* * *
Коридоры Департамента Стратегических Исследований причудливо змеились под самым зданием Резиденции. Пинком распахнув двери, Наруто вылетел из первой зоны — самого высокого уровня секретности — и, оставив непроницаемые створки небрежно болтаться в поврежденных петлях, припустил к западной окраине Листа. Именно там чувствовалась чакра Боруто и Химы. Курама задорно подгонял, прекрасно ощущая его нервозность. Мимоходом удивившись — что детям могло понадобиться в какой-то хибаре у прилеска — он вошел в дом, поймал бросившуюся на него Химавари и с готовностью пропустил мимо ушей ворчанье незнакомой бабки. — Боруто! Сын пораженно уставился на него. — Па-ап. А разве ты не должен работать? — Разговор есть. Выйдем-ка. Химавари проводила их заинтересованным взглядом, бабуля — взглядом глубоко оскорбленной львицы. — Как вы оба здесь оказались? — не удержался Наруто. В голове все взрывалось и бушевало, но он должен был как-то унять внутренний ураган. Отчасти поэтому он тащил сына к лесу, где вести откровенные беседы привычней и спокойнее. Где-то там, в свежем, насыщенном воздухе, переплетениях ветвей и бьющих сквозь кроны лучах, остались и его разговоры с Джирайей. Боруто фыркнул и протянул скомканный листок бумаги, который ухватил с собой. Наруто развернул и на ходу прочел. «Узумаки Боруто, генин, 12 лет. В краже подсолнухов признаю себя виновным. Готов понести любое наказание, от пожизненного заключения до смертной казни». — Там не было ни одного подсолнуха! — с улыбкой припомнил Седьмой. — Похоже, я серьезно взялся за дело. Наруто рассмеялся и, скомкав листочек вспотевшими пальцами, спрятал в карман. — Пап? Зачем мы так далеко ушли? — Иначе Химавари бы стала подслушивать, — не стоило нагружать девочку такими сложностями. Они углубились в рощу. Под ногами захрустели замерзшие листья. — Что ты хочешь? — спросил Боруто, с подозрением оглядываясь по сторонам. Видно было, что он тоже не в своей тарелке и уже что-то подозревает. Наруто до одури жаль его. Ребенка, и так перенесшего немало, хотелось оградить хотя бы от новых потрясений. Но слишком хорошо он помнил четырехлетнего малыша, который вертелся туда-сюда, комкал одеяло, неуклюже кувыркался на кровати, не зная, куда еще деть свою радость — ведь его отец вернулся с миссии. Мимолетное воспоминание резануло душу. Он неожиданно крепко уцепил мальчика за локоть и дернул на себя. — Боруто. Мне нужно знать, как ты жил до того, как попал сюда. Боруто посмотрел на него с ужасом, открыл и закрыл рот, и наконец неловко опустил взгляд. — О чем ты? — Ты понимаешь. Наруто схватил его за подбородок и заставил снова посмотреть на себя. — Пожалуйста! Я должен знать. Он машинально уже готовился к истерике и крикам, но Боруто только глядел на него, поджав губы. Глаза оставались сухими, в них читались неверие и шок — словно его окатили ледяной водой. — Как ты… как ты понял? — Я знаю свой мир и своего сына, — пояснил Седьмой и тут же спохватился. — …с которым я жил. Старый, привычный Боруто косил под дурака и вилял бы до последнего, но этот все понял сразу и теперь пытался переварить. — Ты хочешь вернуть… — медленно выговорил он. — Конечно! Я не могу бросить своего ребенка в незнакомом мире! Седьмой давно не ощущал в себе такой решимости, только не в разговорах с Боруто. Хината давно как-то подмечала, что Наруто, когда нервничает, или боязливо замирает, с трудом подбирая слова, или, наоборот, прет напролом, круша стены и растаптывая препятствия. В этот раз опасность угрожала его семье. Он мог быть неосторожен. — Послушай, — Боруто дернулся, пытаясь вывернуться из захвата, но Наруто не дал. — Мне очень нужно знать, что там происходит. — Там нездорово, — он вдруг зажмурился и сделал несколько глубоких, судорожных вдохов, которые явно дались ему тяжело. А потом добавил как будто мстительно: — Может, он даже умер. — Что?! — Наруто ощутил, как у него садится голос. — Нет… ничего такого, но я… я себя тоже знаю, — дыхание у него сбивалось, становилось короче, быстрее. Он сглотнул и через силу улыбнулся. — К жизни там надо привыкнуть. Тот я мог не успеть. Наруто, до последнего балансирующего на грани страха и злости на собственную беспомощность, оглушило яростью. — Если ты знал, что умрет человек… — прорычал он. — То какого же хрена ты так долго молчал?! — сын… этот мальчик что, спокойно ждал, когда его двойник сгниет в неугодной реальности? Ярость появилась и в затравленных глазах Боруто. — А какого же хрена у него есть отец и мама здоровая? — его трясло, он закашлялся и как будто беззвучно разрыдался, но слез не было. — Я не хочу, чтобы он, другой я, умирал. Я не хочу, чтобы умирала мама. Можно того мира не будет, а? — рука Наруто ослабла, и Боруто осел на землю, вцепившись в свой шарф. Стало ясно, что он не рыдал. Он задыхался. На лбу выступил пот. — Эй, что с тобой? Боруто?! — Наруто стремительно опустился на колени и сжал его за плечи, удерживая от падения. — Ты чего? — Боруто мотнул головой, силясь сделать очередной вдох и, кажется, ничего не слыша. Глаза мальчика закатились, и он обмяк в его руках. До Наруто наконец дошло, что его сын из другой реальности страдал гипервентиляцией.***
На чердаке витала пыль, а от количества мусора Хинате становилось чуть не физически плохо. Разбуженный в редкий выходной Конохамару удивился раннему вторжению, но ворчать не стал, только галантно предложил помощь в разборе раритетных сокровищ дедули. Он взял валяющуюся на полу статуэтку макаки и бережно поставил на полку в углу. Так же аккуратно обошелся с другим подобным хламом: барабанными палочками, рваным свитером противного горчичного оттенка, набором для приготовления данго и даже гэта настолько большого размера, что в них поместилась бы лапа, наверное, слона. Зато свиток, подписанный древними иероглифами, Конохамару небрежно протер о рукав и хотел было отложить подальше, но его остановила ладонь Хинаты. — Что это? — Понятия не имею, знаешь, я, ну, это, в академии по грамоте плавал… — «Узу-но-куни», — прочла Хината, нахмурившись. — Край божественного венца.