За горизонтом неправильных дней

Громко матерясь, Рёдан тащил за канат лодку на дребезжащих колесах. Небо подергивалось ранними сумерками. Лицо обдувал ветер с привкусом подтухшей рыбы, ноги по щиколотку тонули в вязкой земле. Время от времени в пятки било ошметками пенистых волн. — С твоими темпами будущее нам точно не светит, вообще никакое, — уныло оповестил Хэйва, высунувший из лодки свою патлатую голову. Клочья его черных волос упаднически свисли за борт. — Мы даже не доберемся до трактира. Рёдан отбросил канат и развернулся к охреневшему ублюдку.  — Вот, — прорычал он, вперив указательный палец на десять часов. Берег с той стороны уходил в подножье горы, где начинался мелкий поселок. — Вот, видишь?! Там пожрем! — А, умрем, получается, не от голода, а от язвы желудка и пэчени… — Задрал, я сейчас тебя прямо здесь оставлю! — оскалился Рёдан. — Хорош, ребят, — не выдержала Чита. — Давайте дойдем в тишине. Рёдан издал гортанный измученный звук и вновь впрягся в лодку. Идиотскую лодку они подобрали случайно: сработал рефлекс тягать все, что плохо лежит. В особенности кораблеобразное. А Хэйва подвернул лодыжку и теперь раскатывал в обретенном плавсредстве, как гребаный дайме. Еще и в халате. Бесил неимоверно.  — Я все-таки тебя брошу, — уже спокойнее пообещал Рёдан их главному нытику. — Тогда ты наконец вспомнишь, что медик, и вправишь себе чертову ногу… — Я не могу, — возразил Хэйва ледяным тоном. — У меня депрессия. «Придурок». Поселок оказался еще унылее того, что обрисовывал по дороге Хэйва. Хижины — буквально из говна и палок, а стена уличного туалета подпиралась обрубленным стволом какого-то замшелого деревца. «Не то чтоб впервой, но как же убого…» Они специально держались подобных селеньиц, построенных беженцами на скорую руку. Беженских поселений было особенно много здесь, в скалистой зоне между городами Центра и Севера. Сюда реже заглядывали солдаты, зато стекался всякий шустренький сброд, и потому проще было разжиться свежей информацией, дешевым оружием и книгами бинго. Зарядил дождь со снегом. Рёдан, поежившись, подкатил лодку под трактирный навес, привязал к столбу рядом с трупом жеребенка и поставил под узел взрывную печать, чтоб красть неповадно было. Замерзшая в одном дохлом платье Ширэн нырнула под руку, плечо тяжело оттянула туша Хэйвы, и вот так вот втроем они кое-как вперлись в трактир и доковыляли до стойки. Живот свело от пышущего жаром и луком аромата супца. Пока тот же Мин с отсутствующим видом оттяпывал кусок за куском от скромненькой булки, а Ширэн просто грела о чашу свои мелкие ладошки, Рёдан жрал много и жадно, давился, жег горло перченым бульоном. Он по привычке прислушивался к ближайшим разговорам и по глазам товарищей видел, что те тоже настороже. — …как же, черт возьми, холодно, — жаловался за спиной старческий голосок. — Обещали завтра котел включить… Рёдан фыркнул. «А че бы не сдохнуть прям сейчас, дедуль? Чего ты там еще ждешь?» Мин ткнул его в бок острым локтем и взглядом указал в угол поодаль. За стол там кучей набились мужики и яростно трепались о чем-то вполголоса. Рёдан подогнал чакру к ушам. — …и точку у Сахо прикрыли… — Это те же чуваки, определенно… — со значением заявил густой басистый голосина. «У Сахо? — Рёдан даже перестал хлебать из миски. — Какого хрена… Какой ушлепок мне прикрывает торговые точки?» — А че сразу «чуваки»? Почему не правит-льство? Мало ли, наконец-то взялись… — Да правительству норм с черным рынком, сами глубоко пальцы засунули… Уроды. Столько лет потворствовали… Рёдан переглянулся с сотоварищами. Стоило сутки-другие погулять в пещерах, как выясняется, что некие загадочные чуваки «прикрыли» его черный рынок. С кем теперь договариваться? — Ты ж в курсе, что они отпускают товар? — Че?! Рёдан едва не вскрикнул в унисон с одним из участников разговора и поспешно запихнул в рот костяшки. — В смысле «отпускают товар»? — Просто. Отпускают. Пленников. На свободу. Тех, что на продажу предназначались. Еще и лечила их какая-то баба. Буквально с утра пересекался… — Че-че? Серьезно? То бишь ты говорил с челом, который сбежал оттуда? — Ага. Его реально вылечили… — шепот стал совсем уж тихим, и Рёдан беспомощно сморщился, пытаясь поймать смысл. — …хи. Он с… ви…л. Уха коснулись сухие губы слухача Мина. — Эти «чуваки» из Конохи, — шепнул тот. — Так сказали. — Что? — приглушенно возмутился Рёдан. — В смысле, какие-то чуваки из Конохи хозяйничают в землях Тумана и самовольно тут всех освобождают? Куда смотрят Шизума с его войском, блин?!

