* * *
Кояне горячо полюбил Соколиную Башню — наверное, больше, чем весь остальной Водоворот, вместе взятый. Соколы давно улетели или их утащили сумасшедшие из Лаборатории Экспериментальных Печатей, так что Башня высилась на холме, тихая, одинокая и идеальная. Идеальная, чтобы выкурить пару-другую сигарет вечерком, любуясь видом деревни из высокого окна, больше смахивающего на дверной проем. Он и сейчас карабкался на самый верх, мечтая о драгоценных минутах покоя после очередной совместной вылазки с шиноби Узушио. Ощутив чужое присутствие, Кояне недовольно скривился. Любимое место оккупировала Амено. Прежде чем он успел возмутиться, девочка шлепнула ладонью по дощатому полу. С кончиков ее пальцев сорвались причудливые линии незнакомой печати, образовавшие ровный шестиугольник. — Что ты… — начал было Кояне. Она вздрогнула и густо покраснела. — А… не мог бы ты выйти? Я… м-м… тренирую фуиндзюцу. — Почему здесь? — прищурился он. Специально забираться в такую даль, чтобы потренировать фуин? Подозрительно. Ответ на свой вопрос Кояне получил спустя секунду. Из печати потекли посторонние шумы — эхо шагов, скрежет отодвигаемых стульев, шелест бумаги. Фуин передавала звуки на расстоянии. — Шпионишь за кем-то? — Н-не то чтобы, — Амено нервно усмехнулась. — Экспериментирую, — сглотнув, она смущенно продолжила. — Я тут доработала технологию парных печатей… чтобы можно было слышать что-нибудь с больших расстояний. Надо же ее на практике испытать. — Так, все, начинаю заседание, опоздавших гоните в шею, — раздался уже знакомый голос Узукаге, настолько громкий, что у Кояне волоски на шее встали дыбом. — Я получил послание из Листа. Амено с ужасом пискнула. — Я внесла элемент молнии, чтобы расшатать амплитуду колебаний, ну, звуковых волн, — торопливо пояснила она, пытаясь перекричать своего отца. — Не думала, что выйдет настолько громко… Кояне выдохнул. Н-да, ситуация. Во-первых, у него отваливались уши. Во-вторых, его делали соучастником преступления — и не просто шпионажа, а шпионажа за лидером военного поселения. Спасение было: он мог уйти и настучать на глупую девочку. Разумеется, он остался. — …Узукаге-доно, — по Башне разлетелся сухой хрипловатый голос старика-советника — чуть ли не единственного в деревне человека, грешащего формализмом, — требования, которые выдвигает Коноха… — Неприемлемы, — оборвал того Узукаге. Его тон непривычно потяжелел. — Но Хирузен не отступится. Как ни печально признавать, Мито-сама недолго осталось. Им нужен новый джинчуурики. — Кого они хотят в качестве следующего сосуда? — третий голос, женский, спокойный и вкрадчивый, резанул по тонкому слуху Кояне, будоража наработанные инстинкты. — Мою дочь. Глаза Амено округлились в испуге. Она зажала рот ладошками, словно вскриком боялась себя выдать. — Это попросту унизительно, — процедила насторожившая Кояне девушка. — Уже второй раз они желают принцессу клана. Лист пытается подчеркнуть свое превосходство над нами. Опять, — Девушка отчетливо скрипнула зубами. — Они ведут себя как метрополия. Мы должны послать решительный отказ… — Мы должны предложить компромисс, Хомаре, — поправил Узукаге. — Узушио не может позволить себе конфликт с Конохой. Идет война, и в одиночку нам ее не вытянуть. А насчет превосходства… полный бред. Это не в стиле Хирузена. Амено нужна Листу не потому, что она моя дочь. — А, тогда, конечно, пусть забирают ее вместе с масками, — ядовито согласилась Хомаре. — Послушай, Юумару. У этой девочки уникальный дар, она может управлять ими. Мы ее даже за барьер не выпускали. Для чего? Чтобы сплавить в Коноху со всеми секретными