Шаг в бесконечность, яркая вспышка, И жизнь превращается в фарс И алые брызги священной купели… …и белые мантии слуг Сатаны Закружатся в бокале вина. Но я не отдам им огонь, Я уйду на восход, где встречу тебя… На перекрестке миров. © «Перекресток миров»
«Наруто, хорош паниковать, — взывал Девятихвостый. — Ты не хорек перед гибернацией!» — Иди к черту, — вслух прорычал Наруто. — Хрена с два я их вдвоем там оставлю! С этой дерьмовой каргой… Все отошло на второй план, белым шумом играло где-то на фоне: потенциальная бойня в Конохе, плененное тело Хомаре, раздирающий чиновников яд — потому что его шкет был еще теплый и потому что он, Наруто, все никак не мог поймать живой с ним контакт, чтобы войти в Комнату. — Боруто… Он уложил Боруто на спину, по щекам хлопал, несколько раз проверял пальцем сопатку — дышит… А может, все не так плохо? Спадет эффект снотворного, и все, все будет хорошо… Вот только кейракукей Боруто сжималась и тлела, как пожженая спичка, а перед глазами все еще мерещилась пелена гноя. Наруто нетерпеливо попытался стереть эту опостылевшую пленку, и снова ни черта не вышло. К нему потянулась Хината и мягко окликнула: — Наруто-кун… — Что?! — он сглотнул. — Что… — Думаю, нужно зайти по-другому. У тебя есть Курама. В нем столько духовной энергии… Наруто зажмурился в напряжении. Зайти по-другому. — Ты как джинчуурики на самом с ним перекрестке, — ласково увещевала Хината. — Я не такая. Я не совсем понимаю… Но слышала, от очень надежного человека, что вот из таких перекрестков можно… можно куда угодно попасть. Вот из таких перекрестков… Наруто открыл глаза, чувствуя, как под ногами дрожат и расходятся водяные круги их с Курамой особого измерения. В спокойной мгле грациозно мялись и поднимались укрытые шерстью огромные мышцы; распахнулись глубокие проруби звериных зрачков. — Она права, Курама. Раз Боруто не откликается… — Мы сами найдем его Комнату, — гаркнул лис. И как они только не додумались раньше? Что искать нужно было с изнанки. Из этого места. «Тогда погнали!» Грудь распирало жаром азарта. С кожи, нет, с контуров его души срывались языки чистой чакры, и полыхали они точно как у Девятихвостого, чьи очертания мазались и пропадали в ярком огне. Наруто выбросил навстречу кулак, чтоб поскорее захватить и почувствовать внутренний пожар Курамы. Чтобы пройти сквозь его душу и пропитаться этой душой насквозь. И рвануть вслед за раскрывшимся запахом гнили. И в детстве, и позже… Бесчисленные разы попадая в этот странный колодец, он бежал только к лису. Курама был центром духовного измерения; через какие-то коридоры, а затем просто сквозь опустевшую тьму влек к себе пламенем своей мощи, и никогда прежде Наруто не успевал задуматься… Куда ведут все остальные коридоры? Как далеко распахнутся пределы пустой темноты? Вспышкой талого света он мчался по просторам оглушительного бездонья и каждый миг ощущал, что вот-вот растворится с концами. Место здесь было такое, что стоило лишь перестать гореть… Сбиться, тормознуть на секунду… «Не думай, Наруто! — взревел Курама. — Просто беги напролом!» Наруто усмехнулся. Уж это он классно умел. «Есть!» Он со всех ног бросился туда, где запахи Боруто были совсем ядреными. Его чуть не сбило волной выедающий пустоты. От яда заплыли глаза; гнойная пленка зацвела в переспелый очаг воспаления, искромсанный тугими цепями. Врата Комнаты. Курама утробно всхрипнул. «Эй, Наруто… Это может быть больно». «Плевать. Там Боруто». Наруто стиснул зубы и всем собой врезался о всхлюпнувший лепесток очага. Позволил себя проглотить и переварить, до самых потрохов продраться яркими ртутными бликами… Красными, рыжими. Больше рыжими… Закатное небо просто-напросто плевалось в глаза рыжиной. Наруто вытер мокрую щеку и уставился на свою ладошку. Такую мелкую, в чумазых разводах. Он был готов смотреть на что угодно, хоть на ладонь эту гадкую, — лишь бы