* * *

Шизума дрожал и с хрипом проглатывал воздух. Каждый вдох шпарил кипятком. Под веревками на сварившихся мышцах влажно расходилась кожа. Чертова сука Мэй. Все бабы — двинутые садистки. Он сам не понял, какого хрена стряслось. Они с Самехадой облизывались, горели в экстазе. Как рванули сцепиться с этой блядью, но зрение вдруг помутилось и потянуло блевать, и тут же его насквозь выжрало крутым паром. «Какого… какого». Он не должен был проиграть ей так просто. Сквозь досаду и бред полуосознанья Шизума ловил кряхтение мужика, который его тащил на себе, скольжение труб и каких-то кирпичей, интонации глубокого голоса Мэй. — …Саске будет доволен. Он прикрыл сырые глаза, успокоившись по крайней мере тем, что не сдохнет прямо сейчас, и его вместе с последними вялыми мыслями укачало в больном полумраке… Шизума моргнул и поморщился, наскоро пытаясь врубить сознание. Буханье в голове стало пронзительнее. Он лежал ничком на ледяном полу. За спиной ломило намертво связанные запястья, а в перебитые пальцы ровным пульсом настукивала боль. — Очнулся? Над ним нависла мужская фигура в плаще. В горстях расходящихся точек Шизума разглядел бледное лицо с непроницаемыми дырами глаз. Его передернуло. Сама атмосфера вокруг мужика была равнодушной и пробирающей. — У него не так много времени, — раздался над ухом голос женщины. Шизума скосил глаз. Склонившаяся к нему баба была хорошенькой, с розовехонькими волосами. — Я не смогу его спасти, даже если захочу, Саске-кун. «Саске-кун… Учиха Саске, значит». — Ты переусердствовала, Мэй, — с неудовольствием заметил Учиха. — Я планировал долго… собирать у него информацию. «Ну блять, отлично…» — Он уже был готов, Саске, — откуда-то из угла прошелестела Мэй. Ее даже видеть не нужно было: вонючим присутствием этой стервы и так разило на всю камеру. — Кто-то постарался до меня, — она жутко усмехнулась. — Я лишь его пропекла хорошенечко. — Похоже на то, — подтвердила розовехонькая докторша. — У этого Шизумы явные симптомы отравления. И в шее отметины, характерные для гнездища паразитов. — Че? — нахмурился Шизума. — Какие к чертям… бред. Никто меня не… — Неожиданно сбился во время схватки, верно, Мэй-сан? — докторша не обратила на него внимания. — Скорее всего, в нем отложили яйца паразитические насекомые. Загодя. Личинки вылупились при прохождении чакры сквозь поры, а затем прогрызли каналы. Уже добрались до сосудов мозга. «Че?!» Снова потянуло блевать. Эти что-то еще несли, бред какой-то, а Шизума рвано дышал и тупо пялился вперед себя. «Кто… что… нет, — он весь подобрался в немой истерике. От ужаса и отвращения зашлось сердце. — Этот ублюдок из Конохи… Это тот неудачник с насекомыми… он так вот… сука!!!» Шизума поднял на Учиху ненавидящий взгляд. — Все равно вы все сдохнете. Верно… — он нервно захихикал задушенным смехом. Заколовшее со страху сердце потонуло в чувстве азарта, сладкого, вредного. — Вы все сдохнете… Не проживете и пары дней, — во рту смачно лопнул пузырь слюны и вязким теплом стек с подбородка. — Она уже готова… Все равно все… Не только я… — А ты в себе уверен, — презрительно хмыкнул Учиха. — И в Тумане. — Ты не понимаешь, — прошептал Шизума. Глаза закатывались. Голову будто распирало горячим вихрем. — Она уже готова… На всех врагов Кири грянет кара, уже вот-вот… Чудовище, от которого вам не спастись. А все, что здесь есть, оно неважно… ляжет фундаментом истинного Кровавого Тумана. — О чем ты? — Ничто не поможет. Понимаешь, оно питается войной и страхом. Кровью твоих детей. Так сказала старуха. Хи-фху-фху… Учиха рывком опустился и поднял его за шиворот, заставив прогнуться в спине. Шизума задыхался хлюпающим смехом. Наконец он лицом к лицу встретился со знаменитым Учихой Саске. И с наслаждением выплюнул в это чертово лицо: — Ты опоздал…

