Простые сложности

Предсказание Эмбр относительно Алима сбывается. Но не через месяц, гораздо раньше — через несколько часов после того, как Карвер услышал лишнее о личной жизни Алима Сураны. Так что день и вправду выпадает один из худших. Тот разговор не идёт прочь из мыслей, отчего-то встаёт перед глазами, изредка то сменяясь жаждой смерти Алима в глазах долийки, то вспыхивая молящимся эльфом. Очередной беспокойный сон прерывается, выталкивая Карвера в реальность, оставляя лежать в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. А что, если и правда?.. Он видел, как во время Мора отчаяние убивало людей, лишившихся семьи, как одержимые горем солдаты бросались на мечи. В их глазах было видно нечто схожее с тем, что он успел разглядеть во взгляде Алима. Не отчаянье, не горе... безразличие к себе? Потеря интереса к жизни? Карвер не знает, как это назвать. Не хочет об этом думать. Он поднимается с кровати и одевается, чтобы выйти на свежий воздух. Быть может, там голова хоть немного прояснится и избавит его, наконец, от этих бессмысленных образов. Ночь темна и тиха. Звёзд не видно — пасмурная ферелденская осень не оставляет им шанса показать себя, заволакивая небо тучами без единого просвета. Вдоль стен местами горят факелы. Никого из стражников не видно на своих постах, но это не значит, что их там нет: Карвер уже успел понять, что Амелл сторонник скрытого наблюдения и быстрого решения, а не демонстрации силы. Непривычный подход, но он, вроде бы, действенный. А может, тут замешаны и какие-то заклятья — кто разберёт этих магов?.. — Создатель мой, суди меня, какой я есть. Пусть милость Твоя низойдёт ко мне в добрый час. Коснись меня огнём, дабы очистить. Ответь на песнь мою, к Тебе посланную, — голос молящегося кажется знакомым. Хоть и темно, хоть и видно лишь силуэт на краю, Карвер знает, кто это. — Услышь мой плач, о Создатель! Забери меня к Себе после смерти, породни меня со славой Своей, и пусть мир снова узрит Твою благодать. Ибо Ты — пламя в сердце мира, и благодатью лишь Ты одарить волен. Карвер успевает удержать его в последний момент. Он хватает эльфа за руку и резко тянет его на себя, не давая сотворить большую глупость. Сурана дрожит, всхлипывает, но всё равно пытается вырваться, прыгнуть вниз. И лишь пощёчина мало-мальски приводит его в чувства. — Какого демона ты творишь?! — шипит Карвер, встряхивая его, заставляя смотреть на себя, принуждая выкинуть из головы глупую и страшную затею. Но эльф его не слышит. Не хочет слушать. Он перестаёт вырываться, но всё ещё плохо осознаёт действительность. — Ты не понимаешь, я грешен... Создатель, как же я грешен... — По-твоему, это избавит тебя от всех грехов? Нет уж, давай как все — пытайся справиться с прошлым здесь. — Нет… ты не понимаешь! — Алим больно вцепляется в его предплечья, но одёрнуть его Карвер не решается. Вместо этого он как можно спокойнее, как можно мягче говорит: — Не понимаю, тут ты прав. Так объясни, что ж это за такие ужасные причины сподвигли тебя стоять посреди ночи на краю крепостной стены. Эльф затихает на минуту. — А тебя? — спрашивает он неожиданно чётко и серьёзно. Вопрос нельзя оставить без ответа, иначе Алим снова может уйти от разговора и замкнуться в себе. Быть частично виновным в его смерти Карверу не хочется. — Не спится. — Мучают прошлый кошмар и загубленный шанс, — отрешённо отвечает эльф, разглядывая темноту внизу. Маловероятно, что он хоть что-то там видит, но, должно быть, воображение рисует вполне понятные ему образы. — Пошли, ни к чему стоять на ветру. — Кольцо, — бормочет вдруг Алим, приходя в себя окончательно. Тон его голоса меняется на почти привычный, апатичность исчезает. — Я выбросил его, прежде чем... Мне нужно… — Да стой ты! — Карвер снова его встряхивает, уже не так сильно, но всё ещё ощутимо. — Где ты его теперь найдёшь?! И