не на слишком лучистое небо и не на большие темные силуэты, которые уводили с площадки таких же пиздюков, как и он сам. Гадко… Они сказали, что он гадкий. Что у него какой-то… какой-то ли… лившай. — Вы все равно… — он всхлипнул и проорал хрипло и с вызовом: — Все равно не нужны мне, даттэбайо! Не нужны. Он и сам справится. Должен справиться, ведь у него есть теперь друг. Наруто обтер плечом свежие слезинки и, икнув, захихикал. Точно. Он выбежал сюда поискать другу жрачки. Друг почему-то не стал жрать рамен. Вообще ничего не стал жрать. А что, что если вон ту травку… Пофыркивая с нетерпения, Наруто проковылял к темной траве у качелей, впился пальцами в ее сочные пучья и принялся обдирать полянку. Как здорово будет: вот он придет домой, а его-т уже ждут, и можно будет наконец-то натрогаться и обнять тепленькое, набить вместе пузо, улечься вприжимку под одеяло, и все с хорошим таким, полным чувством… — Ну ешь! Кушай же, ттэбайо! Наруто склонился над огромным котом и тыкал ему травкой в серенький нос, в темную плешивую морду. Котяра был знатный, драчливый и вредный. Наруто нашел его на крыше на днях и насилу притащил к себе; дал звучное имя — Пират. Пират до крови драл ему плечи и спину, но Наруто все равно носился с ним на руках и орал злющим мальчишкам, что вот выкусите, у него тоже есть друг. Пацаны обкидали их с Пиратом камнями. Наруто было и ничего вовсе, а вот Пирату зарядили в голову… …он, вредный кот, уже третий день лежал в кровати и ничего не жрал. Наруто его тыкал и гладил, и тихонечко над ним плакал, сам не зная чего. Пират был совсем вялый и пах противнее прокисшего молока. И вдоль его шерсти холодели лысые эти, лившаи… — Фу-у, отойди! Ты воняешь! Наруто плакал потому, что он гадкий, отстойный. Потому что даже котяре не сдался. В пустом доме от ярких режущих бликов было не спрятаться.* * *
С Наруто-куном творилось что-то странное. Он сжался весь и сморщился; полыхнуло его золотистое пламя и взорвалось ядовитым облаком красного. Сарада отшатнулась, а Хината, даже задуматься не успев, на каких-то глубоких рефлексах проползла сквозь отголоски этого жуткого зарева к сгорбившемуся мужу. Под его зажмуренными глазами собралась влага. Стек по щеке тонкий след слезы. Наверное, это было опасно, но в груди так кололо от ощущения его боли, что не могла она не протянуть руку и не окунуться в кипяток дикой чакры. Тяжёлой, как расплавленный металл. «Наруто… Наруто-кун…» Хинате так хотелось его защитить. И все равно ей было, что эта красная, даже бурая чакра больно просачивалась сквозь веки и глазные яблоки и объедала кожу. Она за шею прижала Наруто к себе и нежно перебрала колючие жесткие волосы на затылке, потому что… потому что он опять сгорал в одиночку. — Хината-сан! — крикнула Сарада. Хината сглотнула. Наверное, смотрелась она очень страшно: огонь горел, и от него глубоко расползались ожоги, трескались и плавились губы… «Ты же знаешь. В одиночку… больше не нужно». Она целовала его в скулу, в россыпи тонких каналов под ухом, гладила по спине, прижималась плечами и грудью, из каждого узла тенкецу проталкивая через злой поток свою чакру, чтобы дотянуться туда до Наруто-куна. Чтоб где-то там, за перевалом, насытить его пустой сон своим чувством. И пусть ее чакра — капля в тамошнем бездоньи душевных пожаров. Если Отшельник был прав и чакра — чтобы соединять, ей хватит и капли. «Прости меня, Наруто-кун. Я ведь, на самом деле, всегда была рядом». Пусть она слабый, простой человек и не пробьет собой каждую встречную стену. Но сейчас… Прямо сейчас. Она не будет наблюдать из тени, просто глотая тревогу. «Есть такие моменты…» Запузырилась на ладони последняя кожа, когда она огладила воспаленный меридианный канал и спустилась к самому очагу. Наруто задышал тяжелее и, подломившись, навалился на нее своим обжигающим телом. Ведь в этом и суть. Чтобы слиться с другим и потерять свою форму. Хината втолкнула в него всю чакру, какой могла поделиться. И так легко стало вдруг… «И это тот самый момент. Когда рвутся границы и тебя, простого и слабого, поглощает настоящая сила. Когда тебя больше нет».* * *
