***
- Ты слышал? - женщина вскинула голову. От чтения ее отвлек какой-то грохот. - Посмотрю. - Макс снял пиджак и вышел на лестницу, прикрыв дверь. На его лице мелькнуло беспокойство, но лишь на миг - Томпсон ничего не боялся. В обычное время, пока никто не обращал внимания на его финансовые проблемы и семейные неурядицы, Макс казался на редкость адекватным, буквально источал спокойствие и уверенность. В такие моменты Эвелин могла ни о чем не беспокоиться. - Похоже, он снова решил поломать стропила! Господи, свяжу этого придурка, пока не похоронил нас в собственном доме! - донеслось уже с первого этажа. Эвелин нахмурилась, но не стала обращать внимания. Ругань Макса только в первые годы их совместной жизни казалась ей отвратительной - теперь миссис Томпсон реагировала на все раздражители с долей пренебрежения, не более. Женщина не считала, сколько прошло лет, а ее лицо будто застыло во времени: прекрасное, немного анемичное, бледное, но по-прежнему привлекательное. Макс тоже несильно изменился. В конце концов, мужчину морщины в небольшом количестве только украшают. Но однажды налаженному быту пришел конец, и положен он был жестоко и быстро, прямо как в одном из кошмарных снов Эвелин. Был дождливый летний вечер, охлажденная влагой земля дарила приятные запахи дерна и скошенной травы, прохладный ветерок чуть касался тюля на окнах. Стихия затихла, но лишь затем, чтобы вновь разродиться водяными потоками. Эвелин осталась в спальне. Незадолго до этого женщина приняла ванну и теперь собиралась немного отдохнуть за чтением книги - какая-то неказистая история любви, но ей нравились подобные...Наивные сказки помогали забыться хотя бы на время. Увлекшись взаимоотношениями героев книги, Эвелин вновь вскинула голову лишь тогда, когда по дому вновь пронесся жуткий грохот. - Макс? – она посмотрела на дверь. Муж не ответил. Женщина закрыла книгу и медленно села, затем опустила на пол босые ступни - ей не хотелось вставать, но она тем не менее намеревалась узнать, что же произошло. Если бы благоверный ухитрился опрокинуть на себя полку с инструментами или задеть что-то из мебели, наверняка не стал бы молчать, и вся округа узнала бы о «богатом словарном запасе» Макса Томпсона. Однако ни ругани, ни криков о помощи слышно не было. За тем жутким звуком последовала полная тишина. Мурашки пробежали по спине Эвелин - ей пришлось накинуть шаль, прежде чем отправиться вниз. Макс так и не объявился, и его супруга заподозрила неладное, но по-прежнему всеми силами сдерживала нарастающую панику. Эвелин будто почудился отвратительным влажный треск. Она прожила на ферме достаточно, чтобы знать, с каким звуком на череп коровы опускается молот забойщика. В горле пересохло, а предметы вокруг будто потеряли четкие очертания. Эвелин подумала, что вот-вот упадет в обморок и уже никогда не узнает, что произошло; что смерть застанет ее где-то на перепутье, и все закончится легко и быстро, как у нерожденного младенца, который вряд ли сожалеет о том, что так и не увидел что-либо, кроме материнской утробы. В мире же, где находилась Эвелин Томпсон, мысль о смерти походила на кощунство. Обморок не спешил наступать, а ноги двигались будто не по желанию хозяйки, медленно, но неуклонно приближая ее к источнику звука. - Макс… - тихо, одними губами позвала Эвелин. Грохот. На этот раз за окном пронеслись раскаты грома. Черное небо, затянутое тучами, разрезала молния, и пронзительный свет на миг очертил силуэты обстановки. Наконец пришли еще звуки - чье-то тяжелое, частое дыхание и какое-то бульканье, замедляющийся хрип. Эвелин не остановилась. Черная бездна влекла ее, как завлекает изголодавшийся по душам смертных дьявол. Темнота звала, обещая что-то неслыханное. Очки Макса валялись неподалеку от дверного проема. Очередная вспышка помогла Эвелин увидеть не только разбитые стекла, но и капли крови, обильно усыпавшие предмет. Сердце екнуло в груди, шаг замедлился, но женщина не могла позволить себе остановиться. До последнего она рассчитывала на то, что это упавший шкаф или полка ненадолго отправили Макса в бессознательное