* * *
Боруто задыхался и жмурился, наслаждаясь родным хриплым ворчанием и тяжелой рукой, нежно растирающей ему макушку. Впитывал щекой тепло и твердость отцовской груди. Да как же так? Только что было мокро и слепо, и больно, и ничего в мире не оставалось, кроме тающей отчаянной надежды не потерять последнее важное. Опять… опять, что ли, сон? Он нахмурился. Пускай сон. Пускай будет лишь тень папани, осколок драгоценной старой реальности, этого достаточно. Да больше, чем достаточно, потому что папаня — такой человек, что даже тень его значила чертовски много. — Спасибо, — робко выпалил Боруто куда-то в молнию рыжей рубашки. — Спасибо, что пришел. — Естественно, я пришел! — нахохлился отец. — Тц-ц, говорю ж… «Да. Тень или нет… Он точно заслуживает». — Послушай. Хотел сказать, папань… я дурак, — Боруто улыбнулся. Вот-вот станет легче, потому что он все-таки выжмет из себя самое главное. — Ты не думай, что я хоть когда-то тебя ненавидел. Просто не справился. Ты как-то сказал мне, что я шиноби и должен терпеть. А я не вытерпел. Мне казалось… неважно. Он цыкнул и расчесал погорячевшую щеку. — …казалось, что ты, ну, не любишь. И эти маски разбил, в общем, не потому, что я тебя ненавижу. Ни в коем случае. Маски… — Боруто выдохнул, толком не зная, как бы получше выразить все сожаление сквозь эти простые слова: — Прости, пожалуйста. — Прекращай уже. Хорош извиняться. — Я вовсе не скидываю вину на тебя! Нет, это мое все, я просто… Прости. — Боруто, — отец слегка отстранил его за плечи и прошил строгим взглядом. — Не нужно, сказал же. Я не злюсь. — Но ты ворчишь… — Так это ж… это ж не за маски, даттэбайо! За то, что удрал! За то, что где-то там тихарился годами со своими сомнениями, а можно было подойти и поговорить просто! Думаешь, я бы тебя не выслушал, что ли? — А… — горло сжало в тиски. — Но я ж, считай, разрушил мир, который ты строил! А ты меня за какую-то ерунду пиздюшачью… — Боруто зажмурился. — Еще б за вандализм отчитал, папань! Папаня усмехнулся как-то странно и грустно. Опять потрепал его по голове и ласково протянул: — Да-а что ты… Почему отец простил? Как будто разбитые маски — не неоткупный грех перед всем миром, а и правда — обычная шалость. «А может, так и есть?» Боруто оглянулся на блестящие неоном дома. Это ж Коноха… Может, он выскочил из Храма и заснул на крыше поезда, а этот весь кошмар ему только приснился? И никто по-настоящему не умирал: ни папа, ни Шино-сенсей, и маманю никогда в Шестой не усыпляли. И никакого Свинарника с его одичавшими пленниками никогда не было, и глаза у него на месте — вот же, все видно… — Эй, Боруто, ты слушаешь? — папаня мягко встряхнул его, возвращая в настоящее. Боруто моргнул, на что папа лишь головой покачал. — Мир так легко не разрушить. Жизнь, она такая… она жить хочет. Ты убиваешь богов, а она уже новых родит. В груди замерло. Тут же растаял ток облегчения. Нет, все было настоящим: и Свинарник, и смерти. И нечего теперь отворачиваться и бежать не пойми куда от правды и от вины. — Но это страшные боги, — возразил Боруто. Страшные боги находили воплощение в монстрах кровавого варева, в пустых голосах из Свинарника, в жестокости Рёдана и в смертельной решимости Амено. — Новые боги — не те. Они изуродованы. — А это ж ведь зависит от нас, ттэбайо! Знаешь, я и так догадывался, но теперь точно-точно уверен. Хината… маманя мне только что показала. Что светлые чувства можно пронести сквозь любую самую пустоту. — Вот… вот как. А ведь и правда. Боруто заторможенно стиснул кулак, вспоминая, как щупали его мелкие ручки Гаки в немой просьбе подарить еще свежих ростков из пшена. Той нелюдимой и замкнутой Гаки без имени, которая была настоящим дитем пустоты. — Спасибо, папань, — снова прошептал он, поднимаясь с колен. На плечи ложилась тяжесть решения. Слова папани и Амено осветили ему путь, и путь этот лежал напролом. Другого попросту не было. — Тогда… я пойду. Снаружи идет время, наверное. — Э! — встрепенулся отец и тоже вскочил, дернул его за руку. — К-куда?! Куда ты опять попер? — Я и сам-то не знаю, — признался Боруто. — По ходу разберусь. — Думаешь, я после всего вот такого тебя отпущу? Пойдем домой, Боруто! Обещаю тебе, все будет по-другому. Никакой больше ругани, никаких скандалов. Мы будем работать, мно-ого работать, мы создадим новых богов. Маманя соскучилась, Химавари! Я накуплю тебе бургеров, и мы пожрем наконец вместе, ну! Ты ж еще Особый Рамен со свининой не пробовал… Боруто на секунду прикрыл веки — как было бы здорово — и тихо сказал: — Похоже, я не могу вернуться. — Что? Это еще почему? «Потому что не заслуживаю домой. Потому что не нужно тебе рвать себя и выбирать между мной и другим мной. А еще…» — Потому что я умер. В один томительный миг зависла напряженная пауза. — Что?! — взвыл папаня, зажал в ладонях лицо Боруто и принялся наклонять из стороны в сторону, что-то высматривая с истерическим тщанием. — То есть как это «умер»? В смысле «умер»?! Тогда почему ты жив, ттэбайо?! Ночь становилась прозрачнее. С нижнего края небес уже подбрезживало неярким рассветом. Вдоль расплывающихся улиц запустилось угасание окон и фонарей. — Ты разве не видишь? — Боруто кривился, давя из себя ободряющую улыбку, но выходило не очень — натуженно и печально, он сам это чувствовал. — Посмотри. Посмотри получше, папань. Мы ослепли от Солнца.* * *