Наруто насквозь прошило волной неброского теплого света. И ощущением настоящего дома. Он с колотящимся сердцем потянулся к этому чувству, такому искреннему и пронзительному, чтобы напиться им и вдоволь погреться. И снова он смахивал слезы и растроганно посмеивался, потому что вспомнил о мягких, всегда готовых раскрыться объятиях и ласковом голосе, который что-то уютно нашептывал ему перед сном. Хината. Нежная, ни в чем не упрекающая… — Папань, — щекотно дохнуло в ухо. Наруто моргнул. Какие-то тени, разводы, темно… Плющило нос чем-то твердым. Обзор слегка закрывали торчащие пряди пышных волос. Он осознал, что сидит, уткнувшись в плечо Боруто, а тот неловко, но очень нежно похлопывает его по макушке. «Что ль, успокаивает? Меня?» — Эй, — хрипло отозвался Наруто, сам удивляясь своему присутствию. — Я… я здесь. Он смог. Добрался, пробился за врата Комнаты. — Черт, — как-то смешно булькнул Боруто. — Мне жаль… с котом этим. Наруто замер. Перед Боруто, упертым и острым на язык его первенцем, особенно было стыдно щегольнуть куском позорного детства… Неловко и страшно открыться, потерять образ всесильного бати. Осудят ведь и окрестят дерьмовым. — Это было… — попытался он оправдаться, отсутствующе разглядывая дрожь теневых силуэтов. В них мерещились крики и уходящие спины. — Это было. — Не смотри на них. Они могут врать, — шептал Боруто, ласково ероша ему макушку. Он, точно… до нелепого всерьез утешал того гадкого лившайного пацана, у которого даже с котом не сложилось. — Я… он никогда бы, папань, ты чего… Никогда бы не осудил. — А-а, — Наруто расплылся в улыбке, потому что внутри всколыхнулось и еще пуще расцвело ощущение дома. Как будто его опять обняла маманя. — И правда. Хината, Боруто… Химавари, живые, готовые дождаться и дать ему все тепло и любовь. Да разве ж можно этому богатству противопоставить пустоту Комнаты? Он встал, опираясь на плечо сына, уверенно шагнул вперед, прямо сквозь тени, потому что чуял за ними старуху. По привычке размял кулаки и усмехнулся с боевым задором. — Ой, Хомаре! Не знаю, сколько там у нас времени, но настырности мне хватит надолго. А ну рассказывай! Хрустнула и рванула вверх стена — Наруто едва отпрянул. Чертыхнувшись, он попробовал разбить новый барьер, но кулак затянуло волокнами и он с трудом вытащил руку. Стены, видно, элементы печати. Физическое переложение графики. Такие вещи не разбиваются плотью. То есть, наверное, не плотью. Он же не во плоти сейчас. Или… не совсем во плоти? «Хрен разберешь». — Еще один навязчивый дурень, — ливанул прохладный голос Хомаре. — Придется умирать в компании двух идиотов. — Теть, может, все-таки не будем умирать и выйдем отсюда? — вякнул приободрившийся Боруто. Аж в душе потеплело: такой простой он в чем-то пиздюк. — Ну чего тебе там тихариться? — Зачем бы мне? — надменно спросила старуха. — Даже если я попытаюсь снять печать. Единственная выгода — ты выживешь, мальчик. Вот и все. — Этого достаточно, ттэбайо! — взревел Наруто, обеими руками лупанув по стене. — Это — дохрена достаточно, вообще-то! Да и ты тоже выживешь, не? — Выживу?.. Правда, Хокаге? Оставишь меня в живых? Наруто поперхнулся. — Если я тебя не придушу, — буркнул он. — То может быть. — В таком случае ты окончательно конченный, — с удовольствием заключила Хомаре. — Беспросветно. «Похож на…» — чужим шепотом прокатилась в голове мысль, и Наруто чуть не зажмурился от неожиданной вспышки: по-простецки ощерился смуглый мужик с широким лицом, хлопнул по плечу и что-то сказал. Расслышать Наруто не успел, но человека узнал. Точно… то ж Узукаге Водоворота. Отец Амено. Не успели глаза насладиться пронзительным небом, как