состояние. Конечно, в таком случае она немедленно кинулась бы к телефону. Сама оттащила бы мужа в салон машины и помчалась за рулем их «бьюика» в первую попавшуюся больницу. Впоследствии они забыли бы об этом инциденте как о каком-то досадном недоразумении, но… В проходной комнатушке, служившей небольшим карманом между кухней и спуском в подвал, Эвелин первым делом обнаружила бездыханное тело мужа. На лице мужчины застыла гримаса ужаса и боли, рот был открыт, остекленевшие глаза чуть не вылезли из орбит; затылок походил на кровавое месиво. Конечности были сломаны, словно попали под колеса трактора. От искореженного тела по полу расходилась черная лужа крови. Помимо запаха меди, в воздухе разливалось резкое амбре испражнений и вытащенных кишок – в том месте, где раньше находился живот Макса, казалось, свили себе гнездо монструозные черви. Внутренности влажно поблескивали в непостоянном свете, и явившаяся на звуки новоявленная вдова была поражена увиденным. Эвелин застыла в дверях, не в силах произнести ни слова, зажала рот рукой и прислонилась к косяку, пытаясь найти в мертвеце черты своего супруга. Чтобы сберечь рассудок, сознание услужливо предложило сказку про страшный сон, но Эвелин не чувствовала подступающего безумия, которое бы избавило ее от ужаса, ведь на изуродованном теле Макса все не закончилось. В темноте находился кто-то еще. Фигура достигала в высоту почти семи футов, и голова целиком уходила в густую тень под потолком. В руках твари был зажат проржавелый молот для забоя, и с тяжелого набалдашника лениво стекала кровь. Нечто тяжело дышало, явно впечатленное содеянным. В том, что именно это существо превратило Макса в жалкий кусок плоти и потрохов, у Эвелин сомнений не было. Но что дальше? Ее постигнет та же участь? На самом деле вдову занимали иные мысли, но она, теперь испуганная девочка, оставшаяся одна в темном доме, таком враждебном и мрачном, старательно гнала их от себя, как разыгравшуюся и потому опасную собаку. Отказ в принятии происходящего не помог. «Это он…Ты ведь знаешь это, правда? Годы прошли, но он оставался в подвале, потому что ты запретила Максу убивать его! Ты не хотела, чтобы кто-то узнал, как и не хотела замарать руки убийством. Поздравляю! Ты забыла о нем, а он все еще находился там, в полной темноте. И знаешь что? Это достаточный повод, чтобы лишить жизни кого угодно…» Тварь не видела наблюдателя - называть это создание Мальчиком больше язык не поднимался, Эвелин казалось, что он может раздавить ее череп одной рукой. Пока монстр не учуял ее, стоило использовать все возможные ресурсы, чтобы скрыться и сохранить себе жизнь. Пока она двигалась к выходу, существо пристально осматривало орудие мести, словно в кровавых разводах и налипших кусочках мозгов крылись сакральные знания. Эвелин подумалось, что так и есть: теперь ее сын точно знает, как поступить. Макс никогда не был с ним добр, и его отношение стало достаточным поводом для убийства. А что до нее? До матери, которая все эти годы безмолвно следовала воле мужа? Она просто хотела жить как все люди. Просто хотела завести семью. Просто хотела немного счастья...И для себя тоже! Миссис Томпсон не стала дожидаться мнения убийцы касательно ее участи. Стал бы он вообще думать о чем-либо? Решив, что на предположения нет времени, женщина подалась назад, стараясь двигаться максимально тихо. Оказавшись в мнимой безопасности кухни, Эвелин постаралась прийти в себя. «Прячься! Беги! Не дай ему добраться до тебя!» Женщина что было сил рванула в гостиную. Пространство внутри дома мигом сжалось, превратившись в сюрреалистический интерьер из «Алисы в Зазеркалье»: требовались особые способности или снадобья, чтобы уменьшить тело и пролезть кроличью нору, или хотя бы в какое-либо укрытие, ведь каждая дверь и каждый закуток в просторном фермерском доме будто насмешливо уменьшались прямо перед носом жертвы, с издевательской точностью угадывая время, когда беглянка вознамерится приблизиться. Из горла Эвелин вырвался стон отчаяния, но, зажав рот обеими руками, чувствуя, как разгоряченные щеки лижут слезы, она все же прорывалась