* * *
Все началось с Комнаты. Ее пропитывали гнилые запахи и эхо сдавленных рыданий; по ней гуляли тени. Тени приближались, и дикий безудержный страх ледяными волнами выжигал все тело, заполняя до краев. К нему еще не прикасались, а от страха уже было больно. Из Комнаты не было выхода, и время тянулось бесконечно… Он просыпался в холодном поту, и его все равно окружала комната — не та, другая, обычная спальня. Но и в этой спальне он видел Комнату и ничего не мог с этим поделать. Плохие сны никак не уходили. Он сворачивался в клубочек, чтобы отыскать себя в темноте, жмурился и пристыженно всхлипывал — тихо-тихо, потому что уже слишком взрослый для таких слабостей: ему вот-вот исполнится пять. Сквозь дверную щелку проливался свет из коридора. Несмотря на позднюю ночь, по дому разносились чьи-то голоса — по большей части мужские и грубые. В глубине души очень хотелось, чтобы кто-то из этих бродящих по коридорам взрослых — совсем уже взрослых, не как он, — пришел и… и чтобы можно было уткнуться в большую теплую руку, загородиться ей от всего на свете и, не стесняясь, пролить наконец все слезы. Но так стыдно было просить о подобном, и он не смел. В конце концов, ему почти пять. Боруто вел войны сам с собой, позорно себе проигрывал и воровато подкрадывался к спальне сестрички Ханаби, но даже ночью ее никогда не было на месте. Сестричка была занята: как-никак, глава клана. Его ловили в этих проклятых коридорах, сильно-сильно ругали и за шкирку тащили в собственную спальню, которая тут же сливалась с Комнатой. Днем, после тренировок, он частенько рассматривал фотографии; среди них были и мамины. Боруто глядел в ее красивое улыбающееся лицо, и ему казалось, что кошмары рассеиваются, а глаза окружающих людей перестают быть такими пустыми и страшными. Мама жила в больнице, сколько он себя помнил. Сестричка постоянно обещала, что ее скоро отпустят, и Боруто верил. Когда он наяву видел красивое улыбающееся лицо, когда мягкие мамины ладошки гладили его по голове, Комната надолго отступала. Но к маме отчего-то нельзя было ходить почаще. А Комната тянула к нему свои руки, кошмары разрастались и наливались жизнью, и он забывал, что пустые глаза окружающих людей вовсе не такие страшные. Боруто сбегал из дома и окунался в пыль и тьму отстраивающейся деревни, чтобы добраться до больницы, но терялся по дороге. Его находили и очень больно били, все глубже заталкивая в Комнату. Боруто зажил редкими визитами в просторную больничную палату. Некоторые взрослые были добрыми к нему: братишка Конохамару, тетя Сакура, дядя Шикамару, — но и в их улыбках он видел всего лишь отражение маминой. Мама давно перестала быть просто мамой, превратившись в образ, саму причину, по которой внутри раз за разом разливалось нежное тепло. Опасаясь пропустить очередной поход в больницу, Боруто не спал в ту ночь — только вертелся и нетерпеливо перекатывался по футону. Не выдержав на рассвете, он выскользнул из дремлющего особняка и, впервые не сбившись с пути, домчался до Шестой. Шмыгнул мимо сонных охранников, бегом забрался по лестнице. Он думал, что обхитрил всех: не станут же его наказывать в день рождения. Этаж и номер врезались в память. Заветная дверь была приоткрыта. Он притаился за ней, ожидая, когда медсестры уже выйдут и оставят маму в покое. Сердце заходилось от радостного волнения. — …Хината-сан, — уставшим голосом увещевала женщина. По методичному, чуть раздраженному тону было понятно, что она повторяла это не в первый раз. — Сегодня у вашего сына день рождения. Он придет сюда. Я знаю, что вам тяжело, но хотя бы притворитесь, что узнаете его. Пожалуйста. Что? — Хане, не трогай ее, — вздохнула другая. — Я перепробовала несколько психомоторных, не помогает. Надо же, именно сегодня. Мама… не узнавала его? Нет, конечно, что за бред. В животе растекался отравляющий страх. Боруто разозлился на глупых медсестер. Почему они говорят такое?! Он кинулся к сидящей на кровати маме, вцепился в ткань ее рубашки и требовательно потянул на себя, не обращая внимания на вскрики теть. Чьи-то руки попытались его оттащить, но он держался крепко: от отчаяния в нем неожиданно родилась бешеная, нечеловеческая