его снова накрыло полутьмой Комнаты. Вот как. Во-от оно как. Пусть по случайности, отсюда можно ловить мысли, воспоминания. Тени Комнаты всех их связали, а иначе и Боруто не увидал бы беднягу Пирата. А значит… Он широко ухмыльнулся. «А ну покажи мне, как делать эту тупую печать, старая грымза!» — Мыслишь настолько прямолинейно, что я тебя и без Комнаты бы прочла, — фыркнула Хомаре. — Не покажу. «Даже если так. Не контролируешь же ты каждую частицу своего сознания. Еще глянем, кто кого». Наруто повернулся к сыну. — Эй, ты не втыкай, Боруто. Хоть где-то она… — Есть! — бодро воскликнул Боруто и с криком увернулся от новой стены, едва не связавшей его волокнами. — Т-ты чего делаешь?! — всполошился Наруто. — Думаешь, я позволю пиздюку носиться по моей памяти?! — прорычала Хомаре. Полумертвая Комната как будто воскресла и задышала: дрогнули и поползли друг на друга стены, обозначился и пропал потолок. Заколотило в мелкой вибрации платформу под ногами. Перегородка по центру лопнула, и Хомаре вслух выругалась. Боруто, как подкошенный, рухнул на четвереньки с тихим «ой-юй». — Чт… На миг глаза как будто перекрутило и вывернуло наизнанку. «Комната — это ж его сознание. Да что творит эта бабка?!» Наруто подхватил шкета под мышки и на ходу перебросил через плечо — а то задавит, нырнул в воронку меж срастающимися стенами. — Сказал же, что не отвяну! — гаркнул он. — Что на Боруто за дурацкая печать?! «Бунраку-фуин… Почему семья Узумаки так помешана на всем этом?» Вкус теплой ночи, соленой и пряной. Громада Храма, отблеск огня меж створками дряхлых ворот и жирный душок жабьего масла… «Бунраку — это ж кукольный театр… Почему именно Бунраку, почему маски демонов?» — Тетя Хомаре, а почему маски? — пискнула воробьиного вида девчушка. — Почему мне нужно плясать? Как будто мы в театре… — Отец не объяснял тебе, Амено? Театральное искусство началось со старых ритуалов. Представление разыгрывается для богов. Зрители — просто случайные люди, которым повезло подсмотреть. «Есть, — ухмыльнулся Наруто. — Давай, поднажми, бабка». Почти у цели. Где-то здесь, неподалеку, вскроется механизм печати Боруто. — Не лезь в мою голову, выродок, — всхлипнувшим голосом закричала Хомаре. — Убирайся! — Убирайся, отродье! Пряная ночь развеялась тихой прохладой Листа. Скрипнули, подбросили его вверх качели. Наруто сжимал в кулаки скрипучие веревки и разгонялся все сильнее, так, что в животе все подпрыгивало. Он злобно молчал на все замечания, только щурился и хмурил брови, потому что реветь настроения не было. Не пойдет он отсюда. Это его место! Должно ж у него хоть где-то быть место, даттэбайо! В щеку больно шлепнулся мяч. «Ах ты ж га… стоп. Что я тут делаю?» Он провалился взглядом в развалины Комнаты. Точно, Комната. У них вроде как вспыхнул… поединок разумов. Их тени волнами набросились друг на друга, схлестнулись и откатили назад, оставив мглистую пустоту да порядком потрепанную старуху напротив. Та настороженно пялилась. И после краткого молчания выдала: — Где этот таракан? — Т… Плечо больше не оттягивал призрак тепленькой тяжести сына. Наруто схватился за голову. — Куда ты его дела, проклятая бабка?! Он тока что был здесь! Твои ментальные фокусы? — Здесь сотни теней, — процедила Хомаре. — Отвечай, куда его запустил. — Запу… да если бы он хотя б иногда у меня спрашивался, мы б тут сейчас не стояли! Наруто сделал глубокий вдох и распустил перекрученный узел сознания. Здесь, в Комнате, режим Отшельника встречал меньше сопротивления; он проникал и перебрасывался глубоко и повсюду, как пыльца на ветру. И уж конечно он мог ухватиться за вихрь взрывчатой жизни изнутри сына. Боруто умудрился нырнуть в хаос теней. Уже где-то там шебуршал. Из горла вырвался крякающий смешок. — Амено… тоже была беспокойным ребенком, а? «…слушала только Кояне», — подтвердила усталая память старухи. Эти Учиха… Короткий свист