техниками? — Я не говорил, что дозволю ей покинуть деревню. Я сказал, что найду компромисс. Мы предложим другой сосуд. Амено останется в Храме и будет служить жрицей. Кояне заинтересованно хмыкнул. Жрицей? Амено, все еще красная, смущенно отвела глаза. — …а если они не согласятся? — спросил тем временем советник. — Мне не нравится этот Учиха, — Кояне дернулся. — Хирузен-доно мог отправить его сюда, чтобы следить за нами. Он может выкрасть вашу дочь в случае отказа. Узукаге издал невеселый смешок. — Не дури. Разве не очевидно, что наш милый Кояне-кун здесь совсем по другим причинам? — Кояне сжал челюсть. Настала очередь Амено на него пялиться. — Его отправили сюда только потому, что он неугоден кое-кому из руководства Листа. Представь. Война идет восьмой год, влияние Учиха растет — и это после политики Второго Хокаге, который по факту загнал их в резервацию. Появись в клане действительно сильный, харизматичный лидер — и расстановка сил в Скрытом Листе резко поменяется. Кому это выгодно? Или, лучше скажи, кому это невыгодно? — И здесь Данзо? — вздохнул советник. Кояне почти слышал, как он закатил глаза. — Не очень-то ты похож на харизматичного лидера, — поддела Амено. Кояне одарил ее таким взглядом, что девочка тут же стушевалась. Даже думать об оставленной родине было больно. Он не был лидером клана, но к нему прислушивались, он мог бы ослабить политическое напряжение, если бы его не вытолкали из Листа. Кояне встал, прошелся к окну, в задумчивости доставая сигарету, и вдруг замер. К Башне неслась пара подростков лет шестнадцати. Парни толкались по пути и ржали, как придурки. — Амено, сворачивай печать, живо, — ровно приказал он. Девочка принялась стирать печать, но печать не стиралась. Она застонала в отчаянии. Кояне вздохнул: да уж, «уникальный дар». По всей Башне разносился рев голосов с секретного собрания, уже не такой отчетливый, как прежде, но все равно различимый. — Тогда… — Кояне слетел через дыру лестничных пролетов на первый этаж, активируя шаринган. Только вошедшие мальчишки, ничего не подозревая, столкнулись с ним взглядами и погрузились в гендзюцу. В своих мыслях они мирно покуривали косяки в Башне, как и планировали. — Сколько печать будет действовать? — Пока заряд чакры не кончится, часа два еще, — рассеянно отрапортовала Амено, ошеломленная мощью доудзюцу.* * *
— Ну пожалуйста, Кояне! Тебе самому понравится! Невыносимое солнце Водоворота прожаривало крошечную, смахивающую на клетку спальню, выделенную щедрыми властями. Рвущийся через дверь-окно ветер, морской, соленый, яростно трепал волосы. Кояне глубже зарылся в футон, мягко отпихивая коленом тормошащую его Амено. — У меня выходной, — глухо сообщил он из-под подушки. — Ты в ссылке, у тебя нет выходных. — Я не в ссылке, я на дипломатической миссии, — скривившись, пронудел Кояне. — …если ты отвяжешься, сам в это поверю. Амено уже с полчаса пыталась убедить его провести урок гендзюцу в местной академии ниндзя. И откуда в девчонке столько упрямства? — Если так и останешься лежать пластом, я сделаю тебя джинчуурики, — надувшись, пригрозила она. — Чьим джинчуурики? — фыркнул Кояне. — Из Хвостатых здесь только выдромяк Будо. — Ты мыслишь в верном направлении. Кояне подорвался. — Не надо. Он же гадит. Победно усмехнувшись, Амено оттолкнулась от подоконника и выскочила на мостовую. Он поспешил за ней, на ходу застегивая рубаху. Яркие волосы девочки, теперь доходящие до лопаток, служили своеобразным маяком. Пролетая мимо бетонных корпусов Центрального Острова, подныривая под низкие балконы, уворачиваясь от ранних прохожих, Кояне невольно