За горизонтом неправильных дней

От неожиданного удара звенело в голове. Макушку пекло от боли, до одури настоящей. Нахлынула досада на собственную бестолковость. «Надо же, — усмехнулся он про себя. — Живой батя привиделся. Да что со мной не так». Отец взял его за плечо и уверенно потащил из подворотни. Боруто в растерянности мотался следом за своей галлюцинацией. Он понятия не имел, что подготовило ему взбунтовавшееся сознание. — Какого хрена, даттэбайо?! Ты должен был заняться вандализмом и стащить себе бургер! От такой странной тирады Боруто растерялся еще сильнее. — Почему? Мало ему было просто галлюцинации, она еще и ворчит. — Что — «почему»? — не понял отец. — Почему ты злишься? Отец тормознул и повернулся к нему. — Потому что я, черт дери, волнуюсь! Мы что, про курение не говорили? Разговор был, да, не то чтоб долгий… — он почесал щеку как будто в смущении и раздраженно отдернул руку. — Но мне казалось, ты все понял. Еще увижу с сигаретой — одним ударом по бестолковой башке не отделаешься, ясно тебе?! Внутри все сжалось от горя: отец был таким настоящим. Так бы он выглядел, если бы выжил: старше, чем на фотографиях, уже с первыми морщинами. Так же бы возмущался, если бы Боруто его разозлил, и так же бы за него беспокоился. Наверняка. — Х-хорошо, — горло стиснуло первым удушьем, и отвечать пришлось через силу. Раз ему явилось все это, получается, он так жаждал увидеть отца? Настолько сильно, что даже против ворчания ничего не имел? Нет, все еще хуже. По правде, Боруто даже хотелось, чтобы его отругали. — Спасибо тебе… отец. Он держался всю жизнь. Уходил в себя, мечтал, терялся в трясинах несбыточного, но раз за разом возвращался и как мог цеплялся за хрупкую корку реальности. Вот только сейчас корка треснула. — Эм, знаешь, Боруто… «Отец» — это слишком официально. Ценю попытку, но мне даже неуютно как-то… Я все еще твой папаня, лады? Боруто рассмеялся, сжимая веками подступающие слезы. В груди расползалось теплое щемящее чувство, настоящее, как боль того удара. Он больше не мог сопротивляться. — Пойдем, — отец махнул в сторону шумной улочки с мигающими огнями, легко подтолкнул его в спину, и Боруто, подчиняясь давлению твердой ладони, окунулся в месиво смутно знакомой дороги. В сандалии забивался мокрый снег, но он почти не замечал. Шагал, выпучив глаза, и давил в себе порывы шмыгнуть под одну, другую, третью вывеску, полапать, рассмотреть. Вместо усталой старушки-Конохи перед ним расстилался роскошный город. «Болезнь прогрессирует, да?» — ехидно подметил внутренний голос. Глюки пришли целым роем. Витринами, новыми непонятными запахами, ночными гуляками. «Нет, правда, это сигареты виноваты или я окончательно двинулся?» У него ведь были все предпосылки сойти с ума. Весть о скорой маминой смерти просто стала последней каплей. — Чего застыл? — отец осторожно тряхнул его за плечо. — Заснул, что ли? — Нет, я… — Боруто виновато улыбнулся. Не заметил, как замер посреди улицы. — Задумался просто. Извини. «Ведь правда заснул, — вдруг понял он. — Я ведь… проснусь?» Боруто представил, как патруль поутру находит его окоченевший, пропахший дымом труп, и сипло спросил: — Папань, то, почему ты пришел за мной… — слова складывались в предложения как-то неуклюже. — Это потому что ты как бы, ну… проводник?.. Договорить «…в загробный мир» он почему-то не смог. — Э? — отец моргнул. — Ну, в некотором смысле… я ж тебя провожаю. «И не поспоришь». Боруто задумчиво покосился на силуэты высоких домов, пытаясь вычислить, где ему предстоит коротать остаток вечности. Перебрал все известные варианты концов жизни. Чистый Мир, Страна Мертвецов, Рай… «До Рая явно не дотянем». — Пап, как думаешь… в Аду прям совсем плохо? Вряд ли отец знал на своем опыте, но стоило попытаться. — Э-э? Боруто, послушай. Я понимаю, что ты сожалеешь о своем поведении, но так сильно можешь не сожалеть. Путь в Ад — если это был, конечно, путь в Ад — пролегал через дом. И дом ему полюбился сразу. Он был меньше и проще, чем особняк Хьюга, и там не царил дух древней надменной силы, зато были тишина, уют и тепло. Несмотря на поздний час, в гостиной горел свет. Навстречу вышла женщина, очень похожая на маманю. Утомленная, озабоченная, но такая красивая и непривычно ухоженная. И почему-то с короткими волосами. «Тоже проводник?.. — Боруто помотал головой. — Глупо, она же жива… Хватит. Просто сон. Или все-таки… да к черту!» Он бросился к матери и крепко стиснул ее в объятиях, зажмурился, зарылся лбом в мягкую ткань халата. Плевать, воображаемые родители или нет: у него, наверное, совсем мало времени, чтобы побыть с ними рядом. Мама замерла, а потом мягко обвила руками в ответ. С лестницы сбоку отзвучал мелкий стремительный ритм шагов. Боруто ощутил, как за локоть его ухватили костлявые ручки, и покорно развернулся. Перед ним стояла девочка, сильно смахивающая на маму, разве что глаза голубые, а щеки задорно расчерчивали полоски. Он широко улыбнулся. Всегда мечтал о младшей сестренке. «Ну разумеется. Разумеется, в этом сне у меня и сестра есть». — Братик, даже не думай еще раз убегать! — серьезно сказала девочка. Она хмурилась и дула свои пухлые щечки. — Не сердись, Химавари, — раздался над ухом папин насмешливый голос. — Он больше не будет. Боруто без возражений позволил усадить себя на диван и завернуть в плед. Химавари подлезла рядом и прижалась к нему, видимо, пытаясь согреть. Мама что-то говорила, то и дело поправляя край пледа. Он пытался сосредоточиться на ее словах, во всех подробностях запечатлеть их в памяти, но слишком уж странно все это было, и он запомнил лишь теплое чувство, которое они оставили. Стало горько: он мог прожить с ними целую жизнь, а они исчезнут даже из его воспаленного разума — не успеют в реальной жизни пробежать несколько мгновений. Боруто сглотнул комок в горле. Внутренняя борьба достигла своего пика. Та часть его личности, которая отвечала за здравый смысл, скооперировалась с ехидной, и они обе стали над ним издеваться: давай, еще разревись. Боруто откинул первую и решительно проигнорировал вторую. Все, что происходит здесь, в его сознании, никто, кроме него, не увидит. Да и не притворяются в последние минуты. «Больше ничего не будет». Стоило только позволить себе, как его словно прорвало. Он рыдал и всхлипывал, уткнувшись в колени, — словно трехлетний. Боруто ощутил, как Химавари притиснулась к нему еще ближе, а плечо сжала широкая отцовская рука. Сначала слабо и неуверенно, но потом стало почти больно. — Вы… ну, не уходите до конца, хорошо? — тихонечко попросил он. Выглянул одним глазом из-под коленного укрытия, чтобы проверить реакцию. — До конца? О чем ты? — отец с беспомощной надеждой посмотрел на маму. — Хината, он бредит, ттэбайо! У нас… э-э… есть градусник, наверное? — Как градусник может помочь от бреда, пап? — изумилась Химавари. — Ну, о медицине я знаю только то, что где-то в ней есть Сакура-чан, — открестился отец, — и все это как-то связано с градусниками. Мама захихикала в ладошку. Боруто ухмыльнулся сквозь слезы. Пока есть время, надо о стольком поговорить, столько спросить у них. Но уют и чувство успокоения, которое он не испытывал очень давно, спутывали мысли и клонили в сон. Буря снаружи колотила по толстым надежным стенам дома, который он успел полюбить. Скоро ему придется выйти отсюда — и вернуться в реальность, где есть только темнота, холод и смерть.