воздуха. У самой земли кунай ловко перехватила рука. Доли секунды застыли, замерзли — их будто пригвоздило твердым насмешливым взглядом — и пустились дальше, когда Учиха Кояне от нее отвернулся и выпрямился, крутанув кунай между пальцами. Острие бы вонзилось в землю аккурат у сандалий Хомаре. Обнаружил слежку и… показал ей ее место? — Что это было? — проворчала она. — Тот же вопрос, — парировал Кояне. — Я тренируюсь. А ты? Засранец. — Эй, дяденька! Дя-а-дь! Мир пошатнулся. Голову смяло свежим и лишним слоем: по берегам Узушио мчался, подпрыгивал растрепанный Боруто. Его крики разносились над холмами глухим эхом, он будто под водой орал. — Спроси у нее про фуин! На мне печать стоит… спроси у нее! «А так вообще можно было? — Наруто казалось, что еще чуть-чуть и у него окончательно сведет мозг. — А впрочем…» Как там Курама советовал? Не думай… Просто беги напролом. Бояться все равно больше нечего. Он и так уже весь нараспашку, с вывернутой душой. Что ей с него взять? — У меня есть такой же друг, — проникновенно поведал он чертовой бабке, надеясь хорошенько проехаться по оголенным нервам ее подсознания. — Вот тот точно засранец. Кояне еще ничего. Ты, что ж, к Амено его ревновала? — Замолкни. Они прятались в Храме, и Амено наивно сбалтывала секреты искусства фуиндзюцу этому чужаку. Глупая, и близко не подозревала о настоящих ужасах войны, о вероломстве союзников. Хомаре бы давно и в красках ей все рассказала, потому что давно пора племяннице повзрослеть, но смутно боялась, что запуганная повзрослевшая Амено растеряет ключи к своей простодушной гениальности. Жалко ей было показывать настоящий мир. — Вот тут я тебя понимаю, — Наруто хмыкнул. — Но, знаешь, нельзя их недооценивать. Нельзя позволять им глупыми оставаться. Мой пиздюк вон такими темпами маски исхитрился побить. Ах да. Амено — тоже. — Не сравнивай своего пиздюка и мою Амено, ясно? Амено вообще нельзя было проконтролировать! Наруто поперхнулся. — Ой, вот не надо, а. Когда рассказываешь о развитии культурной среды на Совете Пяти Каге, а он на фоне похабщиной размалевывает твой памятник… — Ему печати достаточно, — отрезала Хомаре. — А Амено… Она моргнула. Еще раз. Проверила пульс — вроде бы все в порядке — и медленно, почти по слогам попросила: — Повтори. — Я сняла с себя печать контроля сознания, — Амено пожала плечами. — Она мне мешает. Они так Будо чуть не заставили вернуть в лабораторию, представляешь? — Это нельзя просто снять, — Хомаре потерла лоб. — Ты ведь объект запечатывания, а не субъект, так не делается… В любом случае, жрицы должны носить печать Бунраку. Закрой глаза, и я аккуратно тебя запечатаю. — Почему? — расстроилась Амено. — Чем я хуже других, а?! — Маски могут повлиять на твою волю своей, первобытной, — терпеливо пояснила Хомаре. — Кто-то со стороны должен получить доступ к твоему сознанию. Ты не одна такая. Для джинчуурики Листа тоже была изготовлена контролирующая печать. Внутри камня на ожерелье. — Да тетя, даже если так, я снова сниму, — отмахнулась Амено. И как она умудрялась при своей гениальности быть настолько непробиваемой идиоткой? — Это легко, только правильно развернуть схему, довести до шес… до шестнадцатой и пустить обратный ток чакры, гляди! Девочка отстранилась и сосредоточенным видом принялась выписывать руками быстрый узор. Вот же… и правда чувствовала, где и какими винтами была закручена схема. Их вдруг накрыло пленкой гулкого шума. Постойте. Хомаре скосила глаза. Сбоку на корточки присел пиздюк Нанадайме и внимательно наблюдал за движеньями Амено… — А ну выметайся!!! Бабка сама загнала себя в ловушку. Их с Боруто сознания связаны печатью, вот он и копошится в ее тенях, привычный к играм Комнаты. — Покажи снова, — посоветовал Наруто. — Покажи, как Амено разобралась с вашей печатью. — С чего бы? — нахмурилась Хомаре. — Потому что он попробует ее снять. Край ладони — не у