вперед. Ей почти удалось выбраться наружу – вдова не верила обманчивым силуэтам дома, особенно сейчас, когда чудовище из кошмаров могло учуять ее и двинуться по следу, – как вдруг раздался еще один звук: - Ма-а-а! – требовательный рев разнесся по дому. «Мальчик» уже не пищал, как тогда, когда Эвелин обнаружила его под трактором. Эта перемена поразила мать – ей показалось, что сына подменили чем-то куда более ужасным. Разве «Мальчик» был способен принести кому-нибудь вред? Нет, это Макс без конца раздавал ему подзатыльники! Эвелин застыла у двери черного хода, сетка на которой предательски шелестела – достаточно было легкого дуновения ветерка. «Только не это…» - МА! – настойчивее и злее. Тут беглянка рванула дверь на себя – ее испугали тяжелые шаги и то, что совершались они босыми ступнями по залитому кровью полу. Шлеп. Шлеп. Шлеп...Как падающие куски отрезанной плоти. Эвелин выскочила в дождь под аккомпанемент рева ветра и раскатов грома и закричала, когда слетела с крутых ступеней и упала в грязь. Беспорядочно, в панике загребая руками, женщина все же поднялась и ринулась за угол дома, не обращая внимания на ушибы и ссадины. Шаль упала в грязь. «Добраться до гаража…Завести машину…» Она оказалась на территории двора, посреди этого черного болота, за чертой которого высился их прекрасный белый дом. Небольшой темный участок земли окружали ряды кукурузы. В ветреную дождливую ночь листья шелестели так, словно насмехались над жертвой. «Беги-беги, дурочка! Он знает твой запах! Он найдёт тебя и оторвет тебе голову, растопчет руки и ноги, вырежет внутренности! Ты просто шелуха, как и мы! Тебя можно перетереть и выбросить!» - Нет…Нет…Не надо! Господи, пожалуйста, пожалуйста, нет! Этого не может быть! – стопы утопали в грязи, и подол ночной рубашки будто вязал ноги. Все мироздание в эту дьявольскую ночь мешало Эвелин Томпсон сбежать, ополчилось на нее с неукротимостью стихии. На фоне непроглядной мглы стали проступать силуэты пристроек, и увиденное придало женщине сил. Она сделала еще один рывок вперед, прижалась к стене первого попавшегося сарая и остановилась, чтобы перевести дыхание. Стоя спиной к зданию, она исступленно всматривалась в шелестящую тьму вокруг себя: только поля кукурузы, отдаленное мычание испуганных коров, рев ветра, который, словно безумный дирижер, использовал в качестве музыкантов все доступные предметы...И где-то в этой сумасшедшей мешанине звуков и образов скрывалась ее смерть: некое существо, голодное, уродливое, злое, в секунды разделавшееся с ее мужем. Эвелин не увидела в темноте ничего похожего... А вот вышедший на волю «Мальчик» все прекрасно видел. Темнота давно стала для него чем-то обыденным, и он прекрасно ориентировался там, где обычный человек усматривал только лишь неизведанное. Фигура матери в белой ночной рубашке, бледное лицо в обрамлении длинный черных волос - все это казалось маяком в гудящей ночи. Он дрожал от обрушившегося на плечи холода. Уже очень давно ветер и дождь не касались его кожи, уже очень давно Безымянный не ощущал запахов, например, пряного аромата крови. Многообразие когда-то позабытых образов дарило ему нечеловеческую силу, приводило мышцы в тонус, как грамотно подобранный наркотик. «Мальчик» будто не являлся машиной для убийства, а наблюдал за ее действиями со стороны, никак не препятствуя близящейся расправе.***
Преодолев расстояние от сарая до гаража, Эвелин толкнула дверь и оказалась в пахнущей машинным маслом утробе – несмотря на сухость, здесь было ощутимо холоднее, чем снаружи. Свет не горел, но очертания «бьюика» явственно проступали в отдаленных вспышках молний. Зайдя внутрь, женщина первым делом закрыла за собой дверь, и насмехающиеся над ее бедой химерические тени исчезли. Чуть левее от входа Эвелин нащупала кнопку переключателя, и пространство озарилось тусклым, болезненно желтым светом, от которого у беглянки зарябило в глазах. Быстро оглядев пространство, миссис Томпсон заметила верстак у дальней стены; над массивной столешницей раскинулась широкая металлическая полоса – витрина с держателями, предназначенная для