heat is dead and alive.

Юнги просто приводит Хосока, и все идёт по пизде. Намджун уверяет, что все нормально, конечно, нуна, мы же в двадцать первом веке живём, какие могут быть проблемы? Одним человеком в постели больше, одним меньше. Хосок улыбается солнечно и с порога Киму не нравится. Юнги нежно целует его по утрам, не глядя, кто ластится со спины, когда она готовит завтрак. Такое случается редко, потому что обычно она ничего не успевает. Намджун несколько раз норовит предложить приготовить что то самому, но та отрицательно мотает головой и раскладывает неуклюже по тарелкам недожаренный омлет. Намджун смотрит на ее руки, сухие и обветренные от осеннего ветра. Прокручивает в голове картинку, как Хосок к этим рукам ластится вчера. Да и вообще не думать о том, что вчера Юнги спала с кем то, пока он сам работал над проектом в соседней комнате. И разбить себе ебало хочется не меньше, чем Хосоку. Себе за лицемерие, ему за проявление этого двуличия. Хосок появляется рядом, вешаясь Юнги на плечи, зацеловывает шею и уши, лезет под руки. - Я вижу, что вы не ладите пока. Но он готов пойти навстречу, - Намджун на выдохе прижимается губами ко лбу, стискивая в объятиях в коридоре. Мин шмыгает носом и ворчит, что он успеет заразиться и после сдачи работы. Ким в протесте втягивает в глубокий поцелуй. - Люблю тебя. - Знаю, - она зевает, топчась на одном месте. Холодный пол леденит голые ступни. В спальне ещё теплый Хосок видит десятый сон. - Прости, что веду себя как мудак. - Наверное, ещё не привык. Я нихуево так лицемерил, когда сказал, что мне будет легко. Знаю, что ревность это хуйня, верю тебе, хоть ножом режь. Но ему пока нет. Ты понимаешь, о чем я. Юнги вытирает нос смятым бумажным платком, мнет его в холодеющих руках. Кивает неопределенно. Январь морозит лёгкие. В толкучке метро не остается места, чтобы думать о чем то другом. Намджун думает, о чем они вообще говорили все эти годы. Долгие годы работы вместе, дружбы, состыковки орбит. Когда они впервые переспали, Юнги знала все его косяки с прошлыми девушками. Намджун знал, что делать, если она внезапно ломалась посреди рабочей недели, без сил ни к чему. Они разделились самые тяжёлые годы жизни, после которых роднее уже некуда. Брат Юнги пошло шутит, что ей осталось его только родить. Ким вспоминает все разговоры о жизни, смерти, смысле и его отсутствии. Вагон метро распахивает стальное брюхо, его вместе с потоком выбрасывает на людную авеню в тот момент, когда закрепляет как аксиому, что другой такой просто нет. И не надо. Если заглянуть в Чон Хосока глубже, чем яркая поверхность из громких разговоров, музыки, секса, улыбок и прочего дерьма, то он такой же сложный и темный мальчишка. Юнги он знает лучше, чем себя, так что этот вывод напрашивается сам собой. Отмычек на все замки катастрофически не хватает. Намджун решает проверить, что в этом Чон Хосоке такого. Младший даже не против. Разморенный сном, напитанный солнцем и неказистой нежностью, только тянет ближе за шею, ногтями затылок царапая. Ким запоздало думает об их несвежем дыхании. Планеты взрываются, солнца перегорают, как лампочки в туалете. Хосок змеёй перекатывается, укладывая его на лопатки. Серебряная безделушка на шее падает Намджуну на грудь. Младший по животному кусает за подбородок и уходит. Юнги улыбается чуть шире за завтраком.