уж тем более прыжок ласточкой вниз тебе не поможет! Алим таращится на него. Не смотрит — именно таращится в темноте. Наверняка так же, как и сам мечник, видя лишь силуэт. Карвер впервые орёт на кого-то так громко и отчаянно. Даже в бою, когда гибли его друзья, он не кричал так. Даже когда потерял над собой контроль и рвался в безумную атаку на наступавших порождений тьмы, он так не орал. — Да, — тихо соглашается Алим, приводя в ступор их обоих. Он больше не вырывается и не цепляется за предплечья Карвера. И Карвер осторожно его отпускает. — Да, ты прав, — эльф медленно отступает от края. — Я… мне нужно побыть одному. В таком-то состоянии? Стоит от него отвернуться, и всё — не вниз, так в петлю. Нет, нельзя его слушать, как бы ни хотелось сейчас вернуться в свою спокойную тёплую комнату. Если Сурана что-то с собой сделает, Карвер себе не простит. Даже если это никогда не станет известно кому-то третьему. — Пошли, — говорит Карвер, зябко ёжась от порыва холодного ветра. Эльф кивает. Даже не спрашивает: куда, зачем, какого демона тебе вообще надо, Карвер? Действительно, Карвер, какого демона?.. Комната Алима совсем не похожа на то, что предполагал бы увидеть любой, хоть немного знакомый с этим эльфом. Без разницы лично ли, или понаслышке. Свечи, алтарь с Песнью Света, плотно зашторенное окно, которое словно и не открывается никогда. Сурана зажигает свечи. Все, за один раз. Карвер, хоть и привык к подобному за прошлые годы жизни с братом и сестрой, всё равно дёргается прочь. Маги. К чему всё это показушничество?.. — У тебя здесь молельная комната? — спрашивает Карвер, чтобы спросить хоть что-то. Эмоции унялись, и теперь он чувствует себя неловко. Даже немного стыдится собственного поведения, хоть и понимает, что поступил более чем правильно. — В церковь меня не пускают, — отрешённо отвечает Сурана, неуверенно глядя на Карвера. Он не понимает, почему тому есть до него дело. Карвер не понимает этого тоже. — И что это было? — вопрос даётся тяжело им обоим. Алим отворачивается, пытаясь суетой и переставлением свечей на алтаре создать видимость занятости. — Слушай, если ты такой глубоко верующий, ты должен понимать, что это — грех. Едва ли не самый... — Не самый, — тут же откликается эльф, едва не роняя свечу, удерживая её в самый последний момент. — Ложь, похоть и загубленные души давно это перевесили. — Загубленные души? Что ты имеешь в виду? — Храмовники, наплевавшие на свою клятву служить Андрасте, — глухо отзывается Сурана. Храмовники. Не один тот — несколько. Что же, это Карвера не удивляет. За эльфом и сейчас наблюдается склонность к большому количеству случайных связей. Разве в Круге было иначе? — Из-за меня Создатель отвернулся от них. Это моя вина. Но вот чего Карвер совсем не понимает, так это его склонности к самобичеванию. Какой смысл раскаиваться (искренне раскаиваться, ведь молился он в самом деле искренне и очевидно, что не в первый раз), но продолжать то, что считаешь грехом?.. — Я бы так не сказал, — выдыхает Карвер негромко, забирая у него из рук свечу (ещё чуть-чуть и воск скатился бы по коже) и отставляя от себя, обратно на алтарь. Алим ошарашенно смотрит на него. Должно быть, он не ждал, что его начнут оправдывать. Карвер и сам этого не ждал от себя, но если это не даст эльфу броситься вниз сегодня ночью или в одну из следующих ночей, то молчать он не будет. — Ну, в смысле: твоей вины в чужом выборе уж точно нет. А похоть… Мало кто этим не грешен сейчас, разве нет? Да я и не сказал бы, чтобы ты совсем уж сильно выделялся среди остальных. Даже я… — Ты замечательный, — шепчет Сурана и порывисто обнимает его. Просто виснет на нём, вновь принимаясь всхлипывать. Карвер неловко похлопывает его по спине и отстраняет от себя. Утешать он не умеет. Это Бетани всегда находила нужные слова. Гаррет может парой слов отвлечь