инструментов. Макс обожал эти уродливые железные штуки, в то время как его супруга вообще не питала симпатии к автомобилям и ремонту. Но сейчас выбора беглянка не видела. С секунду-другую понаблюдав за внушительным гаечным ключом, предназначенным для работы с трактором и некоторыми частями загона для коров, она все же приблизилась к верстаку и открыла ящик под столешницей. В руки Эвелин легла сухая и пыльная рукоять шила. Даже если у нее не хватит сил, чтобы в открытую дать отпор этому чудовищу снаружи, она всегда сможет использовать эффект неожиданности. «Из опечаленной горем женушки ты превратилась в проворную убийцу? А ну как придется встретиться с этой тварью? Ты видела этот ржавый молот?! Даже Макс с трудом поднимал эту штуку, а твой милый «Мальчик» запросто использовал его, чтобы убить твоего муженька. Наверно, с его помощью он и выбрался...Расшатал дверь, разбил стену. Черт его побери, как он сумел?» - Этого не может быть… - от волнения женщину вновь опасно повело, и она схватилась рукой за край столешницы. Ноги слабели с каждой последующей секундой. «Тебе надо залезть в эту машину и уехать как можно скорее…» - Но как? Куда?! «Какая разница? Подальше от этого места! Иначе он придет за тобой!» - Д-да, точно… - придя в себя и положив шило в карман ночной рубашки, Эвелин направилась к машине. Дверца «бьюика» поддалась, но в дальнейшем женщину ждало разочарование. Тело зашлось мелкой дрожью, Эвелин хотела заорать в голос от несправедливости. Макс не оставил ключи в машине. Наверняка взял с собой в дом. - Чертов ублюдок! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! САМОНАДЕЯННЫЙ МУДАК! ТВАРЬ! ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ! - вероятно, за такие слова Макс непременно одарил бы ее крепкой затрещиной, но… «Он лежит в луже крови и дерьма, как отвратительная, дьявольская кукла, надоевшая своему хозяину». Женщина сложила руки на приборной панели и заплакала навзрыд, не скрывая чувств. Страх, отчаяние, паника, боль утраты и ужас неизведанного объединились и рвали сознание миссис Томпсон на части, как свора собак. Ей хотелось проснуться и отринуть кошмар. Понять, что слезы кровь – ментальные отблески сна. И им никогда не дотянуться до нее, белокожей женщины, самодостаточной уроженки Юга, хозяйки фермы “Колдвинд”, и некогда первой красавицы Канзаса. Ее жизнь могла быть безмятежной, а судьба – счастливой, как пишут в романах. Но…В то же время Эвелин всегда знала, что их с мужем комфорт построен на страхе и унижении сына. Тварь из подвала, долгое время вызывавшая лишь чувство стыда, наконец выбралась из темницы, чтобы напомнить Томпсонам о проступках. Внезапно за дверью раздался какой-то звук, заставивший женщину резко поднять голову. Отвратительный свет избирательно выхватывал детали интерьера, и еще несколько мгновений Эвелин не могла понять, открыта ли дверь. Взяв себя в руки, она совершила очередную попытку понять, в каком положении находится, и тогда немного расслабилась – металлическая створка, отсекающая кирпичную постройку от всего остального мира, по-прежнему стояла на своем месте. В следующий момент произошли сразу три события. Эвелин открыла дверцу «бьюика», снаружи что-то лязгнуло, а свет в гараже отключился, погрузив все пространство в темноту, вязкую и холодную, как толща воды в застоявшемся озере. Женщина сползла по открытой створке на землю, опустилась на колени, не сдерживая стонов. Сознание боролось с признаками истерики, тело – с обезоруживающей слабостью. Вынув из кармана рубашки шило, Эвелин зажала его в обеих руках, надеясь встретить неприятеля во всеоружии. Но она лишь жалко вскрикнула, когда в дверь с силой ударили. Металлический лист пошатнулся и загудел. Миссис Томпсон почти бездумно легла на живот, вцепившись кончиками пальцев в щедро насыпанный на пол гравий. Поняв, в каком положении находится, она задом подалась назад и заползла под колеса «бьюика», затаившись у самой земли. Наконец дверь открылась, и вместе с каплями дождя внутрь пробрался забойщик. Испачканные черной землей ноги показались Эвелин огромными. Почему-то сейчас она вернулась мыслями к тому моменту, когда ей предложили взять ребенка на руки, едва он покинул ее тело, изведя десятью часами боли, понадобившихся на его рождение.***