* * *

Боруто крепко обнял кроху Гаки, нащупал рукой ее макушку с жесткими коротенькими волосами и от души посоветовал ей придумать себе настоящее имя. Попрощался с дедулей Сусуки и с остальными. Они не хотели его отпускать, а он только пожимал плечами и ободряюще им улыбался. — Все хорошо, ттэбаса. — Идем, Боруто, — позвал из-за спины непривычно тихий голос Амено. — Ага. Она, как всегда, вытянула его за руку из камеры и провела по лестницам. В этот раз за ними шли еще какие-то люди, охрана. Сейчас, накануне, почему-то не было ни стыдно, ни обидно, ни страшно. Все нервы как будто промерзли и отупели. «Осталось немного. Вот-вот все закончится». Под ногами опять накалялся пол, орали эхом стены. Эхо насыщалось оглушающей глубиной и падало на виски тяжелыми волнами. Амено на ходу ободряюще растирала его запястье. Отчетливей запахли призраки новых присутствий. Среди них появилась та злобная тетя. Узумаки Хомаре. Холодная и идеально-гладкая, как в воспоминаниях Кояне. И как он только раньше ее здесь не чуял? — Достаточно, дитя, — приказала Хомаре. — Стой смирно. Боруто тревожно вдохнул. Он вроде бы был готов, но от звуков ее голоса парализующий холодок в душе дал трещину. Амено сжала его плечо, удерживая на месте. Он стиснул кулак и нервно вгрызся ногтем в палец. — Почему он такой послушный, Амено? Боруто опустил голову, давя на грудь подбородком. Тяжело задышал. Нельзя было сорваться. Только не теперь. Не надо, не надо. Не надо! Все пройдет по их с Амено плану, и тогда все закончится. Все пройдет… «Тихо, пожалуйста…» Под горло поднималась щиплющая тяжесть. Он изнутри закусил губу. «Амено… Кояне…» — Просто… а что ему еще делать, сенсей? — извне донесся растерянный ответ Амено. — Нет смысла сопротивляться. Он умный парень. Понимает, что все равно все скоро закончится. Закончится. Хомаре хмыкнула. — Все только начнется. Ладонь Амено и еще чья-то ладонь надавили на Боруто, принуждая опуститься на колени. На животе вспороли футболку. Резким ударом стрельнуло в солнечное сплетение, и внутренности разодрал острый ток чакры. Он скорчился и упал на пол, закашлялся. В темноте плеснул ручеек красной жижи. Больно.