от проблем. А он... он может лишь неуклюже поддакивать или и вовсе молчать. Но сестры больше нет. Гаррет, к счастью, далеко отсюда. А что-то делать с этим неудавшимся самоубийцей всё же надо. Желательно, чтобы после этого чего-то он хоть сегодня ничего вредящего себе не предпринял. — Ты точно перебрал. Давай-ка, ложись спать. Карвер легонько подталкивает его в направлении кровати, но эльф упирается, сжав руку, и смотрит на него совсем уж безумно. — Нет, нельзя! Нельзя, пока я не просил прощения. Чудесно. Только споров с религиозным фанатиком сейчас не хватало. — Создатель уже простил тебя, — уверяет его Карвер, вновь подталкивая к кровати. Он не знает, что ещё можно сказать в такой ситуации, как убедить пьяного истерящего эльфа в необходимости закончить этот невыносимо долгий день мирно, в постели. Но Алим больше не упирается, он позволяет усадить себя на кровать. — Давай, вот так. — Уже простил... — бормочет эльф ошарашенно, отпуская руку Карвера. Ложится поверх одеяла, не раздеваясь, но сейчас и этого более чем достаточно. — Простил, — повторяет он снова и закрывает глаза, забываясь сном. Карвер сидит рядом примерно с час, чтобы убедиться, что Алим не проснётся и не сотворит новую глупость. А перед уходом внимательно осматривает комнату. Вроде бы, ничего опасного в ней нет. Ни ножей, ни ядов. Но это, в любом случае, было бы уже выше его возможностей. Уже на следующий день Сурана кажется самим собой. Улыбка, суета, вызывающая у собеседников головную боль болтливость... и алкоголь. Карвер впервые наблюдает за всем этим полностью. От и до. Пьёт эльф немного, даже не особо крепкий эль. Только вот его более чем хватает, ведь пить Алим не умеет от слова совсем. Уже после первой кружки в нём просыпается любовь к пению (голос и слух, к сожалению, в комплекте не идут), а ещё половины вполне достаточно, чтобы влезть на стол и попытаться раздеться, совершая попутно какие-то нелепые движения, подразумевающиеся как танец. Карверу стыдно за его поведение. Но ещё больше стыдно, что он сам не может заставить себя перестать смотреть, оправдывая это тем, что если эльф перейдёт черту и попытается сотворить что-то вредящее себе, он вмешается. Застёжки мантии сдаются одна за одной, расстёгиваясь под неловкими движениями плохо слушающихся пальцев. Накидка летит вниз под пьяное улюлюканье наблюдателей. Когда один из «зрителей» стаскивает Сурану вниз, с явным намерением уединиться с ним в одной из комнат наверху, Карвер всё же вмешивается. Эльф не сопротивляется. Он вообще плохо осознаёт действительность. Ему, видимо, без разницы, кто и зачем ведёт его с собой. Но кулак мечника, впечатавшийся в морду лица несостоявшегося любовника, веселит мага, отчего тот, глупо хихикая, виснет на руке своего спасителя и, с трудом передвигая ноги, идёт с ним на улицу, на свежий воздух. К сожалению, трезвее он от этого не становится, и невнятное бормотание, действующее Карверу на нервы, лишь продолжается. Зачем он вообще вмешался? Ему что, больше всех надо, что ли?.. Что с того, если бы эльф ушёл с кем-то из случайных посетителей таверны? Так было уже не раз и будет повторяться снова и снова. Но не сегодня. Именно сегодня всё, почему-то, немного иначе. То ли сказывается недавнее спасение жизни и какая-никакая, а всё же ответственность за это, то ли здесь виновато родство с теми, кому так неймётся помогать страждущим, но бросить его там Карвер не может. Потому и решает дотащить его до спальни-молельни, где попасть в беду вероятность значительно меньше. Они проходят уже порядочно, когда Сурана вдруг тянет Карвера в сторону какого-то мрачного безлюдного закутка. Не понимая, в чём дело, мечник без какой-либо задней мысли идёт туда. Алим опускается на колени, кладёт ладони на его бёдра и открыто смотрит вверх, без капли смущения. — Позволь мне сделать тебе приятно. Голос