Она ошалело, словно посторонняя, смотрела на новорожденного, который напоминал скорее образец в Кунсткамере, нежели здорового младенца. Весь в последе, слизи и крови, он морщил и без того изуродованное лицо, будто подозревал о своем ужасном внешнем виде, но ножки и ручки, и это Эвелин хорошо помнила, были такими, как она себе представляла, когда грезила на веранде, потирая налившийся тяжестью живот.***
Она закусила губу, не понимая, как подобные метаморфозы могли коснуться столь беззащитного, крохотного существа. Ноги не двигались, словно их владелец пытался разглядеть что-то в темноте гаража. «Кого-то...» Тяжелое дыхание сопровождал хрип, похожий на рычание. Эвелин услышала еще какой-то звук, исходивший явно от сына. Внезапно возникло понимание: «Он вынюхивает меня!» Наконец зловещий преследователь вновь пришел в движение и неспешно зашагал по гравию. Ей показалось, что он прихрамывает. Не волочит ногу, но будто сильнее, чем нужно, припадает на левую, как если бы разучился ходить. Скорее всего проблема крылась в каких-то дефектах позвоночника - ведь не мог человек с таким лицом и такого роста быть в полной мере здоровым. Фигура скрылась за передним колесом, полностью пропав из вида Эвелин. В узком пространстве, почти полностью прижатая к земле дном «бьюика», она на могла как следует следить за перемещениями убийцы и очень надеялась, что преследователь не увидит добычу. Хлопнула дверца, и Эвелин вздрогнула, прижав к груди «оружие». Недовольное сопение сверху усилилось – он решил, что мать скрылась в салоне, и был немало раздосадован тем фактом, что ее не оказалось внутри. Двигаясь с максимальной осторожностью, Эвелин смогла повернуться так, чтобы видеть его местоположение - ноги, а значит, и их владелец, теперь находились от нее по правую руку, на том месте, где недавно она в отчаянии опустилась на колени. Наверняка он решит, что она выбралась наружу. Конечно, решит! Куда ему до игр разума! И правда! Ноги, шурша по мелким камешкам, направились к двери. Женщина позволила себе немного расслабиться. Едва он отправится искать ее в другое место, Эвелин тут же поймет, как добыть ключи, как выбраться из этого проклятого места. И непременно спасется… И тут случилось что-то, чего она не ждала: пальцы ног преследователя были направлены прямо на расселину под бампером. Ступни напряглись, приняли вертикальное положение, зашуршала одежда, и вскоре в спасительную тень под «бьюиком» нырнула рука, которая в считанные секунды нащупала цель. Женщина позабыла об оружии. В панике она пыталась вырываться, но больше боялась боли, сосредоточившейся в локте, которая предлагала мрачную перспективу перелома. Тварь бесцеремонно вытянула Эвелин наружу. Бедняжка поджала ноги к груди и уперлась раскрасневшимся от слез лицом в грязный от следов убийцы гравий. - Нет…Нет, пожалуйста…Господи, пожалуйста, только не это! Вытянув женщину на площадку перед «бьюиком», преследователь притормозил с пытками. Он по-прежнему сидел на корточках рядом с автомобилем, тяжело дыша, словно кислород на поверхности казался его легким слишком уж насыщенным. Эвелин не хотела смотреть. Приняв позу зародыша, она видела закрытыми от страха глазами только пульсирующие красным протуберанцы на внутренней стороне век. Горячая и липкая от крови рука коснулась ее щеки, аккуратно, но это прикосновение обожгло кожу как раскаленный прут железа. Женщина застонала и отвернулась, пряча лицо в земле. - Ма…Не…Не плачь, ма… - заплетающимся языком произнес он. Эвелин показалось, что убийца издевается. Точно! Эта тварь не могла быть ее сыном. Ее сын не стал бы преследовать мать, не стал бы утешать ее после того, что совершил! - Не нарочно, Ма…Не нарочно! – монстр сделал еще одну попытку дотронуться до нее, на этот раз до плеча, но женщина вырвалась, забила ногами по гравию, ударилась спиной о металлическое крыло «бьюика». - Не смей меня трогать! - с надрывом выпалила она. Он