поражался вечно бодрой подруге. Амено прислуживала в Храме Масок, преподавала, помогала в Лаборатории Экспериментальных Печатей — иногда казалось, что этот ребенок везде. Он взбежал на крышу академии, наконец догоняя шуструю девочку, и обомлел. Крыша представляла собой огромную открытую площадку. По ее гладкой поверхности разливались палящие лучи. Десятки детей разного возраста расселись прямо на полу; кто-то, увлеченно взмахивая кистью, выписывал печать. Чернила сверкали прозрачными бликами чакры и быстро впитывались в деревянную гладь. Амено — она оказалась младше некоторых своих учеников — забралась на тонкий парапет и замахала руками, привлекая внимание. — Кояне-сенсей все-таки сдался и соблаговолил провести лекцию! — все взоры устремились на вздохнувшего Кояне. — Советую слушать внимательно, Учиха — гении гендзюцу, у них генетическая склонность к инь-чакре… Малышка лет пяти-четырех подняла руку. — Сестренка Амено, но ведь техники Узумаки основаны на ян-чакре. Какой толк с таких лекций? В глубине души Кояне задавался тем же вопросом. — Все дело в принципе! — увлеченно воскликнула Амено. — Кушина, подай кунай. Малышка выполнила просьбу. «Сенсей» развернулась, протянула руку и резко отпустила рукоять. Кунай со свистом разрезал воздух и пару раз лязгнул о брусчатку. Кояне, сощурившись, проследил его ослепительную траекторию. На крыше воцарилась тишина. — Так еще непонятнее, сестренка, — наморщив нос, призналась Кушина. Кояне тяжело вздохнул. Никто, кроме него, не разглядел посыла. Немудрено. — Полет куная есть переход от потенциальной энергии к кинетической, — а вот и старт его «долгожданной» лекции. — Представьте, что потенциальная энергия — это инь, энергия возможности, формы и образа, а кинетическая — ян, энергия жизни и скорости. Изначально чакра любого существа состоит из инь и ян, пусть в разных пропорциях. — Вы как будто сталкиваете два камушка и высекаете искру, вот как это работает! — быстро вставила Амено. Она обожала аналогии. — Да, — он с удивлением понимал, что входит во вкус. — Некоторые техники требуют преобразования природы этой искры… этой двуединой энергии. Огненный шар получается путем превращения чакры в огонь. Техники иллюзий накладываются непосредственно на разум, и, значит, чтобы перейти в эту плоскость, нужно обратить чакру в стихию чистого инь. — Точно так же, как Учиха направляют свою внутреннюю энергию на путь инь, мы следуем путем ян, — снова подала голос Амено. — Представьте, что вы — тот самый кунай. Вспомните миг, когда кунай уже совсем у земли, но еще не достиг ее — миг, когда кинетическая энергия максимальна. Это и есть ваша цель. Кояне не жалел, что пришел. Он — гений гендзюцу, матерый практик, — раньше мало задумывался о природе чакры, она сама вскипала до нужного состояния, легко просачиваясь сквозь тонкие барьеры чужой психики. Поглощенный простой идеей родства энергий, Кояне накладывал на детей простенькие иллюзии, пытался объяснить, как это делает, вслушивался в рассказы Амено, сотни раз подбрасывал кунай, стараясь уловить тот незримый предел, когда природа стихии переходит в свою противоположность. Он не видел, что некогда чуждый ян всегда был на расстоянии вытянутой руки. Он даже не видел его красоты. А ведь ян — само биение жизни. Тянущиеся к свету травы, хлещущая в жилах кровь, манящее тепло прикосновений; треск разрываемого мяса, животный восторг обладания. Прежде ограниченный мир вдруг показался ему бесконечным, как мысль. Дети медитировали, силясь облечь эту бурлящую бесконечность в чакру. Мертвое дерево крыши взрывалось нежно-зелеными почками.