эльфа хриплый, в глазах светится похоть, а губы растянуты в совершенно не идущей ему плутовской ухмылке. Карвер ошарашенно смотрит на исказившееся лицо мага, явно не осознающего действительность и не понимающего, с кем он говорит. Он точно этого не понимает, как иначе можно объяснить это отвратительное предложение? — Алим... встань. Ты слишком много выпил, тебе нужно отоспаться, — Карвер тянет его вверх, но упрямый эльф отталкивает его руку и вновь опускается на колени. — Нет. Я знаю, что мне нужно, чего я хочу. Сурану немного шатает, он определённо упал бы, не держись сейчас за чужие бёдра. И его нужно было спасать? Спасать того, кому без разницы где и с кем, без разницы, что будет после, кому плевать на себя и свою жизнь?.. — Ты мне противен, — вырывается у Карвера, когда отвращение подкатывает к горлу. Эта фраза действует на Сурану отрезвляюще. Он хмурится и встаёт на ноги сам, хоть и не с первой попытки. Старательно избегая смотреть на Карвера, пытается идти, но чуть не падает после нескольких шагов и всё-таки виснет на руке сжалившегося человека. Оставшийся путь до комнаты мага проходит в несвойственном Суране молчании. — И что, не будет никаких историй про родственников? — мрачно усмехается Карвер, заводя его в спальню и закрывая дверь. Эльф наконец-то не действует на нервы болтовнёй, но от этого не по себе ещё больше. Уж лучше бы он болтал без умолку. — Мне лень придумывать, — тихо отвечает Сурана, опускаясь на кровать и падая поперёк. — Придумывать? — Карвер не уверен, что услышал верно. А может, эльф опять перепутал слова. С ним это бывает. Не «придумывать», а «вспоминать», к примеру. Да, наверное, так и есть. — У меня их нет. Ни историй, ни семьи, — Алим резко садится и хватается за руку Карвера. — Поцелуй меня. От неожиданности Карвер дёргается прочь, но Сурана всё ещё держится за него и умоляюще заглядывает в глаза. — С чего вдруг? — с трудом выдавливает из себя мечник. Для него это нечто и вовсе уж недопустимое. Но в глазах эльфа читаются те же отчаянье и потерянность, что и в прошлую ночь. — Пожалуйста... я... мне... Карвер настороженно смотрит на лицо Сураны. Он не настолько поехавший, чтобы потакать капризам эльфа и вытворять такие аморальные вещи. Маг вздыхает, поняв это, и опускает взгляд. Карвер, переборов себя, целомудренно касается губами его лба, ожидая дальнейших приставаний. Но Сурана вдруг улыбается и, вновь упав поперёк кровати и закрыв глаза, тут же засыпает. Мечник нерешительно смотрит на него, не зная, что предпринять: раздеть ли его, уложив в кровать по-нормальному, укрыть ли сверху каким-нибудь покрывалом или же, вообще, просто уйти. Выбирает он третье. Дойдя до двери, оборачивается и решается на второе. В итоге делает первое. Несмотря на множество застёжек, мантия поддаётся легко. Карвер старается не смотреть на почти обнажённое тело, что она скрывала, но взгляд его невольно замечает веснушки, скрывающиеся даже под одеждой, проходится по выпирающим рёбрам. Сурана слишком худ даже для своей расы. Карвер ловит себя на мысли, что следует следить за тем, чем и когда он питается, и сам приходит от своей же мысли в ужас. Алим ему практически никто. Не стоит его опекать. Это неправильно. Шрам, тянущийся от запястья, привлекает внимание воина чуть ли не в последнюю очередь. Равно как и мелкие шрамы-полосы, белеющие на груди и животе эльфа. Карвер с отвращением смотрит на них, и образы, возникающие в мыслях несостоявшегося храмовника, с каждой секундой становятся всё ярче. В отвращении он отшатывается прочь, но, переборов себя, всё же заканчивает начатое — эльф оказывается уложен в постель и укрыт одеялом. Сурана — малефикар?.. Нет, конечно, нет. Не сейчас — свежих ран нет. Но в прошлом? Чем ещё могут быть эти следы? В таком количестве. Его ведь хотели повесить. Из-за чего же, если не из-за этого?..