послушался, но, казалось, по-прежнему следил за каждым движением, выжидая…Чего? Когда она успокоится и даст ему вставить хоть слово? Эвелин не соглашалась на эту беседу. Ей хватило кровавой претензии в проходной у кухни. Ее мужа превратили в кусок мяса, полностью вытянув из него человечность несколькими мощными ударами кувалды! Пока сын не вставал и не гнался за ней, паника немного отпускала больное сознание свежеиспеченной вдовы. В несколько шагов отойдя к стене, беглянка прижалась спиной к шершавой поверхности, которая обдала поясницу холодом. Женщина открыла глаза, решившись впервые за долгие годы взглянуть на «Мальчика». Ненадежное освещение, представлявшее собой лишь отдаленное эхо взрывающих черное небо ярко-голубых вспышек, рисовало настолько же сюрреалистичную картину. По количеству крови на плечах, руках и одежде можно было бы принять сидящее перед миссис Томпсон существо за макабра, выбравшегося в эту дьявольскую ночь из могилы. Впрочем, монстр дышал, время от времени хрипел, так что определенно относился к роду живых. Даже сидя на коленях он был впечатляюще высок. Ужасные искажения плоти, переходившие от правой части лица к плечу, казались теперь не просто проявлением жестокости природы и побочным действием препаратов, которые принимала его мать, но признаком первородного зла. Печатью проклятия. Где-то в клубке из жгутов кожи, наложенных друг на друга в хаотичном порядке и застывших еще до рождения, находились глаза, которые следили за передвижениями Эвелин, как глаза голодного волка. В них не было детской чистоты: всего две потускневшие точки – ни эмоций, ни осознания пугающей действительности. Так Эвелин казалось. Чтобы не смотреть в лицо матери, преследователь наклонил голову. - Ма, пшаласта…Нечаянно... Он...Он хотел… - голова поднялась, и пустой взгляд вперился в лицо женщины. Тварь сложила руки запястьями вместе, словно предлагая нацепить наручники. Макс, видимо, решил довести идею с обездвиживанием до конца, и «Мальчик» дал ему отпор. Могла ли она верить этому существу? Нет…Но сейчас Эвелин очень хотела покинуть гараж невредимой. Мучитель опустил свое ужасное оружие, медленно вытер ладони о рваные штаны. Жест показался удивительно нелепым. Как если бы сын Эвелин измазался шоколадом и хотел скрыть улики. Но ей хватило понимания, что в данный момент убийца безоружен. Пусть сын и вырос в кошмарное чудовище, у матери по-прежнему имелась некая магическая власть над ним. Эвелин никогда не любила мальчика, которого даже не потрудилась назвать. Ни тогда, ни теперь, после убийства Макса. Может, Томпсон-старший и был жестоким человеком, но его поведение супруга научилась хоть как-то предугадывать и предотвращать конфликтные ситуации. А что ей стоило делать с этим созданием? Как скоро ему надоело бы и ее присутствие? Эвелин решила использовать последнюю уловку. Женщина выдавила из себя доброжелательную улыбку. Улыбка мученицы, Мадонны, которая, несмотря на пережитые страдания, была готова принять и простить даже Зверя. - Д-да…Солнышко...Все хорошо… Все будет хорошо… - она стояла у стены, ожидая его дальнейших действий. Понимающей улыбки ему оказалось достаточно. Громила неуклюже подполз к матери на коленях, не жалея себя, не чувствуя, как камешки сдирают кожу; протянул ручищи, чтобы заключить в объятия, и Эвелин не отступила даже тогда, когда он уперся своей уродливой головой в ее бедра. Она услышала сдавленные рыдания, но не вняла их важности. В ее руке, заведенной за спину, было зажато последнее доступное оружие. Проведя рукой по мокрым волосам убийцы, вдова склонилась над ним, как и подобает матери-героине, великодушной и самоотверженной. - Ну-ну, мое сокровище… Папа больше тебя не обидит… - рука с шилом легла ему на плечо, где росла редкими пучками будто бы даже собачья шерсть. Эвелин понадобились силы, чтобы скрыть отвращение. Он больше не пытался объяснить свой проступок - внезапный приступ насилия, похожий на тщательно подготовленный план мести, просто сдавленно стонал, хрипел ей в ночную рубашку, насыщался долгожданной близостью и пустыми обещаниями, в которых по неопытности находил