* * *

К полной своей неожиданности, Боруто проснулся. И постелью ему служила не промерзшая заплеванная земля. Приятный жар, скопившийся под тремя одеялами, размаривал и не отпускал. Судя по обстановке, он находился в чьей-то комнате. Такую спальню Боруто прежде не видел. Ему показалось, что об этом месте заботятся: в целом, было чисто. Здесь явно кто-то жил: все вокруг несло отпечатки личности владельца — и плакаты на стенах, и кое-где разбросанные вещи. Комната походила на поле незримого боя между небрежным хозяином и кем-то, кого порядок заботил чуть больше. Боруто выбрался из-под одеял, чтобы лучше рассмотреть фотографии на стене. Фотографии изображали жизнь, которой у него не было. Неужели он все еще там, в реальности, которую сам себе навоображал? Боруто плечом выбил дверь, соскочил по ступенькам вниз и оказался в той самой гостиной, куда его привели вчера. Можно ли заснуть и проснуться во сне? — Боруто! — мама вышла из кухни. — Ты рано. Но за окном уже светло. — А папаня… здесь? — с надеждой спросил он. Ничего из этого не могло быть правдой, но все слишком реально. Такой реальностью он готов обманываться, пока не найдет внятного объяснения. — На работе, — мама, кажется, немного удивилась вопросу, — как обычно. А были ли у него какие-нибудь обязанности в несуществующей действительности? Если Боруто ее себе вообразил и она действует сообразно его желаниям, то там должна быть какая-нибудь работа и для него. Он не любил сидеть без дела. — А я? — Тебе надо прийти в себя, — в кротком мамином голосе на миг зазвенела сталь, — вчера ты немного простыл, и мы с отцом решили, что сегодня обойдешься без миссий. Такой естественный, обыденный разговор. Ощущение, словно они много лет живут вместе. — Но надо сообщить… — Кому? Твой отец — Хокаге. — Точно, — ответил Боруто, улыбаясь. Его отец был последним, Седьмым Хокаге. Удобно, когда ближайший родственник еще и начальник. — Химавари еще спит. Ты тоже мог бы, восьми утра нет. — Да ну, — будет он тратить время на сон, — ты готовишь? Давай лучше помогу! — он шустро шмыгнул за кухонную стойку. Мама подошла к нему с озадаченным видом. До этого Боруто иногда приходилось готовить, но справлялся он не особенно успешно: природа обделила его кулинарным талантом, с лихвой доставшимся сестрице Ханаби и, по слухам, матери. Теперь же он сам дивился своему энтузиазму: ему впервые хотелось порадовать кого-то настолько, что он загрузился неинтересной, бытовой работой. — А потом, к вечеру, сделаем рамен! Папа же любит его… да? — о любви Седьмого Хокаге к рамену в его Конохе слагались легенды. Мама с удивленным видом кивнула. — Только не возмущайся, если отец вернется поздно и сразу завалится спать, — предупредила она. — Ты же понимаешь, ему очень трудно. — Главное, что он есть. А рамен… мы еще приготовим. Какой идиот вообще будет возмущаться из-за того, что отец поздно возвращается? Мама кашлянула в кулачок. Боруто, пожав плечами, задался вопросом: — А что любит Химавари?