него, у Боруто — болезненно продавило, отпечатался след зубов. По запястью пробежала маслянистая кровь. Кровавой спиралью перечеркнуло тень на стене, и сумерки Комнаты распустились слепыми серыми пятнами. Становилось не по себе. Хомаре — тем более. — Давай, чертова бабка, — Наруто шагнул к старухе и, резко нависнув, встряхнул ту за худощавые плечи. — Печать! — Пошел к черту. Темноту прожгли россыпи красных мигающих точек. Пульсирующее сознание Боруто дотлевало в тисках, и в тлении этом тянуло найти себя заново, уцепиться за стену, была б еще где стена… ладонь проваливалась в теплое зарево из грубых мазков. «Ч-черт, эти фокусы с разумом…» Мазки зарева густели, откуда-то набирали в себя нежность, тонкость и свет. Расплывались свежим румяным туманцем, льющим вдоль колонн со спиральным узором. Полоска тени. В смуглых руках Юумару свернулась Амено. Узукаге уложил на алтарь спящую девочку и аккуратно расправил подол ее нижнего кимоно, убрал с лица алые прядки. — Полегче с моей дочерью, — вздохнул он. — Тотального контроля этот кошмарный ребенок не вынесет. — Не отвлекай, — буркнула Хомаре, примеряясь кончиком кисти к светлому лобику Амено. — Возьму до неба пятнадцатой гексаграммы… Как обычно. Пятнадцатая гексаграмма космогенеза — сиречь «смирение». Далекий смешок Боруто. «Перекрою землей шестнадцатой!» Шестнадцатая гексаграмма есть «своеволие». Так сказано в «Десяти крыльях». Сейчас… вот сейчас точно лопнут извилины. Наруто тер виски, пытаясь очиститься, прогнать из них шум от перенапряга, и видел за пленкой закрытых глаз, как чьи-то липкие, пропитанные соком пальцы обдирают мясистые багряные лепестки, тычинки со знакомых цветов, черт… этими метелками зацвел весь Узушио. Как их… Тигриный коготь, Дэйго. Их вплетают в венки храмовых жриц, чтобы призвать ураган. «Обойдусь без этой информации, ттэбайо!» Наруто поднял взгляд — от неожиданности ужас обжег желудок: из тьмы потолка на него вылупилась гигантская рогатая морда, багровая, в тон лепесткам Тигриного когтя. — Это еще кто?! — Думаешь, просто работать с ментальной фуин? — прокряхтела Хомаре, сжимая в печать трясущиеся пальцы. — От наших сознаний остаются шматы драного мяса. Стараниями твоего шкета. — Твоими стараниями, чертова грымза! Вспыхнув подскочившей энергией, он кинулся на нее, смазано врезал, попал в пустоту. Развернулся вслед за шестым чувством и завалил под себя шуструю гадину, так, чтоб его пальцы переплелись с ее, слишком уж ловкими. — Не хочешь помочь — так не мешай ему, ясно?! Их сведенных пальцев коснулось что-то жидкое, полоснуло теплом под корнями ногтей. Зеркало пола обращалось чистой водой. Полуседые пряди Хомаре выплывали из растрепанного пучка и колыхались на поверхности длинными гладкими щупальцами. — Кончайте. Мы превратимся в химеру… Ее лицо ушло под волну и подавилось пузырями. «Куда?!» — возмутился Наруто. С виска капнул пот, и на воде обозначился круг, другой, третий. Кровавая спираль стала шире и обросла лучами каких-то обрывистых гексаграмм. Полыхала четко против другой печати, старой, гаснущей. Наруто нырнул вслед за Хомаре, потому что хрен он ее отпустит на дне там хозяйничать. — А ты ведь тоже не хочешь умирать?! — орал он ей, не зная даже, услышат ли в сплошном бульканьи. — Нет… не хочешь проигрывать, а? Разряд молнии перед глазами. Его отхлестнуло горячим, болюче ярким потоком. Язык кольнуло пронзительно кислым. Выскользнули пальцы старухи. — Что за?.. Вспышка панической мысли Боруто: «Прости, папань, я в принципе понял, но там куча знаков…» Ладошка сына быстренько стерла южную кромку печати. «…и я немножко решил оптимизировать». — Не надо! — хором взвыли Наруто и Хомаре. Все тело выкручивало и ломало под буйным напором кипучих потоков, но он все равно, давясь нехватающим воздухом, подгреб к чертовой бабке и ухватил ту поперек тулова. На всякий случай. — Прости, — смущенно пробулькал Наруто, уже без удивления пялясь, как извергается легкое желтое пламя в расщелине под бултыхающимися ногами. — Гениальностью он пошел в деду, но раздолбай весь в меня… — Горячо, — выдохнула Хомаре. «Знаю, бабуль».* * *