Наруто старательно промаргивался, вдруг осознав, что ни за что особенно не может зацепиться взглядом. Ночь больше не прятала за собой нечеткость силуэтов: в одних и тех же местах сочленялись лабиринты старых и современных улиц, образы разных эпох падали фильтрами друг на друга, рябили в глазах белыми бликами. В темной предутренней дымке мазались провода, кроны деревьев. — Что я не вижу? — выдохнул он. — Что происходит? — Это, наверное, сознанье так реагирует, — Боруто пожал плечами. — Заслоняется чем-то близким. Они просто меняют облик. Надевают маски. «Так это чертово здесь…» Чтобы их видели. Сами по себе они — чистая суть. Человек не может воспринять… Требуется форма. «Изнанка». — Боруто, — как загипнотизированный, пробормотал Наруто. — А ты здесь, потому что… — А я сюда, ну… упал. Наруто наморщил брови, пытаясь заново собрать образ сына. Что это с Боруто такое? Куда пропал его ясноглазый здоровехонький шкет в аккуратной одежке? Почему-то его, Наруто, ладони сжимали худую замученную рожицу с прикрытыми веками. Он как во сне надавил пальцами на впалые щеки, прошелся по заострившимся плечам в какой-то выцветшей футболке. Некогда мягкое, сытое тело ощущалось теперь жестким и мучительно хрупким. — Открой глаза, — не своим голосом попросил Наруто. — Боруто! Зачем-то Боруто шагнул назад, отвернулся и потянулся прикрыть лицо. Что-то не так. Точнее, во всем этом общем, само собой разумеющемся «не так» звенело скрытым, еще более острым «не так». «Не так» можно было вдохнуть носом, и запах его давил на сердце тяжелой паникой. — Открой глаза, я сказал! Наруто схватил сына за запястье, подволок его, замеревшего, ближе и ковырнул вверх дряблое веко. Застыл — глотку будто продрало залпом мороза. Мороз потек дальше и глубже, сжирая, кажется, легкие, саму возможность дышать. На месте глаз — пустота. Нежная пленка мышц и сосудов. Кусая изнутри губу, Наруто со всей осторожностью приоткрыл кончиком пальца второе веко. Такое же пустое. — Что ж это… что ж это такое… — Всякое было, — глухо отозвался Боруто. — Черт! Наруто с чувством прижал к себе изувеченного пиздюка, жалея, что нельзя вколотить его прямо в грудь и там и оставить. Стыдливо скривился, потому что на секунду — всего на секунду! — позавидовал кенгуру с их напузными сумками, куда они по-дурацки прячут своих ребятишек. — Прости меня, — задушенно выдавил теперь уже он. — Ты не парься, папань, — Боруто стиснул в кулак полу его рубашки. — Возвращайся к ним, ладно? Домой… Я уже все. — Нет! Наруто как током коротнуло. Что значит «все»? Это было слишком несправедливо. Нельзя просто вырвать человеку глаза, истощить, просто измолотить — вон как среди торчащих вен полыхают разводы синяков, ожоги — а потом убить, а потом еще что-то от него требовать непонятное. И мучить непонятной виной. — Боруто, — в горле что-то дрожало предательское. — Ты ж понимаешь, что вернусь я только с тобой. Хочешь ты того или нет. — Не надо, папань! — Боруто пытался выбиться, выскользнуть из рук, но Наруто только крепче сжимал объятье. — Отпусти! Сын скривил и смешно вытянул губы — казалось, вот-вот разревется. — Да что ты делаешь?! — не выдержал он. — Я все равно ж умер, я серьезно-о, даттэбаса! — Я не согласен, даттэбайо! — С тем, что я умер?! — С тем, что ты умер! Боруто зарычал в отчаянии. Запястье вдруг прострелило легким разрядом, в лицо чуть не вбилась подошва — Наруто на рефлексах схватил выскочившего пиздюка за ногу и отшвырнул подальше. Тот хлопнулся вниз и где-то там наверняка лопнул. «Черт, нашел время кидаться клонами!» Второго клона он, припав на колено, треснул о крышу — развеялся в кратком крике дымок. «Так. Оригинал где?!» — Не ищи меня, пап! Через два вагона мелькнул небольшой силуэт и юрко соскочил с поезда. Прямо в бездну призрачных образов, которыми прикрывались невидимые боги. У Наруто нервно дернулись пальцы. — Только не говори… — процедил он. — Только не говори, что ты опять смылся! Боруто-о!