прощение. - Все будет хорошо, - сладко уверяла мать, занося над его спиной острие. Боль в один миг взорвалась ослепляющей вспышкой под черепной коробкой, словно молния. На секунду Томпсон-младший позабыл, где находится. Эвелин вырвалась из его ослабевших объятий и рванула к двери. Младший заревел зверем, едва пережив первую волну оглушающей боли. Судорожно ощупав пальцами место с источником своих страданий, он обнаружил деревянную рукоять и понял, что орудие по основание вогнано в его плоть. Рев стих, превратился в сдавленный стон, полный отчаяния. Густая кровь стекала по плечу, стыла на руках. Он думал, что умрет, что застынет в один ужасный, кошмарный миг, как это случилось с отцом. Все просто прекратится! - Пошел к черту! – прошипела Эвелин, выбегая из гаража. Она кинулась было обратно в дом, но по нарастающему звуку шагов поняла, что поступила опрометчиво. Коротко вскрикнув от страха, женщина свернула к полю в надежде укрыться в гигантских стеблях кукурузы. Зашелестели листья, еще одна молния осветила весь двор, в том числе разъяренного преследователя. Эвелин едва переступила черту, как вовремя совершенный выпад позволил руке убийцы ухватить ее за растрепавшиеся волосы и потянуть назад. Она коротко ойкнула и в следующую минуту с размаха рухнула на землю, ощутив при этом, как загудели ребра. Перед глазами заплясали искры, но этого было недостаточно, чтобы заставить Эвелин отступиться от намерения сбежать. Она попыталась подняться, но преследователь надавил на шею, фиксируя добычу. Волосы утопали в грязи, маслянистые, черные, как расползающиеся от топота людских ног змеи. Женщина била ногами, кричала, но вскоре ее голос понизился до почти неслышимого хрипа. Она почувствовала, как крепкие пальцы перекрыли ей дыхательное горло. Нестерпимая боль зародилась в груди. Глаза были распахнуты, а рот выкрикивал немые проклятия. Ни мольбы, ни ласки, на которые Мать была способна минутами ранее. Убийца склонился над ней. Напряженные мышцы отчетливо проступали под кожей руки. Все ресурсы его тела были направлены лишь на хрупкую женщину, некогда его божество, но…Всего лишь человека. Наконец раздался хруст. Еще секунду Эвелин продолжала ощущать себя в этом мире, посреди заднего двора. Странные запахи заполняли эту проклятую территорию. Свежий апельсин, отбеливатель, крепкий чай с бергамотом, весенние цветы, корешок старой книги, машинное масло, но под всем этим многообразием проступало удушающее амбре, которое она застала лишь на месте убийства мужа. Вскоре запахи стихли, тело женщины мелко задрожало, глаза, широко распахнутые, покрасневшие от полопавшихся капилляров, остекленели. Эвелин Томпсон прекратила сопротивляться и обмякла в руках сына. Дождь в ту ночь так и не перестал. А Мальчик просидел над предметом своей злости до утра, напрасно пытаясь привести родительницу в чувства. Он не знал, как ей помочь. Едва хруст, показавшийся оглушительным, вырвался на свободу и застыл в его мозгу - ее шея стала мягкой и податливой, как тряпка. Младший понимал, что ничего изменить уже не удастся, но все равно пытался. Надеялся на второй шанс. Могла бы Эвелин предоставить ему подобный? Наверняка полученное освобождение и покой в царстве пепла, подальше от человеческого мира, принесли ей долгожданное облегчение. Но ее сыну, оставшемуся во враждебном мире, ночь показалась вечностью. Вероятно, забери его Паучиха в тот самый момент, он забыл бы о существовании дня, как забывают имена дальних родственников. Он сидел, склонившись над телом Матери, не ощущая ни холода, ни боли, просто смотрел на побелевшее, застывшее в предсмертной агонии лицо и уродливый синяк, оставшийся после удушающего захвата на ее шее. Где-то за полями, на горизонте проступили первые розоватые отблески рассвета, но он продолжал баюкать труп Эвелин. То и дело на глаза наворачивались слезы, то и дело бешеная пульсация наполняла тело болью, и убийца вспоминал о торчащем из плеча инструменте. К рассвету он заснул. Просто вырубился, свернувшись калачиком неподалеку от трупа, а когда пришел в себя, то чуть не ослеп от яркого света летнего солнца.