сила. Боруто бессмысленно звал ее, надрываясь. — …ты же помнишь меня?! — мама никак не реагировала. Сами собой хлынули слезы. — Мама! Мама! Мама смотрела сквозь него самым страшным взглядом из всех, что он видел. Ее глаза отражали Комнату. Боруто отшатнулся, с ужасом понимая, что мама тоже была пустой, еще пустее, чем другие взрослые. — Мама… Ты всегда притворялась? — слабо спросил он. Мама не отвечала. — Мама… Внутри все переворачивалось, билось и разрывалось, потому что оказалось, что тепло и счастье он себе напридумывал, а живой, настоящий мир и был Комнатой. Боруто сморщился и застонал от горя и страха, стон перерос в истошный крик. Крик не унимался, пока не пропал голос и горло не разодрало кашлем. Его снова пытались куда-то утащить. Дышать было трудно: в ужавшемся до Комнаты мире недоставало воздуха. В страхе, что вот-вот умрет, он вырвался из чужих рук и прижался к маме, бессвязно, сквозь судорожные вдохи умоляя о помощи. Мама даже теперь осталась равнодушной, и от этого стало совсем больно. Из Комнаты не было выхода. Тени приближались…* * *
Боруто говорил сбивчиво и отрывисто, надолго замолкал, с трудом подбирая слова, да и просто стесняясь детских воспоминаний, но взгляд отца, пронзительный и удивительно понимающий, прошивал насквозь. Под таким взглядом крайне тяжело что-то утаивать. Словно из ниоткуда возникшая мама ласково гладила по спине, и Боруто старался сосредоточиться на движениях ее руки: почему-то так было легче. Его подхватили под мышки и крепко обняли. Боруто неловко ткнулся носом в твердое плечо и сглотнул ком в горле, когда широкая отцовская ладонь неуклюже провела по макушке, ероша отросшие непослушные волосы. — Эти кошмары… снятся тебе до сих пор? — задумчиво поинтересовался отец. Боруто пробубнил в ответ что-то нечленораздельное, имея в виду «иногда». — Почему именно комната? — Понятия не имею, — он слегка отстранился. — Но, может, это из-за того случая. Я почти ничего не помню, но, когда мне было два, нас с мамой похитили, и… — Кто? — перебил отец, тут же нахмурившись. Боруто помотал головой. Он действительно ничего не знал, его лишь преследовали кошмары и обрывки призрачных ощущений. Оставались рефлексы: как только он оказывался один в темноте, всегда хотелось отползти куда-нибудь в угол. — Там было темно и тесно, — наконец ответил Боруто, невпопад, пытаясь найти хоть что-то в этом хаосе рефлексов и ощущений, родившихся еще до памяти. — Откуда-то падал слабый свет. Вроде бы, или мне так снилось. Не знаю, кому и зачем мы понадобились. — Черт, — с досадой выругался отец, обеспокоенно оглядывая их с мамой. — Какого черта? Где в это время был я?! — Прости, взрослые особо не распространялись. — Это ты прости, — вздохнул он, до боли стискивая Боруто за плечи. — Что не смог вас защитить. Боруто потупил взгляд. — Смог.* * *
Мысли беспорядочно метались в голове, его разрывали тысячи эмоций. Рассказ сына вызвал слишком много вопросов, на которые он не мог хладнокровно искать ответы. Наруто уже смирился с тем, что умер в том мире, но — как…? Без ложной скромности, убить его практически нереально. Что стало с деревней? С Хинатой? Где бродит чертов Саске?! Почему во всей Конохе, которую он так берег, не нашлось никого, кто мог бы утешить его ребенка? Было не до Боруто? А Химавари даже не появилась на свет? Химавари… Где Химавари?! Боги, он снова ее забыл… А ведь девочка, маленькая, ослабшая от истощения резервов, часами бродит где-то по больничным коридорам. Простейший вопрос «а сколько вообще времени?» вызвал новый ворох эмоций. Наруто в панике взглянул в окно. Солнце окрашивало алым холодное пасмурное небо. Он вскочил с постели и неверяще воскликнул: — Неужели уже закат?! Боруто с Хинатой переглянулись. Жена кашлянула. — Наруто-кун… уже рассвет… Наруто схватился за голову. — У меня же была встреча с Дайме в семь вечера! — Я здесь, Наруто, — раздался низкий приглушенный голос. Дверь слегка скрипнула, приоткрываясь. В образовавшуюся щель осторожно пролезло бледное холеное лицо — Дайме страны Огня собственной персоной. Веки правителя припухли и покраснели, а на искусанных губах явственно проступали разводы синяков. — Эта история… — прочистив