Наруто сидел на коленях. Уснувшее зеркало вод ходило под ним послушными кругами и, спасибо большое, никуда больше не выбрасывало. Вокруг расползалась и свободно дышала бескрайняя темнота. Комнаты больше не было. Каким-то образом, интуитивно, Боруто подобрал ключи к ее алгоритмам. А может, дело обстояло глубже. Может быть, чтобы победить Комнату, нужна была та нежная преданность Хинаты. И его, Наруто, распустившийся напор. Сын засыпал у него на плече. Пытался не засыпать, разомкнуть дрожащие веки, но снотворное все еще действовало. Никакие болючие печати теперь ему не препятствовали. — Э-эй, папань, — промычал через силу обмякший Боруто. — Забыл. Я вообще шел сказать… — Что? — всполошился Наруто. — Что, что? — Ты за меня не парься. Я вер… — Боруто зевнул. — Я вернусь. — А? …и откинулся. Как будто совсем успокоился и отпустил себя. Сглотнув, Наруто уложил его боком на твердую гладь. Хлопнул пару раз по плечу, сомневаясь, будет ли шкету удобно. От свернувшейся фигурки Боруто разошлись свежие круги, разлились отблесками — вода отражала вспыхивающий покров лиса. Чего это он разгорается? «Ой… — запоздало дошло до Наруто. — Курама. Я ж тут благодаря тебе. Существую…» «Ты заметил?» — перебил Девятихвостый. «Да заметил, заметил я, ттэбайо!» «Нет, — лис раздраженно цыкнул. — На пиздюка посмотри». От Боруто тянулась полоса тени и то сжирала собой подсвеченную жидким золотом воду, то пропадала и появлялась снова, дрожала вдали урывками, покуда света хватало. — Какая длинная тень… — пробормотал Наруто. «Ты понял, что это значит?» — строго спросил Курама. Наруто только сглотнул. Он понял. Это было, черт возьми, не так сложно. Путь к Солнцу лежит через тени. Он поднялся, тихо и странно посмеиваясь, потянулся за тенью Боруто следом. Так вот как связаны их реальности. Как там говорил Шикамару… «Среда зеркала Ята рассредоточила пучки энергии по векторам». Не родился бы Боруто дважды, если б между мирами не было связи. Не оказался бы он на месте себя самого. Нить души преломлялась на Солнце и, уж наверное, выходила на противоположную параллель. В другой мир. Другим, но совершенно таким же человеком. Нетвердый шаг стал бегом. От скорости и слабого света беспредельность свернулась в один коридор. Наверное, так было лучше. Чтобы не видеть, куда падает тьма за гранями их маршрута.* * *
Его больше не было и он был всем сразу. И унылыми снежными улицами, надушенными морем и слоями невкусных тревог, и теми несчастными, высосанными до скелета шиноби, и кровавыми разводами, мелькавшими в глазах убитого демона. Злая чакра проглотила его по нос, мешала двигаться. Чужая воля… нет, много-много чужих воль прогрызали его насквозь этой чакрой. Боруто запыхался, честно пытаясь выплыть, потому что должна же хоть что-то в этом безумном водовороте значить его собственная воля. Но река снова унесла его и зализала вместе с макушкой, и снова водоворот погреб его под себя, как тогда, давно-давно, на пороге Узушио. Как было здорово. За порогом Узушио сияла мечта, была четкая цель. Вернуться б туда и застыть там навеки, когда мечта казалась реальностью. …реальность у тебя в голове. Какая угодно реальность. …найди ее. Он корчился, захлебывался, пока его корка реальности к чертям рассыпалась. И сколько под ней обнаружилось гноя… Он задохнулся уже в этом гное, а потом осознал, что и дышать все то время было не нужно. Боруто погружался все глубже; слабли и отцветали отголоски рассыпавшейся жизни, пока их до непроглядности не закрыло толщей кровяной взвеси… Тело мягко стукнулось о дно. На дне были звезды. Он лежал на крыше поезда. В ушах застучали знакомые с детства песни железных дорог.