помощь. А потом я бросил Бесу и Галфридиана на произвол судьбы, чтобы прикрывать тебя сбоку, мы с тобой оторвались от группы и оба от этого пострадали. Мы не можем продолжать так и дальше, Рей. Кодекс существует не просто так. Когда мы рядом, мы забываем обо всех обязанностях и об общем благе. Она почти останавливается на ходу, настолько оказывается поражена. Она чувствует, как внутри у нее поднимается жаркий порыв эмоций к нему, и в этот раз не из-за его кривой усмешки, не из-за того, как он поддразнивает ее и не из-за его рук, касающихся ее кожи — все из-за этих жутких, логичных слов, которые вылетают из его рта, и его грубого пренебрежения тем, что она сказала ему на поле боя, пренебрежения сердцем, которое она открыла ему под ночным небом. Как же легко возненавидеть кого-то. Как часто мы не в силах осознать, что у страсти две стороны. — Мастер Тионна, — продолжает Бен, — убедила меня в неуместности нашей связи еще когда мы только приземлились на планету. До нападения тук’ата мы не относились к этой миссии с той серьезностью, которой она заслуживает. Семьсот девяносто три шахтера и их семьи, Рей, и мы едва ли думали о них, потому что… — он обрывает себя и глубоко, разочарованно вздыхает. Она молча заканчивает предложение за ним. Потому что мы были счастливы. Потому что она была за несколько звездных систем от рутины академии и ее стен, и она была жива, и кругом был простор, и Бен был рядом с ней, и что же такого неправильного в счастье, что неправильного в том, чтобы чувствовать себя на вершине мира, как будто ты можешь все, как будто вся галактика — твоя… «Пожалуйста, будь осторожна», — сказала ей Эрил. Это вина. Рей знает, что это ее собственное чувство вины подстегивает ее искать убежище в мятежных мыслях, которые сейчас вьются у нее в голове. Она знает, что есть путь, и что она с него сбилась. Но оно все еще горит перед ней так ярко — тот краткий промежуток времени, когда был смех и дождь из поцелуев, и мирные часы, проведенные в полусне у него в объятиях. Как смеет он это рушить… как смеет кто угодно рушить это… — Ты боишься, — горько говорит она ему. — Ты боишься того, что амулет почти заставил тебя сделать. — Темную Сторону питает то, что уже есть в нас, — отвечает Бен. Все это время он почти и не смотрел на нее, устремив взгляд к блеклому рассвету. — Поверь, меня ни к чему не принуждали. И Рейнар Тал в воспоминании Рей усмехается: «Ты ходячая бомба, Соло». — Теперь иди, — говорит ей Бен. И прибавляет: — Пожалуйста. Первое ее побуждение — умчаться прочь, но она понимает, что в этой ситуации можно собрать хотя бы те крупицы достоинства, что у нее есть. Она поднимает подбородок и максимально спокойно возвращается к Тионне и Кипу, и не оглядывается — в основном потому, что боится, что Бен не станет смотреть ей вслед. *** Они идут дальше. Иссушенный красноватый пейзаж остается неизменным, солнце теперь достаточно высоко, чтобы на опаленной земле выросли их тени. И к огромному неудовольствию Рей она понимает, что с каждым новым шагом помимо воли все больше примиряется с обстоятельствами. Она хочет продолжать злиться, хочет продолжать чувствовать себя так, будто на нее ополчилась вся вселенная, но годы тренировок развили в ней привычку проверять свои мысли и удерживать эмоции в свете. Может, в этот конкретный момент ей и не слишком нравится быть джедаем, но она решилась на это. И сейчас она на настоящей миссии. Если она хочет, чтобы с ней перестали обращаться как с ребенком, ей нужно перестать вести себя по-детски. Неудобная правда, но, тем не менее, — правда. Словно почувствовав постепенное смягчение обиды Рей, Тионна поглядывает на нее и улыбается. — На меня это тоже поначалу действовало очень сильно, — признается она. Рей моргает. — Что действовало, мастер? — Влюбленность, — говорит Тионна. — Я думала, что умру от этого, из-за этого чувства. Терпение всегда приходит не сразу. Значительная часть юности — это огонь в крови. Кип соглашается с ней, коротко и самокритично кивая, и Рей внезапно испытывает благодарность за то, что никто из мастеров не упрекает ее и не заставляет оправдываться, за то, что они доверяют ей достаточно, чтобы позволить разобраться во всем самой. — Простите, — говорит она им обоим, и у нее получается немного неестественно, немного вымученно, потому что она по-прежнему не умеет извиняться, — но, может быть, повзрослеть и означает — научиться этому. *** Вскоре ее взгляд устремляется к Бену. Он движется синхронно с Финном и Эрил, шагает по пескам пустыни быстро и целеустремленно. Все они втроем общаются, обмениваясь взглядами и жестами. Он, наконец, научился следовать ритму работы в команде, даже если ему дается это нелегко и иногда он запаздывает на полсекунды. — С Беном все будет в порядке? — спрашивает Рей Тионну. Среброволосая женщина выглядит задумчивой, размышляя над ответом. — Он был отзывчивым во время медитации — более отзывчивым, чем я ожидала. Он все еще испытывает смятение из-за многих вещей, но по крайней мере был искренним в желании уступить мне амулет. — Она похлопывает по своему карману. — Артефакты ситхов усиливают Темную сторону, с ними возможно получить доступ к определенным способностям, которыми в обычном состоянии адепты Света воспользоваться не могут. Конкретно этот амулет вызывает в нем такой сильный отклик потому, что раньше принадлежал его деду… Тем не менее, тот факт, что он сумел вырваться из-под его влияния — хороший знак. — А помнишь время, когда он был еще учеником, Тионна? — присоединяется к разговору Кип. — Этот угрюмый, вспыльчивый подросток, торчащие уши и локти, и язык такой острый, что чудо, как он сам о него не порезался. — На советах он всегда был горячо обсуждаемой темой, — задумчиво говорит Тионна. — Все было так плохо, что Стрин, ковыляя, заходил на очередное собрание и сразу задавал вопрос… — «Что еще натворил этот негодник?» — Кип неплохо имитирует скрипучий голос пожилого Стрина. Он усмехается, а затем вздыхает. — Мы все наблюдали за ним с такой опаской. Может, это было несправедливо. Мы думали о Дарте Вейдере, а не о нем. — Галактика всегда наблюдала за ним, — говорит Тионна. — С того самого момента, как он родился. С таким наследием — Амидала, Скайуокер, Органа, Соло… эти имена бессмертны. — Да, — говорит Кип и сочувственно качает головой, поглядывая на Бена. — И именно поэтому мне всегда было немного жаль паренька. *** Наконец, они подходят к северным утесам. Рей смотрит вверх на острые пики красного и серого камня, торчащие из земли и упирающиеся в медное небо. В них есть что-то зловещее и сбивающее с толку — она как будто уже видела их раньше… нет, не так. То, что она чувствует, не ощущение уже испытанного прежде. Она никогда здесь не была, но какая-то ее часть словно бы всегда знала, что ей суждено сюда прийти. Словно это место — ее судьба. Это место — ее расплата, ее итог. Неожиданно ей становится холодно. Мое сердце, думает она, полно страха.