горло, произнес он. — Довольно… душещипательна. — А что вы здесь…? — поразился Наруто. Под суровым ликом Дайме просунулось маленькое личико Химавари. — Прости, пап, все из-за меня, — немного робко призналась девочка. — На самом деле. При виде дочери Седьмой выдохнул с облегчением, но сразу нахмурился, осознав, что она не только подслушивала, но еще и втянула посторонних — и не просто посторонних. В конце концов, он отказался от вмешательства отдела дознания именно потому, что хотел оградить Боруто от лишних ушей и глаз. — Химавари! — рявкнул Наруто, впервые в жизни всерьез разозлившись на дочку. — Какого черта происходит?! Дверь приоткрылась шире, являя такое же пристыженное лицо Шикамару. — Эй, Наруто, не сердись на нее, я тоже слегка сплоховал… Да там что, вся страна Огня собралась?! Издав неопределенный звук — полурык, полустон — Седьмой метнулся ко входу в палату и толкнул проклятую дверь, оказавшуюся такой ненадежной. Хима, Дайме и советник едва успели отскочить с его пути. Выглянув в коридор, Наруто обнаружил еще одного человека — молодого парня в форме телохранителя. Лично они не были знакомы, но, по всей видимости, тот принадлежал к клану Хьюга. Память несколько запоздало подкинула давнюю просьбу Дайме включить шиноби с бьякуганом в его личный охранный взвод. Парнишка склонил голову и, багровея от стыда, глухо пробормотал в пол: — По сути, вся ситуация возникла из-за меня. Прошу прощения, Хокаге-сама! Наруто устало провел рукой по лицу и предположил, обращаясь сразу ко всем: — Так. Насколько я понимаю… Я забыл про встречу, и Шикамару пришел о ней напомнить, но напоролся на Химавари. — Да, папочка! — с готовностью воскликнула Хима, вытягиваясь по струнке. — Я попросила дядю оставить тебя в покое и самому пойти на встречу. Накинув хенге… За последние сутки Наруто узнал о своих детях больше, чем за несколько прошедших лет. Новые знания отнюдь не приводили в восторг. — Химавари, это же Дайме… — проворчал он и, вспомнив о присутствии оного, добавил: — …-сама. Есть вещи, которые просто нельзя… Девочка помрачнела и тихо спросила: — А ты бы ушел, зная, что очень-очень нужен братишке? Его передернуло. Наруто всерьез задумался, смог ли он бы спокойно пойти на встречу, не разобравшись, что довело Боруто до приступа, и заколебался. Даже Дайме уставился на него острым обвиняющим взглядом. Подумать только, сама работа попрекала его трудоголизмом. — Я бы… отправил клона, — ответил Седьмой, не став уточнять, к кому именно. Вспомнив, что обвиняющая сторона все еще он, Наруто наклонился к Шикамару. — Только не говори, что послушал Химу, и… — И, в общем, да, — сухо признался советник, отведя взгляд. При всей своей неубиваемой рациональности — ведь именно Шикамару отговаривал его от сумасбродных идей на протяжении двадцати лет — он на полном серьезе собрался прикрывать его спину на переговорах, рискуя своей репутацией и репутацией деревни. Просто потому, что они друзья. Наруто, вопреки всему, испытал мощный прилив благодарности. — …но применить хенге я так и не смог, — хмыкнул Шикамару, взглядом намекая на одаренного клановым геномом телохранителя Дайме. — Поэтому мне пришлось сказать, где ты. Лорд страны Огня важно кивнул. Он держался с достоинством, хоть и распухшее от слез лицо не внушало обычного трепета. — Конечно, подобное неуважение меня разозлило, Наруто, и я вознамерился сообщить тебе об этом лично. Однако возникло препятствие в виде… Несколько пар глаз скрестились на Химавари. Наруто больше не требовалось объяснений. О девочке, пробудившей в свои пять лет бьякуган и вместе с ним — точность удара, способную ввести в краску всех названных гениев Хьюга, в клане ходили легенды. Слухи о том, что тот самый Седьмой Хокаге не смог прийти на инаугурацию, потому что пострадал от руки дочери, тщательно глушились, но все равно просачивались сквозь какие-то особые незримые каналы. Химавари улыбнулась, мягко разгоняя порожденное недосказанностью напряжение. — Мы с дядями немного поговорили и решили, что не будем мешать тебе, папочка… У Наруто пересохло в горле. За его спиной рос монстр, и это отнюдь не Боруто. — …будешь сок? Седьмой молча принял так и не тронутую банку.